Страница 13 из 16
– Всем оставаться на месте! – прокричал генерал. – Тому, кто двинется, сделаю в голове скворечник!
Отстрелявшись на уровне рефлекса, Данте в более спокойной обстановке может осмотреть это место. Бесцветные стены из бетона, на которые прибиты десятки располосованных бумажек и разукрашенных карт, а у подножья стоит несколько столов с мониторами и станцией связи, невысокий потолок с единственной тусклой лампой, а посреди круглый стол, с компьютером и картами. В помещении три фигуры – два мужчины и одна женщина.
– Это… это… это невообразимо! – истерично выкрикнул пожилой высокий седовласый мужчина в коричневой кожаной куртке, туфлях и классическими брюками, а его глубоко посаженные карие глаза на морщинистом лице с презрением сверлят слуг Канцлера. – Чтобы меня так оскорбляло какое-то диктаторское отребье!
– Тише, Губернатор, – обессилено начал мужчина со зрелым выбритым лицом, смольным волосом, убранном в конский хвост, в фиолетово-зелёной выглаженной чистенькой форме, с начищенными туфлями, не той одеждой, что у его солдат-оборванцев и вздёрнув рукой с золотыми часами, заключил. – Кажется, что мы проиграли.
– Я бы на вашем месте помолчал, генерал-полковник… это же вы обещали, что оборону нельзя будет сломить? – с пеной у рта заливается возмущением губернатор. – И что же ты заткнулся? А? Из-за тебя, придурок, мы попали в эту ситуацию! – и тут же властитель области повернулся к девушке. – А ты что молчишь, дура!?
– Я-я-я… просто мэр, – растеряно заявила светловолосая стройная субтильная девушка, в чёрной кофте, юбкой и на низком каблуке, испуганно водя глазами по двум воинам. – Я не знаю, что тут говорить.
– Вот, посмотри Данте, и это командование Ниццы… святой Рейх, как же противно смотреть.
– Слушайте, добрые господа, может вы просто возьмёте и уйдёте отсюда? – слащаво-противно предложил губернатор. – А мы вам золота, женщин… да вон если хотите, можете эту суку прям здесь взять! – мужчина в кожаной куртке пихнул с силой мэра, которая едва не расшиблась, благо её Данте подхватил и откинул на небольшой диван в стороне.
Коммандер приблизился к чиновнику и в пол силы хлопнул его прикладом по щеке, опрокинув на пол. Тот заверещал как свинья, нащупывая щёку и катаясь по полу.
– Ты мне гнида зуб выбил!!! Молись тварь, ты уже нежилец!!!
– Генерал, можно я его пристрелю? – попросил Данте. – А то сил нет смотреть на это ничтожество.
– Нет, у нас приказ всех вывести, – грозно дал ответ офицер и уставил оружие на генерал-полковника, с каменным лицом обратил к нему сухую речь. – Прикажите отступить своим войскам и останетесь живы, да и ребят своих спасёте… скажите им, что Ницца капитулирует… у них нет шансов выстоять, – и заприметив сомнения на лице военного решил надавить. – В воздухе на нашем летательном корабле развёрнута система «Рассвет»… вы же помните, что стало с Ментоной? Вы знаете, что она может превратить кварталы в пепел,… прошу вас, ради ваших солдат и граждан.
– Умаляю тебя, Гросс, послушай их, – возопила мэр. – Они не пощадят их… всех убьют.
Военный человек поднёс к губам плоское устройство с небольшой толстой антенной и заговорил:
– Всем силам обороны Ниццы, говорит генерал-полковник Гросс лю Пэн, приказываю вам отступить. Оборона сломлена, Верховный Совет Обороны складывает с себя все полномочия, он распущен. Повторяю…
Данте почувствовал облегчение, гора с плеч упала. Столько обычных людей удалось спасти, столько крови избежать, но радость омрачается ещё одним визгом поднявшегося с колен губернатора:
– И ради чего вы сокрушили нашу демократию? – надменно спрашивает чинуша. – Ради каких великих идей вы прикончили свободу и собираетесь добить прованскую гордость?
– Во имя Господа, – ответил генерал.
