Страница 2 из 11
Неведомое кроткое создание,
Загадка моего воображения:
И радость ты, и нежность, и страдание -
Беда моя, тоска и упоение.
Мечта моя, земная и желанная.
Томление моё неодолимое.
Нежданная, негаданная, странная
И бесконечно мною ты
Л ю б и м а я.
.
«Боже мой, как хорошо мне с этой девушкой, – думал я, – и как меня влечёт к ней всё сильней и сильней» Мечта моя, земная и желанная – именно тогда зародилась эта строчка, потому что до этого я ещё не испытывал такого радостного волнения…
К стогу мы приблизились, держась за руки, и расположились в тенёчке. Я расстегнул пуговицы своей рубахи. Она распахнула кофту. Я поцеловал её сперва в щёчку, затем в губы. Потом прижался устами к её светлым волосам. Она скинула сначала кофту, а затем юбку и всё остальное. И я, совершенно ошалевший, смотрел на неё восторженными глазами и испытывал трепетную радость от её чудной красоты.
…Нельзя сказать, что я никогда не видел голой женщины. Я видел их, как ни странно, очень даже много. Мы, мальчишки, подраставшие без отцов, воевавших на фронте и погибавших там, были вынуждены ходить в баню с матерями. Поэтому скопление моющихся обнажённых женщин нас не смущало. Заостряли внимание лишь бабушки, с морщинистыми лицами и истощёнными с обвисшей кожей телами, осторожно передвигавшиеся с наполненными водой тазами. Они вызывали тревогу: как бы кто не поскользнулся и не упал.
А остальные женщины воспринимались обыденно, как люди, занятые делом – в данный момент моющие себя и детей. Инстинктов мужского вожделения ещё не было. Однако с некоторых пор у меня появилось серьёзное смущение и даже страх, когда я вдруг увидел девчонку, с которой учился в одном классе. Тут уж я старался изо всех сил скрыться за телами взрослых женщин. И в дальнейшем опасался только этого.
…Но здесь случилось совсем другое. Она теперь лежала передо мной, моя божественная Фея, обнажённая и очаровательно-красивая. Очертание тела её напоминало гитару. Линия плеч сужалась к талии, а затем расширялась в бёдрах. Хотя (что я говорю?) всё было наоборот: это гитара была сделана мастерами-умельцами по подобию женщины, чтобы не только исторгала как инструмент сладкозвучные мелодии, но и напоминала о самом чудесном существе на земле. Бесспорно то, что формы женщины Господь ваял такими, какими они должны были радовать взор и услаждать душу…
Я опустился перед ней на колени и, как дитя, толкаясь лицом в грудь, стал целовать эти девственные бугорки, телесные холмики, которые допустили меня к себе. Она была нежна и податлива. Её широко распахнутые глаза выплёскивали синий свет, а руки тянулись навстречу мне…
«И шепнул я мгновенью: «Замри,
Пусть не будет успехов и зрелости
В ежедневно-обыденной серости,
Только этот восторг пусть горит,
Вечно пусть мой восторг горит!» -
так найдёт свое словесное отражение и этот момент в моих будущих стихах.
До этого поцелуи мои с девушками были скорее символичными, чем страстными, а отношения чисто платонические. Дружил я сначала с одноклассницей Инкой, и целовался с ней, едва касаясь губами её щёк и уст, а потом, уже постарше в десятом классе, встречался с Люсей, целовались мы только в губы. Так она хотела. Конечно, была разница в поцелуях. А однажды, когда я случайно коснулся рукой её груди – тут же получил пощечину. Я даже не сразу сообразил, за что такая немилость.
