Тайна смуты

Прощались по-братски и по-христиански коротко и крепко. Только мать ещё повисела на сыне тёплой и недолгой обузой, намочив слезами его новый жупан…

Уехал Тарас… А на закате вернулся вороной жеребчик как был, оседланный.

– Тьфу, пропасть! – только и махнул рукой Андрий.

– Может, с Тараской случилось что? – обеспокоился Иван, ещё не ушедший в свои плавни.

Иван, в отличие от мудрого, но не имевшего гибельного опыта старшего брата, знал, что такое кануть и смерти в глаза посмотреть.

Но мудрость старшего брата своё взяла:

– Кабы не улизнул Тараска от засады какой, так и конь бы с богатой уздечкой не вернулся бы. Да и что с Тараской может случиться? А случилось бы – так его боривитер вмиг бы здесь оказался и звал бы теперь на помощь. Всё небо давно бы тут над нами прокикал…

А и вправду, как в воду, смотрел мудрый Андрий, хотя сам в воду смотреть не любил. В ближнем предместье Сечи остановили Тараса два крепких, свежих и трезвых козака, привлечённые необычайным сочетанием в Тараске невзрачного росту с добрым козачьим сбором.

– Экий доблестный херувим на Сечь пожаловал! – заметил один, который повыше. – Откуда ветер принёс тебя?

– Палийко буду, – отвечал Тарас, зная себе место по роду, а не по хутору.

– Так ты молодшим братом Гетьману-Зимовнику да Осетров-Есаулу пришёлся, – скумекал второй, пониже, но взором поприщуристей. – То-то ладно собрали…

– Да что же ты на собаке-то приехал на Сечь, а не на добром коне? – снова с подковыркой завернул первый и подмигнул усом товарищу. – Разве уж у братьев доброго коня не нашлось для молодшего?

– Жаловаться неможно. Старшой, Андрий, доброго Воронца мне поседлал, да уж больно я к своей Серке присиделся, – доверчиво и кротко рассказал Тарас. – И она без меня никуда.

– Нет уж, – подмигнул и остроглазый товарищу, – возвращайся за Воронцом. На такой мелкой да сивой собаке на Сечь ходу нет, и пустить тебя не сможем. Сквозь нас не проедешь на Сечь.

Посмотрел Тарас кротко на обоих по-своему и тихо сказал:

– А сквозь проезжать не стану, я так перескочу, не побеспокою.

– Как перескочишь? – едва не хором изумились оба.

Поворотил Тарас свою Серку, кою «собакой» обидели, а она тоже, как и ее хозяин, обижаться ни на кого не умела, отъехал-то всего саженей на десяток, развернулся навстречь козакам, дал шенкелей – да как скакнёт на своей любимой Серке через обоих! Задним правым копытом Серка снесла с высокого шапку, побеспокоила всё ж… Да не только через двух козаков, как через простой плетень, Серка перескочила, а ещё и через воз, что за ним стоял!

– Ой и сайгак, а не собака! – в придых признал высокий, поднимая с земли шапку.

Вот тот мелкий подвиг стал Тарасу первым пропуском-фирманом на Сечь. Полёт-скок Серки многие видели и вблизи, и издали. Раскатился слух по Сечи скорее, нежели Тарас до куреней доехал. Первым делом поставили Тарасу два воза:

– Перескачешь?

– Можно, – отвечал Тарас и, отъехав подальше, перелетел через два воза.

Стали править третий воз.

– Через три не стану, – тихо предупредил Тарас.

– А ты попробуй, – подзуживали козаки. – За три-то память на век заслужишь.

– Неможно, – кротко, но твёрдо отвечал Тарас. – Задние ноги Серка поломает. Не стану.

– Добре, – сказал Богдан Секач, атаман куреня, к коему приходился Тарас Палийко по местности своего хуторского проживания.

Атаман уже стал приглядываться до білявого козачка, замечая, что не прост тот и ладный сбор братский на нём – не вся похвальба. «Хлопчина з начинкою… чи то порох в ньому, то чи ртуть»[8], – подумалось атаману.

После таких скачков к испытанию молодого новоначального сечевика он подошел с сугубым пристрастием, но Тарас вновь не осрамился.

О ту пору Базавлук чуток пошире был, нежели ныне, хотя до Днепра ему всегда было далеко. Подвели Тараса к реке.

– Скачет твоя Серка довольно, а плывёт не хуже тебя? – спросил атаман с подковыркой.

– Маленько слабее, – отвечал Тарас.

– Сколько раз Базавлук туда-сюда одолеешь? – спросил атаман.