– Не вы сражаетесь за Христа! Мы за свободу и веру! Мы истинные христиане и либерал-демократы, а значит, праведники в миру и в глазах Отца Небесного. Мы за Бога для всех, начиная от меньшинств разного рода и заканчивая массами либеральными. Мы либералы-христиане, такие, кем были раньше протестанты, и это звучит гордо!
Эти слова Данте с презрением и омерзением воспринял, губернатору яро парировав:
– «Вы давно отошли от заветов … Иисуса, вы позволяете вашим женщинам продавать своё тело, вы жените гомосексуалистов и устраиваете концерты в ваших храмах, а поэтому мы победим вас, как … когда-то победили Рим»[4]
Губернатор примолк, равно как и генерал, который закончил отдавать приказ об отступлении.
– Всё. А теперь становитесь и руки за голову… явим вас миру. Данте, ты замыкаешь и следи за тем, чтобы они лишнего не позволяли, – распорядился быстро офицер Рейха и вместе с коммандером под дулами повели военнопленных. – На сегодня война закончена.
Ницца. Пять часов вечера.
Дождь закончился, причём часа два назад и небесная твердь отчистилась от слоя синюшных облаков, позволяя солнечному диску вновь освещать небо над городом, только вот сегодня оно восходило над поселением, над которым развивался фиолетовый флаг с золотой лилией на полотнище, показывающий его принадлежность к одной из ослабевших держав умирающего мира, а сейчас светило заходит над градом, что находится под гордо реющим имперским стягом и вошедший в единую, в сильную державу. Кроваво-красный закат украсил небо и кажется, что небосвод над головой окрасился в устрашающие адские краски, став олицетворением того, что творится на земле.
Покорённый большей частью град наполнен военными Рейха, забит вездесущими патрулями, на пару с инженерными и строительными корпусами, медленно восстанавливающий город по мере сил. С другой стороны, там, где морская гладь соприкасается с небесами, наполнен силуэтами кораблей, застлавшими его чёрной фигуристой линией от одной стороны горизонта до другой.
– Эх, сколько же там кораблей теперь? – прозвучал вопрос от человека, впившегося жадным взглядом вдаль, рассматривая флот Империи.
– Не знаю, брат, – ответил другой парень. – Не знаю.
Два человека в одинаковых костюмах находятся в небольшом помещении, на втором этаже здания, которое находится почти у самой набережной, с прекрасным видом на брег и море. В приталенном пальто из кожи, длинных чёрных сапогах, скрывшим тёмные штаны до самых колен, стоят два брата, сидящие за небольшим круглым столиком, прямо у большущего окна. Где-то у другой стены полуразбитая барная стойка, а весь зал усеян полудюжиной столиков, поставленных на гнилых досках, стены в этом месте похож на отсыревшие куски дерева и аргалита, расползшиеся в стороны от дождей и не должного ухода, явив сотни прорех, через которые льётся свет и дует ветер.
– Когда же он придёт? – возмущается один из парней с короткой стрижкой, чёрным волосом и крупными чертами лика. – Да уже скоро пять.
– Не знаю, Яго, надеюсь, что скоро, – отвечает ему парень с более утончёнными и заостровными чертами, смольным волосом, но с такими же изумрудными глазами. – И… уже пять часов.
– Проклятье…
В помещение, как только негодование сорвалось с губ Яго, вошёл ещё один человек. Это высокий мужчина в белом кителе с золотыми нашивками на рукавах, расшитый серебром, на его голове светлая фуражка, скрывающая под тенью грубое лицо – сухие большие губы, «украшенные» шрамом, нос картошкой, покрасневшие светло-серые глаза, а щёки чуть обвисли, демонстрируя морщины.
– Господин Первоначальный Крестоносец Бонифаций Торн, – благоговейно и в один голос сказали два человека, в знак почёта поднявшиеся с мест.
– Сидите, – хриплым тяжёлым голосом и с отмашкой сказал им мужчина и сам сел рядом, подтащив третий стул, и снял фуражку, обнажив лысую, начисто выбритую голову.
– Господин, зачем вы нас позвали сюда? Почему мы не могли встретиться в штабе или у вас на корабле?
– Я не удержался лично осмотреть город, – тяжко голосом, но легко душой ответил «Крестоносец». – Честно признаться, он сильно изменился с тех пор, как я последний раз тут был. Да и это место… здесь раньше подавали хороший, по меркам упадка, кофе.