Страница 18 из 25
– Ваш латте и круассан, – заставив меня подпрыгнуть и тяжело выдохнуть при жестком падении на пятую точку опоры, раздался голос официантки. Я подняла голову и, вдыхая кислород исключительно через нос, посмотрела на Катю. Она все также морщила лоб.
– Спасибо, – пролепетала я, вздрагивая на каждой букве.
Дама с бейджиком «Катерина» встретила мой испуг довольно-таки деликатно и, витиевато нахмурившись, дала дельный совет мне нажать на кнопку в середине стола, если вдруг понадобится что-то еще. Я неуверенно кивнула в ответ, однако провожать взглядом ее не стала. А вместо этого склонила голову к фарфоровой чашке и скучающим вздохом поприветствовала, изображенное на пенке, сердце со стрелой купидона. Или Амура. Не знаю. Иногда я думаю, что у этих бариста либо попросту нет фантазии, либо в их искусстве нет ничего проще, чем нарисовать обложку от валентинки. Вот круассан выглядел воистину великолепно. Как на картинке. Сверху полит, похоже, тем самым топингом, на вид схожим с обычным растопленным шоколадом. Я была голодна, а потому незамедлительно принялась отрезать небольшой кусочек, придерживая металлической вилкой, а затем макать его в стекшую, с круассана в тарелку, сладкую лужицу. «Ммм, карамельный», – опустила я веки от удовольствия. С этой минуты я уважаю топинг.
Наслаждаясь своим десертом, я вновь заострила внимание на активно привлекающей его компании по ту сторону зала. Блондинка, собрала свои волосы в аккуратный хвостик, и теперь стало заметно, что у нее донельзя выцвели корни, и напрочь отсутствовало, какое-бы то ни было, чувство такта. Фу. В совокупности это смотрится омерзительно. Несмотря на ее белоснежные зубы, словно те, что ежедневно крутят на телевидении в рекламе «orbit» или «dirol», улыбочка у этой девицы была лошадиная. И она хохотала так, что я все чаще и чаще стала поглядывать на смущенного ее поведением парня. Он сидел спокойно и практически не улыбался. Все три товарища были как на подбор. Худощавые, бледнолицые. С коротким темным волосом и брутальными голосами. Как минимум у двоих. Голос самого молчаливого юноши услышать пока возможности не представлялось. Его круглая морда и впавшие щеки, казалось, не могли априори ужиться друг с другом. Словно втянув в себя весь негативный воздух, он безмолвно наблюдал за оставшимся, в их кругу, позитивом. «Здесь явно что-то не так», – размышляла я, попивая латте. Почувствовав во рту странную горечь, я опустила чашку и со сморщенным личиком высыпала в нее, а затем и скинула весь имеющийся в соседнем блюдце, запас сахарного довольствия. Взяла ложку. Перемешала. Снова поднесла кофе к своим губам и душевным восторгом встретила сладкий вкус.
Внезапно, парня, за которым я так пристально и с интересом следила последние пять минут, начал толкать соседствующий с ним товарищ и что-то шептать на ушко. В ответ «мистер спокойствие» безостановочно мотал головой и отодвигался подальше. Но сосед не сдавался. Он упорно подсаживался впритык, стирая и без того символичное расстояние, после чего вновь брался о чем-то тихо ему говорить с выражением лица из разряда «Да выслушай ты меня, хоть маленько». Сопротивлению долгой жизни не прочили, а потому вскоре один из них, тот самый молчун, с негодованием поднялся с дивана и быстрым шагом направился к барной стойке. Мне впервые удалось разглядеть его с головы до пят. Прикид на нем отдавал мирной студенческой простотой. Гордо вымазанные неприличным слоем гуталина и воска, остроносые туфли, с короткой шнуровкой, берущей свое начало чуть ли не у самого язычка и примерно там же свой путь завершающей. Рядов пять. Не больше. На завязанные миниатюрные бантики плавно ложились классические джинсы голубого, рекламного цвета. Никаких тебе дырок или дурацких пошеркиваний. Еще и авторитетно выглядывающая, из-под серого джемпера с v-образным вырезом, пряжка кожаного ремня. Ну, прям местный Денди. Подойдя к стойке, он, привстав на носочки, облокотился и, вариативно гримасничая, о чем-то воспалено толковал со стоящей напротив официанткой. Катей. Она вдруг странно порозовела. Кивнув три или четыре раза ему в ответ, девушка развернулась и скрылась за дверью с горящей над ней надписью – «Посторонним вход воспрещен».
