Страница 8 из 16
Нортумберленд совершил полнейшее беззаконие – он не имел ни права, ни власти поступать так с горожанином. Это крестьян можно было мордовать безнаказанно, нарушая все писаные законы, – а горожане цепко держались за свои привилегии. Лет двести назад в другом городе случился крупный мятеж как раз из-за того, что обитавший неподалеку лорд ни с того ни с сего убил горожанина.
На сей раз мятежа не произошло – но смело можно сказать, что Лондон Нортумберленд потерял. В подобных случаях (пусть даже обида была нанесена человеку небогатому и незначительному) горожане сплачивались почище сицилийской мафии. Нортумберленд потерял Лондон – но, очень похоже, так этого и не понял.
Если бы только горожане… Знати крайне не понравилось появление «королевы Иоанны Первой». Уж они-то лучше всех понимали, кто в реальности будет королем Англии, пусть даже некоронованным (впрочем: это отлично поняли и простые горожане). В подобных случаях господа магнаты (в какой бы стране ни происходило дело) рассуждают одинаково: с какой стати королем, пусть некоронованным, будет всего-навсего один из нас? Чем он лучше? Чем мы хуже? В коридорах дворцов знати говорили открыто:
– Династия Дадли не должна сменить династию Тюдоров…
А буквально на следующий день не так уж далеко от Лондона, в Восточной Англии, стала формироваться оппозиция – крайне серьезная и сильная…
Согласно циничной логике, свойственной подобным предприятиям, Нортумберленду следовало захватить Марию и Елизавету. Ну, а оказавшись за решеткой, они согласно нравам того жестокого века быстренько отравились бы несвежими устрицами или просто умерли от разбитого сердца, потрясенные до глубины души столь резкой переменой в жизни и судьбе. Подобное не раз прокатывало и в Англии, и в других странах.
Никаких сомнений: будь у Нортумберленда такая возможность, он бы именно так и поступил. Однако возможности-то и не было: видит око, да зуб неймет… Ни Марии, ни Елизаветы в Лондоне не было, они пребывали в своих поместьях не так уж и близко от столицы.
Мария, правда, сама полезла к волку в пасть: ничего не зная о смерти Эдуарда, поехала проведать больного сводного брата. Никакой любви и даже приязни между ними не было из-за различия в вере, но Мария считала, что навестить больного – христианский долг.
Где-то на полдороге ее перехватил посланец графа Арундела, влиятельного члена Тайного Совета, начавшего свою собственную игру. Посланец рассказал все последние новости – и о смерти короля, и о появлении королевы Иоанны Первой, она же леди Джен Грей, уже ожидающей в Тауэре коронации. И передал категорический совет графа: ни за что не появляться в Лондоне.
Мария и сама прекрасно понимала, чем ей грозит приезд в Лондон. И велела повернуть лошадей назад. Это была не юная девица, а женщина тридцати семи лет, умная, энергичная, решительная. В схватку она вступила немедленно – заперлась в хорошо укрепленном замке в своем поместье Кеннингхолл и разослала во все стороны гонцов с письмами.
Очень быстро в Кеннингхолл стали съезжаться и адресаты писем, и просто ненавистники Нортумберленда – знатные титулованные господа (сотнями!), рыцари, дворяне. Каждый, кто имел к тому возможность, прибывал с вооруженным отрядом. Буквально через несколько дней у Марии было в распоряжении солидное по тем временам войско – тридцать тысяч пехоты и конницы с приличным числом пушек. С ним Мария, не теряя времени, и двинулась на Лондон.
Нортумберленд об этом быстро узнал. Но положение у него было не из лучших – у него-то как раз войск не имелось. «Лондонские гарнизоны», о которых я упоминал, в реальности состояли лишь из гарнизонов Тауэра и королевского замка Виндзор, и снимать их оттуда было никак нельзя.
Все же Нортумберленд (явно изрядно опустошив свою мошну) кое-как наскреб десять тысяч человек – англичан и случившихся в Лондоне иностранных наемников, итальянцев и немцев. И выступил навстречу Марии – при всех темных сторонах натуры герцога в смелости ему никак нельзя было отказать.
