Заботливый санитар

– Доктор Вебер, – он тем временем продолжил. – Я не… я хотел… я хотел извиниться за то, что испортил ваш выходной. Я… я не думал, что с пациентом все так плохо, он бросился за вами, всего лишь хотел его остановить… вы не подумайте…

Я покосился на него и хотел было надеть шлем, чтобы поскорее уехать отсюда, пока не сорвался испортить парню жизнь. Однако Лука внезапно положил свою руку на мою, ту, в которой я держал свой шлем. Парнишка заглянул мне в глаза.

– Я могу что-то сделать, чтобы искупить свою вину?

Стряхнул его пальцы, его это тонкое, еще только начинавшее становиться мужским запястье и надел шлем на голову. Черт возьми!!! Еще бы мгновение и парнишке несдобровать! Уселся на мотоцикл и, вставив ключ в зажигание, умчался с парковки, оставив Луку смотреть себе вслед. Да, я устал! Scheisse, я устал! Но моя усталость никогда не влияла на жажду секса. Особенно, когда я встречаю на своем пути самого сексуального парня на планете! Мне надо остыть. Сильно надо. После ночи изучения болезни его младшего брата… я не буду поступать как последний подонок, совращая парня прямо в больнице. Сначала надо решить с Тимуром. После… может быть после, я соберусь что-то попробовать.

Глава 4

– Держись, братишка. Все будет пучком, – я приложил свой кулак к маленькой ручке Тимура.

Он меня не слышит, но я разговаривал и буду продолжать разговаривать с ним. Не знаю, сколько ему еще осталось пробыть на этой земле, поэтому не хочу упускать возможность побыть рядом.

– Я уговорю Вебера, и он сделает тебе операцию. Ты проснешься, снова будешь самостоятельно дышать. Следующим летом поедем на карьер, помнишь наше место?

Смуглый, темноглазый мальчишка лежал на белой подушке и не отвечал мне. В этой одинокой палате, окутанный трубками и проводами, совсем маленький и беззащитный. О нем больше некому позаботиться. Кроме меня. Так выходит. Я тоже всегда был один, днем и ночью меня окружали люди, всегда проходившие мимо. Я тоже нередко попадал в эту больницу, меня лечили и отправляли домой или к властям. Я сбегал. Всегда. Дома, в прокуренной насквозь квартире, не мог никогда оставаться. Мать под кайфом трахалась со всеми, кто давал на дозу и на кусок хлеба, когда ее отпускало. Обо мне она забыла, кажется, сразу после моего рождения. С Тимуром было немного иначе. Она вроде даже попыталась бросить наркоту. Правда, не слишком долго пыталась.

Я держал за руку своего младшего братика и все думал о том, смогу ли уговорить бессердечного хирурга помочь ему. Еще сегодня утром на парковке поджидал его, специально подгадал выловить немца, когда тот будет уходить домой. Сам не знаю, на что понадеялся. Обжег пальцы пеплом, растерял свою уверенность, когда хирург показался на крыльце больницы. Когда этот парень, уверенной походкой плейбоя и баловня судьбы, направился к своему любимому мотоциклу, за который любой пацан из нашего двора половину жизни не раздумывая отдаст. Кожаная косуха сидела на его широких плечах как родная, непослушные волосы трепал ветер, ремень на темно-синих джинсах подчеркивал каменный пресс, а глаза, как обычно, были настолько холодны к окружающему миру, что создавалось впечатление, даже сама земля должна поблагодарить его за то, что он ступает по ней. Кстати, ступал ногами, обутыми в коричневые кожаные ботинки как минимум сорок четвертого размера. Вот уж кого мне бы не удалось уложить одним ударом. Загорелая после отпуска кожа блестела в утренних лучах солнца, острые скулы были напряжены, а густые черные брови до предела сведены на переносице. Я сразу решил, что это все его недовольство тем, что ему пришлось задержаться на целую ночь. Саша сказала, он так и не спускался на ультразвуковое обследование.

На мои извинения он не ответил, только недовольно покосился, как на презренную тварь под ногами. Думал напугать меня? Это он зря. На меня так всю жизнь смотрят. Все. Я привык. Сложнее было принять то, что хирург не проронил ни слова. Уселся на свой моцик и умчался вдаль, оставив в воздухе облако аромата своего одеколона.

