Письма Филиппа

Если бы можно было спросить о том, что ждёт тебя впереди. А куда ты направляешься, когда выходил, поступил бы ответ. К истинному свету идти я собрался, но нет пути туда.

Я шёл по большой дороге и видел всю власть в поднебесной. Где был ты, спросил пророк. Я шёл по дороге безвестной и миру обязан я жизнью был. И что мне надо в пути позабыл и радость я не испытывал, разве что в доме.

Чудес быть может не было и вовсе, чудеса расходятся во взглядах. Есть сущность ли того, что разность предсказала бы ему. Её предсказывать пытались все. Пророчества и исцелять берясь, кому ещё возможно. Нет того, кого познали бы мы все. Все споры для людей живут и людям дан ведь разум, как удел.

Свет в доме, дом освещён. Фонарь на улице весь чёрный от воды и в лужах отражаясь искрится свет. Лучам не помешает тьма. Дробится свет сквозь тьму в воде перемещаясь и обращаясь даёт нам много фонарей.

Когда я видел всё, что происходит с нами и разум встал в слепом звучании о том, что проходящий поезд мимо не сможет взять меня. И увидал в мгновенье снова Вас и Себя. Почти что Сам сказал Творцу о Вас и замолчал.

Песок на море шептал под ветром упрёком мне в невежестве своём. Я объяснял, что нет здесь связи и со мной лишь то, что я сказал о воле. Но волны вняли мне и позабыл я радость встреч, уединюсь в рассвете. Пошёл навстречу я тебе чтобы понять тебя и встречи, здесь в покое.

Ты горд собой, сидишь понурив голову и слушаешь дыханье волн. Ну что с тобой, очнись! Приди в себя. Не стоит уходить и двери затворив потом искать приюта. Он там, куда идти не знаю, он здесь где я, стучись—ка свет.

Там больше думал я. Он стал большим иль кажется порою. Он сверху кажется большим, пройду—ка я под ним и поднимусь по лестнице наверх, туда, где всё велико. Туда, где всеми виден купол и шар висит над домом в вышине.

Туда, где смелый взгляд я устремляю течёт спокойно жизнь моя. Она туда стремится, постичь чего желаю я. Но там с закрытыми глазами лишь пустота печалит взгляд тех будущих веков, что предстоит пройти.

Поэзия как суть предмета, связав в своём движении и ум, и музыку стремится течь по воле языка воображения. И людям отдаёт ту речь, что связана была. Прощение, за что, за всё что было не узнаешь. Но мы ведь были и прошли того не скажешь, что питаешь.

В безоблачном пути ни облаков, решения, а всё что связано лишь с тем, что не рассказано в терпение. Но мысль была и посещение её стремительно и быстро, одно значение всего. Не скажешь больше, но о том, что мы рискуя потеряли. Опомнись, скажешь лишь одно.

Превозмогая боль взошёл наверх вершины пирамид. И окунулся в мир осознанных иллюзий. Как век наш короток и человек уходит не туда, где нет вершин. Душа, превозмогая боль, взобралась к вершине пирамид, туда, где нет границ.

Вслушиваясь в голос, Александр отчётливо понимал, что он слышит два голоса в одном. В том самом человеке, которого он, наверное, знал и слышал заключено два человека, а может быть и больше, намного больше. Голос звучал как будто сверху и говорил так тихо, проникновенно, что Александру казалось если он выйдет сейчас из-за колонны, то просто лицом к лицу столкнётся с тем, кто говорит.

Александр вышел из-за колонны и в тоже мгновение в ужасе застыл как парализованный, позвоночник его пронзила жгучая боль и невероятный страх, прямо над ним была исполинская голова Нага и раскрытый капюшон из несметного количества человеческих голов, которые смотрели на него яростно, гневно и невероятно жестоко, но больше всего его поразила та ледяная неумолимая нечеловеческая сила, которая буквально пронзила его насквозь. Александр смотрел в эти глаза, понимая, что это его последний миг, Змей атаковал, он в его полной власти, спасения нет…. Но в тоже самое мгновение ведение исчезло, Александр увидел перед собой огромный, просто гигантский зал, в центре которого стоял на возвышении из нескольких ступенек трон, а внизу перед ним, низко опустив голову и заложив руки за спину стоял Михаил. Позвоночник у Александра болел, всё тело вибрировало, как будто его сильно ударило током. Но самое главное страх, он был липким и покрывал всё тело, было очень противно, мерзко и как-то жалко…, унизительно жалко себя. Александр собрав остатки сил сделал несколько шагов, постоял немного, чтобы передохнуть.

