Страница 7 из 23
Нужда была иная. Православная императрица понимала, что отношения её греховны и, вполне возможно, стремилась узаконить их перед Богом, тем более что неизмеримо важнее это сделать именно перед Богом, а не перед людьми. Верующим ведомо, что в 1-м Послании коринфянам есть такие строки: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться как я; Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться».
Елизавета Петровна была нелицемерно верующей, и потому нет ничего невероятного в преданиях о её духовном браке. К примеру, Е. Анисимов в книге «Россия в середине XVIII века» тоже указывает на то, что «Алексея Григорьевича Разумовского традиционно принято считать тайным мужем императрицы, обвенчанным с нею в подмосковном селе Перово в 1742 году». Эта дата даже более достоверна, ведь Елизавета Петровна вступила на престол в 1741 году и не было резона ждать до 1748 года.
В 1747 году секретарь саксонского посольства Пецольд докладывал: «Все уже давно предполагали, а я теперь знаю достоверно, что императрица несколько лет назад вступила в брак с обер-егермейстером».
Интересные мысли о политике императрицы Елизаветы Петровны высказал автор книги «Рождение новой России» В.В. Мавродин:
«Вступление на престол Елизаветы, умело ускользнувшей в период подготовки дворцового переворота от пут французской и шведской дипломатии, и первые шаги обескуражили иностранных дипломатов.
«Трудно решить, какую из иностранных наций она предпочитает прочим, – писал о Елизавете Петровне Лафермлер. – По-видимому, она исключительно, почти до фанатизма любит один только свой народ, о котором имеет самое высокое мнение».
Не из колыбели ли елизаветинской государственности выросли воззрения на русский народ у Екатерины Алексеевны? Известны слова Екатерины Великой:
«Русский народ есть особенный народ в целом свете: он отличается догадкою, умом, силою… Бог дал русским особое свойство».
А.Г. Брикнер отметил: «Первое впечатление, произведённое принцессою Иоганною Елизаветою и её дочерью на императрицу (Елизавету Петровну. – Н.Ш.), было чрезвычайно благоприятно. Однако в то же время они видели себя окружёнными придворными интригами. Для приверженцев проекта саксонской женитьбы приезд Ангальт-Цербстских принцесс был громовым ударом. Они не хотели отказаться от своих намерений. Саксонский резидент продолжал хлопотать об этом деле, обещая Курляндию как приданое невесты Марианны».
Историк Сергей Михайлович Соловьёв указал, что Бестужев был приведён в ярость приездом принцессы Ангальт-Цербстской и заявил: «Посмотрим, могут ли такие брачные союзы заключаться без совета с нами, большими господами этого государства».
С первых дней пребывания при дворе принцессе Софии приходилось вести себя более чем осмотрительно, тем более она не могла не заметить, что жениху своему не очень пришлась по душе. Впрочем, это не слишком её огорчало, ибо великий князь также не тронул её сердца. Она и прежде знала, что её жених не блещет достоинствами. В своих «Записках…» она сообщила, что увидела его впервые ещё в 1739 году в Эйтине, когда он был одиннадцатилетним ребёнком, и наслушалась весьма нелицеприятных отзывов:
«Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собою, что молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближённые не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив, не любит своих приближённых и особливо Брюмера, что, впрочем, он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежного темперамента. Он ещё не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приёмов обращения и в самый характер».
И вот тут снова интересный поворот. Борис Алмазов указал в журнальной публикации, что уже в первые дни пребывания в России именно «Бецкой был назначен состоять при герцогине-матери…».
Екатерина II впоследствии рассказала в своих «Записках…», что её мать Иоганна Елизавета «очень близко привязалась к супругам Гессен-Гомбургским и ещё более – к камергеру Бецкому».
И прибавила:
«Это очень не нравилось графине Румянцевой, маршалу Брюмеру и вообще всем».