– А сколько надо? – отнюдь без младого гонора спросил и Тарас атамана.

– А как там в бурсе говорили, – кстати вспомнил Секач и свой поход до бурсы, – Иордань – не Днепр, а сорок поклонов – не сорок розг…

– Добре, пане отамане, – коротко поклонился Тарас, – только дозволь сапоги скинуть – братний подарок поберечь.

Атаман бровь приподнял, а Тарас скинул сапоги – да и пошёл Базавлук короткими стёжками-нырками туда-сюда шить… А Серка – за ним!

На шестое возвращение вывел Тарас свою Серку, похлопал её по шее, попросил одного с виду доброго козака подержать её и вновь пошёл мерить Базавлук в ширину, да и в длину не отказался бы. А дело шло к закату, солнце уже расплавило травы на окоёме… На двадцатый, а может, и с гаком выход Тараса на свой берег, полдюжины любопытных молодых козаков, пришедших посмотреть забаву, уже сидели на земле, а сам атаман сделал вид, что зевает, и махнул рукой:

– Ну, довольно челночить. Видим, что и ночь тебя не остановит, и сомы уж одурели от твоего плеска. Будет!

Следующий бескорыстный подвиг Тараса, тоже на берегу Базавлука и в водах его заставил козаков ещё уважительнее покачать головами. Только там берег повыше был и обрывался над глубокими местами.

Было такое испытание для новоначальных. Старый козачина, седой чуб, усевшись с молодыми на краю берега, рассказывал им про давнюю Сечь нечто героическое и при этом сгоряча размахивал рукою и люлькою в ней. И тут вдруг, как бы простительно, по старости, на размахе ронял люльку прямо вниз. Понятное дело, на то была у него запасная ради учения люлька, коя, как правило, уж успела нахлебаться и раньше…

Такое представление было устроено при четырёх впервые приехавших на Сечь парнях, и Тарас был среди них. Те трое ещё и подняться не успели, как мелкий и шустрый Тараска уже мыркнул в реку. Да и Серка, о тот час неоседланная, – за ним! Те молодые тоже нырнули с берега… Потом же они первыми и стали выныривать, не найдя люльки и отфыркиваясь. А Тараса все нет и нет. И Серка его все кружит уже в стороне…

– Утоп никак? – даже удивился старый козак.

Тут и вынырнул Тарас – и вправду, в стороне, саженях в пятнадцати от места падения люльки, ближе к Серке – там же, где, как заметил старый козак, почему-то прямо над рекой, а не над степью, пустельга беспокойно кикал. Тарас вышел на берег, где было полого, – Серка, опять же, при нём, как приклеенная, – приблизился вплотную и поднял поближе к старым глазам козака необычайный свой улов:

– Ось, дідусь, твою люльку я відразу підібрав та бачу неподалік ще одна в мулі… а там ось неподалік і ладанка блиснула[9].

Первым делом старый козак выгреб, словно орлиными когтями, своими крепкими да заскорузлыми пальцами не свою, а другую люльку, набитую илом. И ладанку, которая сразу повисла и раскачиваться стала на его руке.

– Да то ж Пидсытка всё добро! – изумился старый козак. – Пидсыток в этих местах бурной ночью Базавлук одолевал, когда у него уж на лопатках татары сидели погонею. Он им сильно тогда досадил. Какого-то мурзу-охотника сам из пищали свалил заместо сайгака. Как рассказывал сам, кинулся он в воду с берега уже без подбитого стрелою коня – тут как рванёт влёт ветрище да и сорвал с него ладанку. А люльку-то, говорил, волною вышибло из-за голенища… Потом-то нанырялся, ища, да только на печаль нанырялся. Не обрёл своих потерь. Тридесять годов с тех пор минуло. Уж и голова-то Подсытка засохла в Царьграде. Достали его татары, хоть и долго ловили на Великом Лугу.

Тут славный дед словно вспомнил про Тараса, поднял глаза – да и присел даже.

– Как же ты увидал-то в воде? – подивился он. – Там одной мути – носа своего не видать!

– А сама в глаза бросилась, когда твою люльку подобрал первой, – тряхнул мокрыми плечами Тарас. – Гляжу – ещё одна есть, не пропадать же и ей. Может, тоже твоя, дедушка, – так подумал.

8

Хлопец с начинкой… то ли порох в нём, то ли ртуть (укр.).

9

Вот, дедушка, твою люльку я сразу подобрал, но виже, невдалеке ещё одна в иле… а там неподалёку и ладанка блеснула (укр.).