– Значит это Ты диктуешь, а Антон и другие тебя слышат внутри себя и даже записывают, с твоих слов?!

–Это Я диктую?! Нет, это не мои слова, только Мастер может их произнести, и они уже сказаны Нам! Ты уже слышал то, что Я говорю Тебе! – Михаил пошёл медленно против часовой стрелки вокруг трона, заложив руки за спину. И он теперь не громко декламировал, а говорил скороговоркой, почти шептал, высоко подняв голову. Он смотрел куда-то вверх.

– «Спросите, что делать, когда потеря друзей, лет через сто так напомнит нечаянно вам о потере у времени века, без малого долгого века, напомнит о жизни, живи, даря радость. Нечаянно старость нарушит покой своей пустотой и силы свои вспоминая, уже не вернёшь, даже если ты вновь заживёшь ещё раз. Так вот, что делать друзья, когда вас уж не будет, что делать тогда им без вас. Появятся вновь, ты же вечен, тебя не коснётся костями рука, что с собою так не кстати берёт уже в вечность. Мука ли жить, я спрошу вас друзья…

Мы, когда ни будь забудем себя и вовремя вспомним о том, что когда-то было нашим, но стало ничьим. Здравствуй сказал я себе, словно проснувшись и зажмурившись от яркого солнца брёл по дороге своей судьбы. Воздушный бой был выигран нами и только. Но ведь мы проиграли и остались на суше перед боем с врагом лютым, но злость его заключалась в нас самих. Ох злость – это слабость наша перед врагом.

Красивый день начинался с дождя и мы, разговаривая, шли вдоль дороги обмываемые потоками воды без зонта. Вода текла по нам как по стеклу. Я знал, что это когда ни будь кончится, но это никогда не кончается. Здравствуй, сказал я завтрашнему дню и прощай – вчерашнему. Мы разговаривали и звуки падающей воды смолкали на время, пока звучали наши голоса. Разве можно рассуждать о сложном, пока говорят звуки стихии и ты сам ощущаешь себя растворившимся в ней?!

Представляю себя прошлым, бывают минуты, срываясь на крик получу представление о будущем и прошлое станет реальным ничем. По сравнению с болью всё остальное физическое реально в суете, и суета наша – это личное наше рабство. Зависимость же от души пока что оставляет нас наедине с собой. И где тогда наше пресловутое Я, которое стремится в тот же миг обрести поддержку и не найдя её идёт на поиски, тем самым оправдывая своё существование в этом мире.

Раскаяние и вопросы, возникшие после посещения «безвременно…» ушедших, кончина по усопшим за упокой их души и размолвки. Принять не вас, как должное, или всё пройдёт само собой, как нечто преходящее по прихоти. Высокородная доля только тогда прелестна, если она проста в обращении и естественна в своём поведении.

Абсолютная истина заключена сама в себе и не зачем её доставать оттуда. Видимо есть что-то не естественное, когда кого ни будь выгоняют из его собственного дома, даже из самых бескорыстных побуждений, при этом утверждая, что постигают истину. Возможность достать или познать её не реальна, у неё нет ограничений. Нельзя взять ветер, потому как невозможно определить его границы. Так и с истиной, трудно найти границу её тени, которую легко спутать с своей.

Мысли вслух ответят моим побуждениям, разветвляя свои пути и всегда отвечаю: пороку всё едино без разбора. Ему подобало бы быть в виде ласковой плётки, которая хлещет сразу насмерть, при этом необходимо улыбаться и при этом действительно «смешно».

И не было тебя, и мысли мои, и всё прошло, и всё уже было. Приду к себе, приду один к себе, промолвлю, застывшими губами, молчащими устами губ. Я подарю тебе подарок, я в красной ленте поднесу его тебе и напишу шуршащий я пергамент, потом я в тряпки заверну его. Оставлю я лежать его у ног твоих, оставим разговор о нас, направим наши помыслы на небо. В кромешной тьме мерцают звёзды где-то, а радуемся мы своей звезде. Не правда ли, мы странники в пустыне, мы путешествуем из года в год и смотрим сквозь стекло на время года, потом мы ставнями закроем то окно. Бездарность замыслов и скучный вид убогий, не радует не нас не их, и кто сказал, что мы народ из многих! Я рад, но я ими убит. Так, глядя сквозь себя на всё вокруг, я замечаю, право, что пусто всё, скамеек даже нет, чтоб отдохнуть в пути…. Не знаю, правда, я куда идти и, слаба богу, что не знаю.»