Страница 4 из 7
И Владыка тот уже давно преставился, и муфтий, и даже раввин, доживший почти до ста лет, но в N-ской епархии обычай освящать мацу держался много лет. Может, и сейчас новый митрополит мацу освящает и ест. А католики так и сидят в своем молельном доме.
Вот так!
==
Первый огонь сошел в наши сердца…
Наверное, каждый православный человек когда-то мечтал встретить Пасху в Иерусалиме. Я не исключение. В 2003 году мы впервые поехали во Святой Град на Страстную седмицу.
Кульминация Святых дней в Иерусалимской Церкви приходится на Великую субботу. После схождения Благодатного огня по улицам бредут сотни счастливых людей с зажженными свечами, отовсюду звучат поздравления с Пасхой на разных языках… Описывать эту атмосферу бессмысленно, она хорошо известна всем, кто даже не был в Иерусалиме, а хотя бы что-то читал о нем.
Благодатный Огонь, как известно, получают примерно до часу дня. Собственно, служба Благодатного Огня – литания – плавно перетекает в вечерню и Литургию Великой субботы. Но паломники этого уже не видят – сразу по получении заветного огонька они уходят из храма, подгоняемые полицией во избежание давки.
До 2003 года многие верующие оставались в храме Гроба Господня с вечера пятницы. Но с каждым годом паломников становится все больше, храм в размерах не увеличивается, число традиционных межконфессиональных (реже межнациональных) драк не уменьшается. В общем, в тот год израильская полиция получила приказ из министерства по делам религий на ночь не оставлять никого.
Паломники – люди иррациональные. Кто-то пытался спрятаться. Таких находили и выводили. Кто-то просто хаотично метался по храму. Таких отлавливали и тоже выводили.
А кто-то пытался найти своих, затерявшихся в прочей толпе. Среди этой группы оказался и я с дочерьми. Нас тоже вывела за ворота храма полиция.
(Свои, между прочим, оказались разумными людьми и ушли спать, как только стало ясно, что ночевать в храме не разрешат никому. Мы встретились уже днем в субботу.)
Итак, мы стояли на улице святой Елены возле запертых ворот храма. Улица святой Елены – узенький торговый переулочек, метров двадцать в длину. Как на этой территории поместилось столько людей, я до сих пор понять не могу. Стояло и сидели, кажется, человек сто. Было как минимум три группы – украинская (из Одессы), румыны и русские. Пять или шесть священников. Человек десять приехавших самостоятельно (к удивлению своему, среди них я узнал певицу Валентину Толкунову, ныне покойную). Заслуженная артистка скромно стояла среди паломников, и стало ясно, что это именно она, только когда она запела…
Идея петь пришла в голову украинской монахине.
– Отцы, братья и сестры, мы с вами целую ночь проведем возле величайшей святыни православного мира, у храма Гроба Господня! Давайте отслужим благодарственный молебен!
Это было очень странное предложение, на первый взгляд. На улице Христианский квартал (собственно, между ней и двором храма и зажат переулок святой Елены) стояли полиция и военные – было очевидно, что долго сидеть нам не дадут и чуть позже оттеснят еще дальше (так и случилось: еще через несколько часов нас отодвинули в Христианский квартал и перемещали за ночь и утро несколько раз), нам предстоит крайне дискомфортная бессонная ночь, в результате которой совершенно не факт, что мы попадем в храм и увидим схождение Благодатного Огня, о котором так много слышали. За что благодарить-то?
Но паломники, повторяю, люди иррациональные, и священники начали совершать молебен.
Если обычно у православного Иерусалима Пасха начинается днем в Великую Субботу, то у нас она началась еще ночью. Израильские военные и полицейские притихли, вслушиваясь в слова христианских молитв. «О богохранимой стране сей, властех и воинстве ея – Господу помолимся», – возглашал священник, а мы отвечали: «Господи, помилуй!». И наши бывшие соотечественники из числа воинства богохранимой страны сей украдкой вытирали глаза.