Имеется в виду мать нашего знаменитого полководца Петра Александровича Румянцева, с которой у великой княгини Екатерины Алексеевны отношения складывались трудно.
Дело в том, что императрица Елизавета Петровна поручила Марии Андреевне Румянцевой заведовать «малым двором» великой княгини Екатерины Алексеевны ещё в бытность её принцессой Ангальт-Цербстской, то есть до крещения в православную веру. Румянцева регулярно представляла подробный отчёт императрице обо всём происходящем.
Екатерина II вспоминала в своих «Записках…», что при «малом дворе», где остерегались Румянцевой, заметили, сколь подозрительно она относится и к ней, и к её матери. Обратили внимание и на то, что даже во время маскарадов «у старой графини Румянцевой… частые беседы с императрицей и что последняя была очень холодна с матерью, и легко было догадаться, что Румянцева вооружала императрицу против матери и внушала ей ту злобу, которую сама питала…»
Здесь надо добавить, что, несмотря на все достаточно хорошо памятные Екатерине II притеснения со стороны Румянцевой, несмотря на постоянные доклады, которая та делала Елизавете Петровне, она, став императрицей, не только не вспоминала о том, не только простила графиню, но даже сделала её гофмейстериной.
Конечно, в большой степени это было воздаянием за великие заслуги её сына, блистательного полководца Петра Александровича Румянцева-Задунайского. А по случаю Кючук-Кайнарджийского мирного договора, завершившего победоносную «Румянцевскую», как её назвали историки, войну, пожаловала орден Святой Екатерины.
Между тем Ивану Ивановичу Бецкому пришлось принимать важное решение относительно «контактов» при «малом дворе».
Своим уникальным по тем временам воспитанием и отличным образованием Бецкой раздражал многих. Он прекрасно говорил на французском и немецком языках, хорошо разбирался в европейской литературе, имел обширные познания во многих науках. Пётр Фёдорович и Екатерина Алексеевна предпочитали его общество обществу других, менее интересных придворных. Ведь «малый двор» сверх меры наводнён был немцами или так называемыми «немцами». Наверняка Бецкой опасался и того, что проницательная Румянцева раскроет его главную тайну – тайну отношений с матерью великой княгини. Ну а каковы могут быть последствия, вполне предсказуемо.
Графиня Румянцева слишком пристально наблюдала за отношениями Ивана Ивановича с Иоганной Елизаветой. В 1747 году Бецкой, хоть и оставался камергером, старался как можно реже бывать при «малом дворе», а потом и вовсе отправился в путешествие за границу.
Впрочем, вскоре после бракосочетания наследника престола Петра Фёдоровича с Екатериной Алексеевной «малому двору» удалось освободиться от опеки Румянцевой.
«Русская корона больше мне нравилась, нежели… особа» Петра
Встреча с будущим женихом великим князем Петром Фёдоровичем не произвела на Софию Фредерику Августу такого впечатления, как встреча с императрицей Елизаветой Петровной. В своих «Записках…» она отметила: «Не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился; я умела только повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж. Но, по правде, я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа».
Да, мысли о российской короне занимали её с того самого момента, как узнала о письме-приглашении, причём были столь настойчивы, словно подсказывал их кто-то Высший и Всемогущий. Эти мысли отодвигали на второй план все неудобства и неурядицы, которые стояли на пути к столь, казалось бы, призрачной цели. И не пугало даже то, что великий князь вовсе не был её интересен. Она вспоминала о тех своих впечатлениях: «Ему было тогда шестнадцать лет; он был довольно красив до оспы, но очень мал и совсем ребёнок; он говорил со мною об игрушках и солдатах, которыми был занят с утра до вечера. Я слушала его из вежливости и в угоду ему; я часто зевала, не отдавая себе в этом отчёта, но я не покидала его, и он тоже думал, что надо говорить со мною; так как он говорил только о том, что любит, то он очень забавлялся, говоря со мною подолгу».