Снежная Золушка

Странно, но за все это время, прошедшее после похорон, я так ни с кем толком и не поговорила о самой важной и самой любимой для меня женщине. Папе и без того было плохо, не хотела мучить его воспоминаниями еще больше. Слуги… они славные, правда. Но не настолько близкие, чтобы выворачивать перед ними душу. А больше ведь никого и не было. Ни братьев, ни сестер, ни друзей, которые ближе родни. Одни только знакомые и те, кто работал на нашу семью. Меня бы выслушали многие, даже пожалели, но… понять мог только Олли, который тоже потерял маму и так же, как я, по ней тосковал.

– А как ее звали? – допытывался малыш, забавно шевеля мохнатыми ушками.

– Лилианна… Лили. А твою?

– Кэйса. Она была первой красавицей Альдъера. За ней даже наш градоправитель бегал, но мамочка выбрала папу, потому что папа…

– …хороший, – закончила я за него, вспомнив нашу встречу в лесу.

– Самый лучший! – заявил мальчонка с гордостью.

– Даже не сомневаюсь, – пробормотала я, присматриваясь к зеленому платью, которое зрительно выглядело чуть поуже синего.

– Скучаешь по маме? – спросил Олли.

– Угу. Особенно ночами, – призналась я. – Даже плачу в подушку, бывает, но тсс, никому не говори. Засмеют. Я же уже взрослая девочка, мне нельзя плакать.

– Можно, если очень хочется, – со знанием дела шепнул он. – Я мужчина, мне тоже нельзя, но иногда… – Лисенок смущенно потупился и тронул меня за руку, чуть погладил плечо. Лапочка моя пушистая, до чего же ты милый! И добрый. Может, стоит Марго спасибо сказать за такое перевоспитание? Хотя нет, если прознает ведьма, что меня тут добрые альды приютили, отправит еще куда-нибудь… например, к ярнилам, которые сожрут незваную гостью и не подавятся. – Я тоже скучаю. Мама мне снится… часто. Прекрасная, как Снеженика. И всегда-всегда улыбается, только почему-то молчит, – поделился со мной Олли. – Но знаешь что…

– Что? – вскинула бровь я, ослабляя запах простыни, которую намеревалась сменить на платье.

– Это нам тут без них плохо, а им там хорошо! – заявил он убежденно.

– На небесах? – уточнила я.

– В царстве снежных духов, – ответил малыш.

Я задумалась, могут ли наши небеса, куда после смерти отправляются чистые души, быть и царством снежных духов тоже. Особых противоречий не нашла и потому кивнула.

– Обед на… – войдя в комнату, как и его сын, без стука, Арво замер на полуслове.

Пару секунд длилась немая сцена, во время которой Олли смотрел на папу, виновато прижав к голове ушки, папа – на меня, а я сидела в простыне и держала в руках чужое платье. Ойкнув, им и прикрылась.

– Олис… – прошипел Арво, переведя взгляд на притихшего отпрыска. – Я же сказал у альды Маритты одежду попросить, а не рыться в мамином сундуке.

Хм, значит, делиться вещами усопшей жены со счастливо спасенной мной папа-лис не собирался. Неловко-то как получилось! Я покосилась на платье. Следовало бы положить его обратно, но… за чем тогда прятаться от серебристо-серых глаз, которые вот-вот прожгут во мне дыру. Вернее, в платье.

– Пап, мама бы поделилась… – начал мямлить Олли, виновато помахивая хвостиком.

– Конечно бы поделилась! Только в платья твоей мамы влезут сразу две худосочные Белочки, о длине лучше промолчу. Не хватало еще, чтобы эта немочь бледная, запутавшись в юбках, споткнулась и расшибла себе нос.

Пропустив мимо ушей заботу о моем носе, я обиженно им шмыгнула, реагируя на «худосочную белочку». То гусыня, то кара небесная… теперь вот и еще одно обзывательство в мою копилку. А я, между прочим, леди! И имя у меня тоже есть… женское!

Велев чаду бежать к соседке с просьбой продать наряд ее старшей дочери, Арво вновь упомянул об обеде, с которого, собственно, и начал. Правда, на сей раз добавил, что все наверняка остынет из-за наших затянувшихся переодеваний, и предложил мне спуститься к столу в чем есть. Судя по ироничным ноткам, в ответе альд не сомневался, и это окончательно разозлило. Положив на кровать платье его супруги, я медленно встала, демонстративно подтянула простыню, привлекая внимание к высокой груди, которую неосознанно выпятила, доказывая и ему, и себе, что вовсе не худосочная. Откинула за спину волосы и с деловым видом поинтересовалась:

– А что на обед? Умираю с голоду! Командуйте, куда идти, альд.