У нас же вскоре пропало различие между русскоязычными и всеми остальными. Для коммуникации с румынами и случайно затесавшимися европейцами хватало интернационального «Христос Анести» («Христос Воскресе» по-гречески)…
Ночь действительно оказалась бессонной – израильтяне в форме, не зная, куда пристроить толпу паломников, гоняли нас по улицам как пастухи нерадивое стадо. Правда, надо отдать им должное: гоняли без живодерства: всех задыхающихся в давке старались вытаскивать за ограждения, на свободное пространство. Пострадавших не было.
В храм мы прошли только около одиннадцати утра. Встали в совершенно неудобном месте, с которого был виден только купол Кувуклии Гроба Господня. Все эти неудобства не значили абсолютно ничего – Пасха уже шла, сомнений не было. То тут, то там вспыхивали лампадки (иногда схождение Огня видно очень хорошо – в тот год было именно так). Но первый Пасхальный Огонь сошел в наши сердца еще ночью.[1]
==
Немного чуда
Ладно, ребята, заканчиваем. Полчаса прошло.
На мониторе бежала прямая линия ЭКГ. Аппарат ИВЛ усердно пыхтел, вдувая кислород в уже мертвые легкие. Труп молодой женщины лежал на функциональной койке. Да, теперь уже точно труп. Несмотря на все наши усилия, несмотря на лечение и реанимацию. Собственно, иначе и быть не могло. Повторный разрыв артериальной аневризмы сосудов мозга, огромное кровоизлияние с поражением всех жизненно важных центров. Это не оперируется и, увы, не лечится. «Сколь ни лей ты допамин, все равно конец един» – реанимационный фольклор.
– Валентиныч, там муж сидит. Ты ему выйди, скажи… – медсестра Эльвира напомнила о моей неприятной обязанности.
Да, муж нашей пациентки сидел там, за железной дверью склифовской реанимации. Конечно, о том, что такие больные не выживают, говорили ему и нейрохирурги и мы, реаниматологи. Но он регулярно приходил, и мы, в нарушение всех правил, пропускали его к жене. Долго он не сидел. Подходил, брал за руку, что-то шептал, целовал и уходил, чтобы не мешать работе. Милый и деликатный молодой человек. И сегодня мы пропустили его, хотя было понятно, что счет идет уже на минуты.
Брадисистолию (пониженная частота сокращений желудочков сердца. – Прим. ред.) монитор выдал при нем. Мы начали реанимацию, а он остался за дверью. И вот теперь мне надо сообщить ему, что он отныне вдовец.
Я вышел за железную дверь.
– Что, все?
– Да, к сожалению, реанимационные мероприятия к успеху не привели. Примите наши соболезнования.
Глаза умоляюще смотрели на меня.
– А можно…
– Попрощаться? Да, конечно, только недолго…
Он, как обычно, подошел к койке, наклонился к жене, взял за руку…
– Валентиныч, смотри, – Эльвира глазами показала на монитор. На мониторе проскочил желудочковый комплекс (совокупность зубцов электрокардиограммы, отражающая биоэлектрические процессы. – Прим. ред.).
– Артефакт…
Но пробежал второй, затем третий… пошел залп.
– Девочки, реанимация!
Муж отлетел в угол. Мы качали как никогда…
К сожалению, природу не обманешь. Смерть все-таки была констатирована через полчаса, и, хотя еще два часа мы не отключали монитор, повторного чуда не было.
Конечно, можно увидеть здесь вполне материалистический феномен ритма умирающего сердца, у которого есть физиологические и биохимические основания. Но мы твердо знаем, что видели чудо: любящие сердца хоть на мгновение, но победили смерть.[2]
1
Текст публикуется с разрешения «Правмира».
2
Текст публикуется с разрешения «Правмира».