Страница 27 из 28
Для вечерней прогулки по городу я оделся вполне прилично, на плечах у меня была та же самая древнеримская туника с красной каймой по подолу, перетянутая на животе пояском, и легкие сандалии на ногах. Видимо, этот городской стражник забыл о том, что подобным образом одевались одни только древнеримские сенаторы и из-за сандалий на ногах меня принял за раба. Я ему вежливо возразил.
– Я не раб, ты глубоко ошибаешься по этому вопросу, господин стражник!
– Ты, раб и только раб! Так что мне еще поговори, и я тебе покажу, где раки зимуют! Можешь договориться до того, что я выбью все твои зубы! Как раб, ты не имеешь права посещать этот район Валенсии! Так что убирайся отсюда по добру по здорову и как можно быстрей, раб паршивый! Повторяю, что бродягам и рабам в этом районе города делать нечего! – Продолжал на своем настаивать городской странник, собираясь своей ржавой алебардой уколоть меня в живот.
Если судить по состоянию его сознания, то спорить с этим стражником было явно бесполезным делом! Уж очень ему хотелось в тот момент с кем-либо повздорить и применить свою алебарду, чтобы продемонстрировать свое умение и навыки владения алебардой! Убедившись в том, что с этим стражником придурком было бесполезно разговаривать или его в чем-то переубеждать, я, молча, развернулся и зашагал вниз по Горной улице обратно к океану.
Несмотря на свою мимолетную стычку со стражником, настроение у меня, по-прежнему, оставалось хорошим. Повторяю, Валенсия все больше и больше мне нравилась, мне понравились и ее горожане. Перед ужином многие из них семейными парами высыпали на улицы прогуляться, подышать свежим океанским воздухом перед ужином! Горожане с некоторым удивлением, но в большинстве своем на меня доброжелательно поглядывали, покачивая головам. Они охотно со мной здоровались интересовались состоянием моего здоровья. На все их вопросы я был вынужден отвечать мыслеречью, но всегда предварительно убеждал их в том, что все они будто бы слышат мой голос. В искрометных разговорах, в обменах приветствиями с ними я тут же убеждался в том, что они прекрасно слышат и понимают мои мысли! Горожане охотно приходили мне на помощь, когда я к ним обращался с просьбой подсказать обратную дорогу к океану. Они со мной продолжали разговаривать даже и в тех случаях, когда я им задавал глупейшие вопросы об их жизни в Валенсии.
Когда я, в конце концов, снова оказался на перекрестке Портовой и Горной улиц, снова увидел свой постоялый дом, то уже начало темнеть, вечер вступал в свои права. На постоялый двор я решил не заходить, а на Портовой улице поискать себе таверну, где мог бы поужинать.
Идя по Портовой улице, я часто останавливался у причалов, выстроившихся в ряд на берегу, чтобы полюбоваться океанскими судами, к ним пришвартованным. К слову сказать, судов в валенсийском порту оказалось не так уж много! Оба суда-зерновоза уже покинули порт вместе со старой триерой. У причалов в основном остались рыбацкие баркасы и быстроходные почтовые галеры и триеры. Но даже сейчас было заметно, что работа в порту ни на минуту не прекращалась, она прямо-таки кипела. Немногие суда разгружались, а одно даже загружалось живым скотом. Я видел, как ударно работают валенсийские докеры. Бриз с океана нес сильные запахи морской свежести и бодрости, этот аромат изредка перебивался йодистым запахам морских водорослей, гниющих во многих местах, разбросанных по океанскому берегу.
Еще немного пройдясь по Портовой улице, я увидел вывеску, изображающую улыбающегося повара с белым колпаком на голове и со сковородой жаркого в руках. Мне очень понравилась улыбка этого повара, может быть, по этой причине я решил поужинать в этой таверне.
Переступив ее порог, я тут же оказался в большом обеденном зале, освещаемый несколькими свечами, а также отблесками света из громадного очага, выступавшего из стены едва ли не до середины обеденного зала. Целая туша лесного лося или быка, насаженного на вертел, медленно вращалась в очаге. Языки пламени, поднимаясь от дров, лизали и подлизывали эту тушу, на весь зал распространяя аромат хорошо прожаренного мяса. Видимо, десять часов вечера в валенсийском порту не считалась слишком уж поздним временем для жарки целой туши в то время, когда только пара столиков в таверне была заняты посетителями, остальные столики пока еще пустовали. Они на меня не обратили ни малейшего внимания. Головами, пригнувшись друг к другу, они беседовали о чем-то о своем.