На кухне…

Стол был накрыт прямо на кухне. Ну, как накрыт… хлеб порезан, банка с солеными огурчиками из погреба принесена, пара полотенец на спинки стульев повешена. Солонка и перечница еще на скатерти стояли, похожие на маленьких деревянных котят. Из столовых приборов было три ложки. Тоже деревянные, но не громоздкие, а вполне аккуратные, лишь немногим массивнее привычных мне серебряных.

А какие запахи тут витали… м-м-м! Я аж слюной подавилась, хотя в комнате о голоде говорила из чистого упрямства, чтобы доказать папе-лису, как он не прав. Но стоило унюхать аромат картошки, тушенной с грибами, и в животе призывно заурчало, потому что, учитывая полный переживаний день, с утра у меня во рту не было и маковой росинки.

– Надеюсь, нашей незатейливой кухней леди не побрезгует? – продолжал подначивать Арво, доставая из печи вожделенные горшочки. Пропустив мимо ушей его тон, я сказала:

– Шутите? – И сглотнула, ибо есть хотелось все сильнее.

Какое-то совсем не аристократическое поведение у меня: сижу в простыне, смотрю с обожанием на несчастный горшочек и краснею от рулад, которые нет-нет да и выдает мой пустой желудок. Леди, угу… прав адьд, белочка – она и в другом мире белочка. Рыжий голодный зверек.

– Папа вкусно готовит, только всегда одно и то же, – вздохнул Олли, минут пять назад вернувшийся от соседки с платьем. Поношенным, но вполне приличным. И размер у него был на порядок меньше, чем у одежды альды Кэйсы – значит, не все женщины в Альдъере великанши. Уже хорошо.

За стол мы сели втроем, и перед каждым Арво поставил аппетитно пахнущий горшочек. Видимо, тут он и пропадал, пока я перед зеркалом вертелась и о смысле жизни размышляла. А мелкий, вместо того чтобы сразу пойти к соседке, копался в мамином сундуке. Картинка сложилась и перестала меня занимать. Сейчас я могла думать только о еде. Незатейливой, деревенской, но такой желанной, что поглощать ее медленно и красиво не получалось.

– Не спеши, подавишься же, – без раздражения проговорил повар и добавил с тихим смешком: – Белочка.

– Очефкуфно, – ответила я и покраснела окончательно, осознав, как ужасно себя веду. Леди, ха! Один день в изгнании – и уже так одичала. Куда это годится?

Дожевав кусочек, села прямо, промокнула губы кухонным полотенцем и нормальным языком повторила:

– Очень вкусно, альд! Спасибо большое!

– А завтра тоже будет картошка с грибами? – спросил Олли, ковыряясь ложкой в своем горшочке.

– С мясом, – ответил Арво. Ел он спокойно, хотя и с аппетитом. Не чавкал, не набивал едой рот, не свинячил и не торопился, как некоторые. Я тоже не чавкала, ибо воспитание все же сказывалось, но спешила и говорила с набитым ртом, что непростительно.

– А пироги? – Малыш с надеждой посмотрел на отца. – День зимнего солнцестояния ведь…

– Альда Венла в этом году не берет сторонние заказы, а у альды Тиины мать болеет, ей не до выпечки. Зато альда Маритта, думаю, угостит тебя праздничным пирогом, если забежишь ее поздравить и еще раз поблагодаришь за проданное нам платье.

– А почему вы сами не спечете? – полюбопытствовала я, слушая их разговор.

– Во-первых, некогда – мне еще надо успеть закончить кое-какую работу, а во-вторых…

– Пироги у папы не вку… не очень вкусные, – смягчил свое заявление Олли.

– Зато это блюдо у вас поистине божественное. – Я влюбленным взглядом посмотрела на опустевший горшочек. Смела все – и не заметила. Прожорливая белочка!

– Еще хочешь? – улыбнулся хозяин, глядя на меня не с осуждением, как ожидалось, а, наоборот, с одобрением. Кивнула, наступив на горло внутреннему голосу, который вопил, что столько жрать леди противопоказано. – Кушай, кушай, болезная. – Он достал из печи очередную порцию. Надо же, какой предусмотрительный. Или это он для себя заначил, а я нагло увела его добавку? – А то худенькая такая… и подержаться-то не за что.