Меж тем, народу в кафе подприбавилось. Гул от смешавшихся голосов возрос до отметки «хватит», а под самым потолком, в цвет ноте, в пределах жидкокристаллического экрана, забегали Том и Джерри. Я искренне удивилась своей невнимательности, ибо телевизоров, до настоящего времени, мне заметить не удавалось. Они работали без звука. Как и в любом гастрономическом заведении. Я окинула взором, сидящего в углу, толстяка. Он все также спал, облокотившись на правую руку. Его пухлые губы периодически сотрясались, избавляясь от углекислого газа. Я улыбнулась. Динамик, висящий над моим ухом, неожиданно зашипел. Подняв голову, я уставилась на него, как на летящий в мою сторону астероид, ожидая чего-то. Чего-то неведомого.
– Раз, раз, – доносилось оттуда сначала тихо, а потом чуть громче и уже довольно отчетливо.
Громкий девичий смех снова пронесся оглушительно циничным напалмом по всему помещению. Как следствие, я тут же повернулась в сторону очага возгорания, однако добраться до него глазами так и не удалось. На моем пути, в центре зала, вырос кусок небольшой захудалой сцены с микрофоном и стоящим у него парнишки из шумной компании. «Он что, петь собрался?» – подумала я и сделала еще один глоток кофе. К нему, едва ли не вприпрыжку, подбежала официантка и опустила на голову шляпу. Стиль интеллигенции начала двадцатого века. В ответ он поцеловал ее в щеку, а та, снова порозовев, застенчиво удалилась. Зал тут же затих. Юноша дважды хлопнул ладонью по микрофону и разомкнул уста.
– Присмотрись. Я один в поле воин.
Мне не ведом тот строгий запрет.
Присмотрись. Ведь я рушу устои
И несу всем вокруг только вред.
Присмотрись. Я от всех отвернулся
И на мнение всех наплевал.
Присмотрись. Ведь ты только проснулся
И ты явно ни этого ждал.
Присмотрись. Все не может быть вечным.
Даже то, что в основе лежит.
Присмотрись. Тут под жизнью беспечной
Может, акт безразличия скрыт.
Присмотрись. В облаках не витай ты.
Не плыви по течению вниз.
Присмотрись. Ведь вокруг терабайты
Информируют всех алчных крыс.
Присмотрись. Ты голодной пираньей
Объедаешь огромных акул.
Присмотрись. Все теряет признание,
Когда с древа корысти твой стул.
Присмотрись. На дорогах безлюдно
И теперь там одни дураки.
Присмотрись. Сделай все обоюдно
И тебя не забьют кулаки.
Присмотрись. И прислушайся тоже.
Тебе важно сейчас сделать ход.
Присмотрись. И пусть дрожью по коже
Пробежит по тебе свежий пот.
Присмотрись. Ты один в поле воин.
И не слышишь ты строгий запрет.
Присмотрись. Ты надежды достоин.
И пусть это звучит словно бред.
Штиль. Разряженный воздух. Именно сейчас весь мир совершил свою конечную остановку. Зал находился в оцепенении. Я, кажется, растворилась в его атмосфере. Душа покинула тело. Паря в гуще кофейного запаха, и облетая пылинки, я жаждала добраться до его губ. Подставить туда свою щеку. Сжаться в объятиях. В клубок. И уснуть.
В эту самую секунду зрители основательно взялись хлопать. Потребовалось не менее половины минуты, чтобы как следует прожевать этот кусочек культуры. Такой сытный и вязкий. Я осторожно вздохнула и увидела, что на мой стол больше не падает свет. Пылинки перестали кружить по спирали от ДНК, а топинг стал заметно темнее. Как нефтяные проливы. Словно на улице в один миг наступила ночь. Полная дурных дум, моя голова повернулась влево, чтобы взглянуть в окно. В одном метре от него стоял человек в зеленом дождевике и зловеще, с широкой улыбкой, смотрел на меня. Задрожав от неподдельного чувства страха, я захотела сразу же отвернуться. Но он мгновенно очутился возле стекла и, ударив ладонями, прилип к нему своими губами. Оторопев от увиденного, я грохнулась на пол вместе со стулом.