Но только я собрался отправится к одному из столиков, чтобы за ним поужинать, чем бог пошлет, как мне дорогу преградил внушительных размеров человек. Мне пока еще ни разу не приходилось бывать в подобных портовых тавернах.
– Куда прешь, мужик? – Он вежливо, но угрожающе поинтересовался. – В нашем заведении принимают и обслуживают только благородных людей!
Честно говоря, мне было трудно поверить словам этого местного вышибалы. Ведь, если судить по одежде и манере поведения тех посетителей за двумя столиками, то их вряд ли можно было бы отнести к категории приличных людей. Если людей с такими лицами встречаешь на неосвещенной городской улице, то было бы лучше сразу же из карманов доставать свой кошелек и особенно перед ними не выкобениваться!
– Наши посетители и клиенты платят только полновесными флоринами! – Вышибала продолжал мне убежденно врать. – Если тебе хочется глотнуть дешевенького пивка или перекусить на скорую руку, то я могу тебе посоветовать посетить одно такое дешевое место! Оно находится прямо их за углом нашей таверны!
В тот момент я начал и сам догадываться о том, что это вышибала, наверняка, меня попутал с безденежным босяком, по ошибке забредшего в его таверну. Он в этом ошибся в основном из-за, что на мне был древнеримский сенаторский хитон и я был обут в легкие сандалии на босу ногу. А на моей голове пристроился непонятный тюрбан. На бандюгах же, несмотря на их профессию убийц, были некое подобие камзолов, а на ногах были сапоги.
В этот момент вышибала, снова меня осмотрев с головы до ног, продолжил свою заумную речь, сказав:
– Да и к тому же в нашей таверне не принято обслуживать полуголых рабов!
– Я не раб! – Спокойно я ему ответил мыслеречью, из-за чего он, этот плечистый здоровяк едва не подпрыгнул до потолка таверны. – Что же касается одежды, то, возможно, ты в чем-то прав! –
Я сделал шаг в сторону, мысленно воссоздал мыслеобраз средневекового камзола с золотым шитьем и с черными атласными шальварами в обтяжку, а также полусапожек, тюркского типа. Всего лишь мгновение спустя, перед вышибалой снова я стоял, но уже преображенный в новый образ. Я стал молодым и очень богатым дворянином, одетым в хорошую одежду, пошитую из богатой ткани, и со шпагой на поясе.
Последние мозги из головы этого местного вышибалы выбила моя мыслеречь, а также мое мгновенное преображение в благопристойного дворянина. Он столбняком постоял несколько мгновений и, попуская меня, растеряно и широко развел своими руками, а также низким поклоном в пояс меня приглашая пройти к любому свободному столику в зале харчевни.
Я прошел к столику, стоявшему неподалеку от очага. Меня почему-то немного знобило и мне захотелось тепла от этого ароматного очага. Только ради своего интереса, проходя между столиками, я своим мысленным щупом прошелся по мозгам одной из пар посетителей таверны. Ничего особо интересного в этих мозгах я так и не нащупал. Видимо, перед моим появлением эти двое договаривались кого-то прощупать, но я не успел разобраться в самой сути, планируемой ими операции по прощупыванию. К тому же мое внезапное преображение в молодого дворянина отвлекло их внимание, они тут же принялись более внимательно ко мне присматриваться.
Как я уже говорил посетителей в таверне было не так уж много, но две подносчицы крутились и бегали по залу, словно они были заводными куклами. Они по залу разносили подносы с двумя или тремя блюдами, на чаще заставленного кружками с пивом или бутылками с местным кислым вином. Причем посетители мужского пола часто проявляли свой мужской интерес к обладательницам женских прелестей, ладонями их добродушно похлопывая по тому, что находилось ниже спины, ласково пощипывая девчонок за бедра. Обе девчонки, видимо, уже привыкли к подобным знакам внимания и уважения со стороны мужчин посетителей. Они обе или вовсе на эти знаки уважения не реагировали или же ловко от них уворачивались.