Снайперы

Кстати, там же под Сталинградом произошел еще один памятный для меня случай. Когда мы оказались в Калаче, я пошел к колодцу набрать котелок воды. И вдруг подходит ко мне мужчина и так пристально смотрит-смотрит на меня и потом говорит: «У тебя есть минут двадцать? Пойдем ко мне в гости, я тут совсем рядом живу». Пришли к нему, и его жена как увидела меня, так сразу заплакала. Оказалось, что я просто копия их сына, который в то время воевал на фронте. Я до сих пор помню, как его звали – Суздальский Арсений Никитич, очень порядочный человек. И я так говорю не потому, что они с женой покормили меня, а потому что люди так о нем отзывались.

Вы помните свой первый бой?

Очень смутно. Помню, что там стояла высокая кукуруза и с бугра к нам шли немцы и на ходу вели огонь. Но самое главное, что их сопровождала авиация. А я вам скажу, что когда немецкие самолеты головы не дают поднять и творят все, что хотят, то тут особенно не повоюешь… (К сожалению, в силу возраста и болезней Константин Александрович чувствует себя не очень хорошо, поэтому добиться подробностей по многим вопросам так и не удалось. – Прим. Н.Ч.)

Вы участник Сталинградской битвы.

Что мы там пережили, просто нет таких слов все это описать… По уровню ожесточенности боев со Сталинградом и рядом ничего не стоит, во всяком случае из того, что я лично видел и пережил. Ведь там, например, когда просто шел, то под ногами раздавался хруст, недаром после войны на некоторых участках с одного квадратного метра собирали по десятку килограммов пуль и осколков… И я когда потом вспоминал Сталинградские бои, то даже самому не верилось, что все это было с нами…

А как мы переправлялись в Сталинград… Мне казалось, что этой переправе не будет конца… Столько людей тогда потеряли, очень много, ведь немцы по нам сыпали и сыпали… Переправляться предстояло на каких-то старых раздолбанных лодках, но когда мы их только увидели, то всем нам, особенно тем, кто не умел плавать, стало не по себе… Ведь все они были сплошь дырявые и дырки приходилось затыкать или пилоткой или чем-то еще. Командиры нас пытались успокоить, и приказали набить плащ-палатки соломой, но это же глупость. Во-первых, они мало у кого были, а во-вторых, это Волга, а не какая-то там речушка…

А что творилось в самом Сталинграде… Каша, настоящая каша, из руин и людей… Часто бывало, что в доме на одном этаже располагались немцы, а на другом мы. Нет, картину Сталинграда, вернее то, что от него осталось, очень трудно, просто невозможно описать словами.

Может быть, какие-то конкретные истории вам особенно запомнились?

Ну, например, такая. По-моему, еще где-то поздней осенью 1942 года немцы на парашюте нам сбросили еврея. Да-да, самого настоящего пожилого раввина. Поверьте, эту историю я вам не пересказываю с чьих-то слов, а все это лично видел собственными глазами, потому что он приземлился в наше расположение.

Прямо средь бела дня, помню, мы еще удивились, что стало непривычно тихо, вдруг появился немецкий самолет и сбросил кучу листовок и кого-то на парашюте. Все к нему побежали, оказался, пожилой еврей. Лет пятидесяти, седые волосы, руки связаны, а при нем немецкое послание для нас: «Посылаем вам одного из ваших руководителей. Мы с нашими дошли до Сталинграда, а вы со своими еще неизвестно где окажетесь… Не зря говорят, что эти люди продали Иисуса Христа. Посмотрите, как они живут и как вы…», что-то в таком духе.

Вообще немцы в Сталинграде очень активно агитировали нас сдаваться в плен. Разными способами: и листовками, а по ночам даже по громкоговорителю нас уговаривали. И однажды произошел такой случай. В плане снабжения мы там жили очень туго: или одна картошка на день, или пачка концентрата на двоих, а это ведь всего 200 граммов… Вот видите, кстати, именно на обертке от пачки горохового концентрата мне в медсанбате выписали справку о ранении. Так вот, мало того, что жили мы прямо сказать, туговато, так находились же еще такие сволочи, которые нас обворовывали.