Еще до того, как противоборствующие стороны сошлись, в воинстве Нортумберленда начался великий драп. Скорее всего, там прознали, что идут навстречу втрое превосходящему численностью противнику, да еще вооруженному пушками, которых у Нортумберленда не было. Зажгли англичане – частью перешли к Марии, частью просто разбежались кто куда. Видя такое дело, разбежались и наемники. Нортумберленд остался один-одинешенек в чистом поле. Ну, может быть, с ним и была парочка слуг и оруженосцев, не знаю точно, но что это меняло? Какое-то время Нортумберленд ждал обещанных Тайным Советом подкреплений – но они так и не появились.
Прискакав обратно в Лондон, Нортумберленд заполучил целую охапку пренеприятнейших новостей…
Тайный Совет, который он полагал своей опорой, недвусмысленно дал понять, что таковой быть не собирается – тут потрудились Арундел, два знатных графа, Шрусбери и Бедфорд и еще пара-тройка влиятельных членов Совета. Абсолютно никаких рычагов воздействия на Совет у Нортумберленда не имелось…
Городские власти в лице лорд-мэра и олдерменов (высших чиновников городской администрации) уже приняли сторону Марии. Правда, не по какому-то побуждению души – к ним явился вездесущий граф Арундел и произнес короткую, вежливую, без единого матерного слова или угроз, убеждая, что от воцарения Марии всем станет только лучше. Одна мелкая деталь: во все время его речи сопровождавший графа лорд Пемброк расхаживал тут же, задумчиво поигрывая обнаженным мечом. Лорд-мэр и его олдермены, люди практичные и с большим житейским опытом, поняли все совершенно правильно и согласились, что законная королева – это Мария, а та соплюшка, что сидит в Тауэре, – вообще непонятно кто.
(Нужно уточнить: столь кипучая деятельность Арундела в пользу Марии была вызвана чисто личными причинами: он был давним ненавистником и врагом семейства Греев и обрадовался случаю устроить им крупную пакость.)
А на Нортумберленда все сыпались свежие лондонские новости, одна другой хуже…
Практически все сторонники Нортумберленда из знати уехали к Марии – изъявить почтение и присягнуть на верность. Даже родной отец Иоанны Первой, лорд Генри Грей, публично заявил: «Королева – ненастоящая». И ускакал в Кеннингхолл – чтобы не отрываться от коллектива.
И наконец, сама юная королева объявила окружающим, что править королевством ей совершенно не по плечу, что она согласилась на все это исключительно по настоянию родителей и герцога с компанией. И потихоньку уехала из Лондона домой, к любимым книгам древнегреческих философов…
Как говорится, абзац котенку… Нортумберленд остался в совершеннейшем одиночестве. Все провалилось. Все рухнуло. Все честолюбивые планы рассыпались прахом… Не было не только ни единого сторонника, но даже любимой кошки, способной утешения ради потереться о ноги хозяина.
И вот тут этот жестокий, властный и умный человек, способный военачальник и мастер искусной интриги, полное впечатление, сломался, как сухое печенье. Он выбежал на главную площадь Кембриджа и, высоко подбрасывая свою богато расшитую жемчугом шапку, принялся во весь голос провозглашать здравицы единственной законной королеве – Марии.
Толку из этого не вышло никакого: собрались зеваки, послушали, поглазели и разошлись – скудное было зрелище, неинтересное. А Нортумберленда там же, на площади, повязала городская стража – не дожидаясь прибытия Марии, лорд-мэр Лондона спешил выслужиться…
Вскоре он собрал у собора Святого Павла немалую толпу горожан и провозгласил, что отныне Англией правит законная королева Мария Первая. После чего устроил майдан в поддержку королевы. Заключался он в том, что народу выкатили немалое количество бочек вина, и началась веселая гулянка с плясками вокруг пылающих костров. Радовались, в общем, не появлению законной королевы, а больше падению ненавистного всем Нортумберленда. Но, в конце концов, какая разница, за что пить, если вино выкатывают бочками и за казенный счет?
Через несколько дней Мария торжественно въехала в столицу – в сопровождении принцессы Елизаветы, восьмисот знатных дворян и нескольких тысяч воинов и просто вооруженных сторонников Марии. Прежде всего она направилась в Тауэр и освободила нескольких знатных дворян-католиков, посаженных за отказ перейти в англиканство. И – первым – епископа Винчестерского Гардинера, которого назначила канцлером.