…А сейчас, целуя сначала холмики грудей и ложбинку между ними, мои губы бессознательно приближались к талии. При этом руки, обвив стан, нежными движениями осязали овалы её бёдер. На миг, чтобы восстановить дыхание, я приподнялся, и мой взор проник туда, где сгусток шелковистых палевого цвета волосиков прикрывал сокровенное лоно. И тут она резко притянула меня, побудив войти в себя. И я вошёл, вернее, провалился, не чувствуя преграды. «Что-то не то, – мелькнуло в сознании, – я должен был не упасть в пропасть вожделения, а прорваться в лоно любви сквозь естественную препону, чтобы навеки стать преданным воздыхателем и единственным возлюбленным своей божественной Феи». И вместо того, чтобы раствориться в ней и насладится соитием, постигая тайны любви, как это делают все люди, и не только они, но и всё живое на свете, я, вырвавшись из объятий, вскочил на ноги и стал лихорадочно натягивать на себя одежду. «Как же это? – недоумевал я, – та ли ты, божественная Фея, с которой я готов был пройти по всей жизни, или всё это пригрезилось мне?..» Я оторопел, беспомощно озираясь по сторонам. И она, только что мной обласканная Фея, всё поняла, поняла моё разочарование, и заплакала. Едва прикрыв тело платьем, она рыдала без слов оправдания…
Откуда-то взялся и остановился у нашего стога объездчик. Сидя на коне, он молчаливо уставился на нас. Я резко сделал ему рукой знак, чтобы он удалился. «У вас всё тут в порядке?» – спросил он. «Иди, иди», – тихо сказал я. И он медленно поехал восвояси. А потом и мы, уже не глядя друг другу в глаза, пошли назад туда, откуда начали свою романтическую прогулку…
На другой день, увидев меня, идущего от парка к универмагу, она радостная кинулась навстречу с распростёртыми руками. «Отчего такая радость?» – подумал я, – ведь «чувства раздельны: твои и мои» – вырвалась в сознании строчка, которая непременно когда-нибудь займёт место в моих стихах.
И я встретил её сдержанно, не раскрыв рук для объятий. Это была обида невинного «чистого» мальчика за обманутые надежды. Хотя какой «обман», и какие «надежды»? Ведь мы были едва знакомы.
Не помню даже, как мы расстались, но расстались навсегда. Мне было не полных восемнадцать лет, а ей чуть больше. Зато через год или полтора возникли бравадно-циничные стихи, которые я связываю именно с тем событием. Вот они:
Тусклый день, весна, как осень, -
Слякоть, грязь и мрак…
Я любил тебя не очень,
Перезревший злак.
Обнимал тебя я нервно,
Своих чувств не выяснял,
Потому что был не первым,
Поцелуй не первый снял.
Ты была почти красива,
И, как свет зари, юна,
Только взгляд был не ревнивый,
Да смеялась не сполна.
Ты в глаза смотреть не смела,
Не рвала, как я, цветы…
Видно, ты тогда узрела,
Что с тех пор я стал, как ты.
А ведь тогда я обнимал её совсем не «нервно», а с огромной любовью и доверием. И день был не «тусклый», а радостный и солнечный. Да, это была Любовь невинного Агнца. А стихотворение отражает скорее те чувства, которые зародились как следствие неоправданного ожидания. Конечно, я и после того события любил женщин, но где-то глубоко-глубоко в душе появился и остался тщательно скрываемый элемент цинизма, который нет-нет, да и вылезет в моих отношениях с нежной половиной человечества.
Поразило меня и то, что после появления стихотворения, я напрочь забыл имя девушки, которой готов был доверить себя на всю жизнь. Иногда, чтобы вспомнить его, я мысленно перебираю все имена, которые знаю, но тщетно – никакое из них «не подходит» к ней. Что ж, такова была моя реакция на конец того божественного дня, а ведь он был на самом деле, этот незабвенный день, сначала подаривший мне святое чувство любви, а затем низведший это чувство до цинизма.
Стихи
* * *
В наших чувствах
Недопонятых,
В наших мыслях
Недосказанных
Были мы
Любовью тронуты,
Но пошли
Путями разными.
Где та нежность
Волоокая,
Радость тихая,
Бездонная?..
С верным другом –
Одинокий я,
Ты в своём дому
Бездомная.
Впереди пески
Сыпучие
Да суровые
Развалины.
Пепел с пылью
На излучине…
Неужели нам
Оставлены?..