Например, наш старшина водку нам стал выдавать, отмеряя норму мензуркой предназначенной для выдачи махорки. Она вроде тоже как на 100 граммов рассчитана, но на самом деле жидкости там помещается меньше. До поры до времени мы и не знали, что он нас обманывает, ведь обычно питание выдавалось ночью, в темноте, но потом кто-то увидел, что этот старшина, ездовой и повар что ли играют в карты и пьют при этом водку, и видно не выдержал и сообщил куда следует. Но старшину кто-то, наверное, предупредил и он не будь дурак не стал дожидаться трибунала. Ведь на фронте суд какой? Приезжала машина. В ней за пять-шесть минут писали приговор и хорошо если в штрафную роту, а то могут и сразу «… по закону военного времени…»

И уже на следующую ночь мы услышали его голос с немецкой стороны по громкоговорителю: «Ребята, то, что нам комиссары запузыривали, это все херня! Немцы меня прекрасно встретили, хорошо покормили, а завтра сделают документы и отправят на родную Украину. Так что переходите пока не поздно. Что здесь делается, все на танках…» И таких как он было дай Боже…

Помню, еще в самом начале боев за город, иду по какой-то улице, с правой стороны все дома горят, а слева половина. Кругом пожары, а я подобрал какую-то книжку, ведь я же книг в своей жизни и не видел почти, и думал при случае почитать. А у меня в то время был близкий приятель, с которым я всегда всем делился, и доводилось даже из одного котелка есть. И вдруг я вижу, что он выходит из одного дома с мешком. «Зачем тебе эти вещи?», спрашиваю. – «Подожди, Костя, у меня мало времени». Сбросил гимнастерку и начинает при мне переодеваться в гражданское. «Вася, ты что?» – «Все, надоело, поеду к себе в Астрахань. А нужен буду, так еще раз призовут. Хочешь, идем вместе», и ушел… Честно признаюсь, у меня руки просто чесались дать по нему очередь…

В таком случае мне бы хотелось узнать о вашем отношении к знаменитому приказу № 227, более известном как «Ни шагу назад!»

Мне кажется, что если бы не этот приказ и не жесточайшие меры по его соблюдению, то мы бы, вряд ли там управились… Потому что поначалу там такая неразбериха царила, и кто там за чем следил… Хотя, конечно, из-за этого приказа и много невиновных людей пострадало. И я говорю так уверенно об этом не потому, что так думаю, а потому что и сам чуть не загремел под него.

Если можно, расскажите, пожалуйста, об этом.

Однажды видим, нам навстречу идет какой-то солдат и в обгорелых наволочках несет небольшие консервные баночки. А мы сами пару дней уже ничего не ели, и, конечно, расспросили его, где он достал такое богатство. «Ребята, там целый вагон с этим добром горит», и даже дал нам две наволочки. Пошли к железной дороге, нашли этот вагон, но он уже так разгорелся, что к нему и подойти было нельзя. Кое-как что-то спихнули с него на землю и набрали эти обгорелые консервы. А нас трое: Дергалев, я и сын полка, пацан лет пятнадцати – Сурин. Идем счастливые, что сейчас наконец-то нормально поедим. Если не ошибаюсь, это вроде рис с томатом был. И вдруг нам навстречу патруль: «Где набрали?» – «Да вон же горит». – «Так, шагом марш с нами в комендатуру!» – «С чего это вдруг?» – «Там узнаете». А мы знали, чем это пахнет, ведь чуть ли не на каждом столбе висели листовки: «… сегодня за это, это и это было расстреляно столько-то человек…» В общем, попасть в комендатуру означало, что завтра и твоя фамилия окажется в списке… Тогда разговор был короткий, не до церемоний…

Но видимо, все-таки Бог есть, потому что на наше счастье в это время из оврага вышел какой-то то ли капитан, то ли майор и подошел к нам на шум: «Что случилось?» И когда мы ему все объяснили, он за нас заступился: «Отставить! Отпустите их. Вы же видите, что они ничего не крали, а вытащили из пожара, а то бы все и так сгорело». – «Это в комендатуре решат». Тогда он приказал им: «Кругом!» Один из них попытался было направить на него автомат, но офицер тут же выхватил пистолет: «Только попробуй!» Они повернулись, но напоследок старший из них, сержант вроде, сказал ему: «Хорошо, мы пойдем, но мы вас знаем, и обязательно доложим». Вот так какой-то совершенно незнакомый нам командир спас нас от больших неприятностей.