Мерзкий тип. Самодовольный. Но я все равно намерен добиться его расположения. Сжал в кулак руку, которой не держал ладошку Тимура. Намерен и добьюсь! Через несколько минут он заступает на смену, сегодня Вебер дежурный хирург. Я тоже буду здесь. Болтаться у него под ногами. У немца просто не будет выбора, кроме как, в конце концов, выслушать меня, а там уж…

Задержался еще каплю у Тимура и, пожав его маленькую теплую ручку, оставил брата спокойно спать и видеть сны. Время. Пора отправляться на смену и выполнить то, что обещал. Я так и не уходил никуда. Днем проспал в свободной палате, потом принял в ней же душ и, что-то перекусив на скорую руку в служебной столовой, вернулся на свой пост. И начал я с того, что обеспечил на столе Вебера чашку с горячим кофе. Сгонял за ним в ближайшую кофейню, не стал покупать дешевое пойло в местном аппарате. Этой ночью он будет принимать в кабинете на первом этаже, недалеко от приемного отделения. Именно там на столе и оставил чашку с кофе. Немец приехал вовремя. Его внушительная фигура все в той же кожаной косухе и тех же ботинках, с шлемом в правой руке, появилась в коридоре строго по часам. Как и всегда, он не поздоровался ни с кем, кроме своего коллеги Прокопенко, встретившего его на входе. На ходу начал принимать у того дела. Я стоял в коридоре и смотрел ему прямо в глаза, не отводил взгляд, пока не дождался ответной реакции. Ледяные серые глаза хирурга коротко скользнули по мне взглядом и сразу вернулись к тем бумагам, которые ему подсовывал Станислав Маркович.

– Добрый вечер, доктор Вебер, – я поздоровался с ним громче, чем все остальные.

Даже не надеялся, что величественный, молодой доктор обратит на меня свое внимание. Однако произошло чудо. Поравнявшись со мной, скосил-таки глаза во второй раз и обжег арктически-холодным безразличием. Не кивнул, не буркнул приветствие, ничего. При этом я как будто точно знал, что он увидел меня. Моя рука интуитивно потянулась к моим волосам и взъерошила их. Я конкретно так занервничал под этим взглядом. Вебер непростой человек. И мне, похоже, придется с ним совсем тяжело.

За исключением этого момента по его приезду, ближайшие несколько часов он был недоступен для меня. У немца началась вереница срочных операций, а у меня вереница срочных перевозок пациентов по отделению. Я не видел, чтобы он пил кофе. Не знал, обнаружил ли он его на своем столе. Хирург вышел из кабинета уже в халате и так напрямую и направился к пациентам. Работа закипела. Пятница – самый пик в больнице. Бог его знает, скольких пациентов успел перевезти, часа через три вывалился на улицу и, вымотано прислонившись спиной к стене, засунул сигарету в рот. Чиркнул зажигалкой – пальцы пританцовывали и с трудом удерживали легкую сигарету. Я вымотался не только из-за работы. Скорее больше из-за ожидания и переживаний по поводу того, получится ли у меня.

Может быть, именно поэтому и не почувствовал его появления в шаге от себя. Ударился затылком о бетонную стену в ту секунду, когда перед моим носом материализовались мужские пальцы и выхватили из моего рта дымящуюся сигарету.

– Что…

Остальные слова застряли у меня в глотке, как только увидел затылок Вебера, отвернувшегося ко мне спиной. Хирург бесцеремонно не только появился рядом со мной, не только стащил у меня сигарету. Но и с наслаждением затянулся ею! Немец вышел на улицу в синей униформе, в которой обычно хирурги проводят операции. Судя по всему, у него перерыв, раз он оказался здесь и не переоделся. Бесформенная рубашка, которую надо надевать через голову и свободные штаны, которым, по идее, должно было бы скрыть его фигуру, но получалось наоборот. Он как будто в ней стал еще выше. Еще стройнее и важнее. Возможно, именно эта важность заморозила санитара, превратив того в безжизненную статую, наблюдавшую за наглым врачом, укравшим у того первую сигарету за смену. Вебер, по-прежнему не издав ни звука, сделал еще несколько глубоких затяжек, потом подошел к урне и затушил сигарету. Когда сминал окурок, наконец посмотрел на побелевшего меня.