Страница 9 из 42
— А говорил — не смотрел, — возразила фетровая шляпа.
— Читал. Нынче модно писать на жареные темы. Очевидцев найдут, свидетелей, даже тех, кто побывал на том свете, разыщут.
— Про бани они ничего не говорили? Есть там все же бани или нет?
— А вы в завещании напишите, чтобы вам в гроб веник положили.
— И напишу, — без обиды заверила шляпа. — Если бы мне предложили перед смертью исполнить последнее желание, я бы в баню пошел. Смешно? Я мне не смешно — страсть как люблю. У меня сосед за шестьдесят лет ни разу в баню не сходил. В душе своем поплещется и счастья полные штаны. Я ему — дурья твоя голова, ты на свои лекарства денег столько ухлопал, а в бане не был. Это же чистое здоровье! А скоро все бани позакрывают. Я двадцать лет назад негра в бане встретил американского. Он из Америки приехал и сразу в нашу баню. В газете прочитал, что наши бани самые лучшие. Правду, говорит, лучшие. У них там в Америке бань нет. Они там в душе моются, как мой сосед. А знаешь, сколько прежде баня стоила? Тридцать копеек. Как тебе? Это и есть коммунизм. Жили и не ведали, что живем при коммунизме. А много ли человеку нужно? Отвечаю. Если он действительно человек — ничего ему не нужно. В бане помыться и трусы чистые надеть. Все. Ничего ему больше не нужно. Дверь! — заорал диким голосом любитель пара на вновь входящего. — Тебе что, швейцара поставить?
Через десять минут мы продолжил нашу беседу уже вне стен парилки.
— Николай Васильевич, — представился он и снял шляпу. — Пить воду не рекомендую. Вреда, конечно, никакого, однако организму следует помочь. Он, понимаешь, работал, себя в порядок приводил, а ты в него очередную порцию какой-нибудь отрывы. Дай ты ему остыть, дух перевести, а ты в него пива. В чем смысл? У меня, брат, на сей счет своя теория, проверенная на практике. Я тебя прежде не встречал? Память у меня только на цифры худая, а на лица — ого-ого. Как сфотографировал. Так о чем мы говорили?
Вот за это я баню и люблю. Встретить какого-нибудь папашу, у которого одна радость в жизни. Мы еще поболтали, хотя говорил по большей части Николай Васильевич. Если и задавал он вопросы, то сам на них и отвечал — прекрасный собеседник. Говорил он об обыденных вещах, но с каким-то вдохновением — садись и записывай. Мы еще раза два сходили в парилку, где он тут же преображался — брал инициативу в свою руки и делал все по науке. Возражать никто не пытался. И в завершении мы испили прекрасного горячего чая — Николай Васильевич припас на сей счет термос. Из бани я вышел другим человеком — от хандры не осталось и следа. Чудесным образом преобразился и мир вокруг меня, если и не хотелось мне петь, то лица прохожих явно стали добрей.
И вот я опять на своем любимом диване. Сладкая истома и никаких мыслей — одно блаженство. Вот так бы и жил. С утра в баню, ни к чему не обязывающий разговор с очередным Николаем Васильевичем, легкий променаж и в койку. Утверждают, что лень порок. Я с этим не согласен. От ленивого человека никаких проблем. Ему просто лень создавать проблемы. Лентяи и лодыри — чрезвычайно полезные для общества люди. Им на все наплевать. Прежде я таким не был, и вдруг однажды понял, что суета и излишняя активность меня утомляют. Всегда я куда-то спешил. Спешил стать взрослым, самостоятельным, спешил жениться, спешил развестись. Мне катастрофически не хватало времени, мне не хватало рабочего дня, не хватало отпуска — мне всего не хватало. И что? Оказался у разбитого корыта, когда наконец можно не спешить. Я прибежал туда, откуда когда-то отправился в путь. Только прибежал изрядно потрепанный и усталый. Начать с начала?
Телефон у меня звонит крайне редко. Иногда он вообще не звонит — данный факт меня особенно не беспокоит. И стоит телефон в моей квартире скорей как вынужденная связь с человечеством и дань времени. Ну никак без телефона сегодня не обойтись, хотя сам аппарат — древний, произведенный двадцать лет назад. И цена имеется — двадцать девять рублей. Цвет жуткий — оранжевый, как прежде говорили — пожарный.
Телефон звонит — напоминает о своем присутствии довольно визгливым голосом. Интересно, кто это может быть? Кому в голову пришла идея мне позвонить? А вдруг это Элла Сергеевна? Решила узнать о моем здоровье, а заодно немножко поболтать. Подобная мысль придает мне силы, я поднимаюсь со своего любимого дивана. Алло, — говорю я, пытаясь вложить в голос больше душевного тепла.
— Скворцов — это ты?
Идиотское начало для разговора. К чему говорить Скворцову, что он Скворцов? Во всем мире подобный вопрос может задать только один человек — моя бывшая. За все годы совместного брака я так и остался Скворцовым. И фамилию свою девичью она сохранила — знала наперед, что придется разводиться. К чему лишние хлопоты? К чему менять документы, собирать справки и стоять в очередях?
— Ну? — отвечаю я.
— А чего это голос у тебя вроде как радостный сначала был? — спрашивает она.
— В баню ходил. А сейчас лежу на диване. И так мне хорошо лежать — никто не мешает, не дергает, не пристает, глупых вопросов не задает… я наконец узнал, что такое счастье. А до этого навел в доме порядок и подумал, а не сделать ли мне ремонт?
— Как — ты так и не сделал ремонт? — удивилась она. — Скворцов, по тебе еще тараканы не бегают?
— Одного я сегодня убил. Второй позорно бежал, — признал я. — Как поживает твой очередной муж? Забыл — как его?
— Как поживает? Вот у него и спроси. А я прекрасно поживаю, чего и тебе, Скворцов, желаю. Я к тебе по делу.
Еще бы! Не на свидание же она меня приглашает, ведьма коварная. Три месяца не звонила — хоть ты сдохни. Скоро забудет, как я выгляжу. На улице встретит и мимо пройдет — не узнает.
— Скворцов, я тебе работу нашла.
Ха! Она мне нашла работу! Пусть скажет кому-нибудь другому. Нашла она мне работу! Это надо же такое придумать! Поди, дырку где-нибудь нужно заткнуть, и лучшей кандидатуры, чем Дима Скворцов не нашлось.
— Это все? — спрашиваю холодно.
— Не хами, Скворцов! Если у тебя скверное настроение, это еще не значит, что человеку можно хамить.
Она — человек? Она — ведьма. Обвела вокруг пальца, попользовалась и бросила. Так же она поступит и со своим новым муженьком — как его? Наивный идиот. Какая любовь, когда бабе под сорок? А-а-а-а, понимаю, это у него пионерская любовь проснулась, так сказать, напоследок бес в ребро.
— Дорогая моя, — вложив сто пудов иронии, продолжил я, — чрезвычайно тронут твоим вниманием. Твоя забота не знает границ. Однако ты опоздала — я уже давно работаю.
— Где? Где ты работаешь?
— Не твое собачье дело, радость моя. Где хочу, там и работаю. Прекрасный коллектив, отзывчивые люди, достойная зарплата — я купил себе новые ботинки. Меня ценят, уважают, два месяца не беру капли в рот — даже пива. Сегодня в баню ходил. С Николаем Васильевичем пили чай — он меня угощал. Думаю, сделать ремонт. Найду мастера и обязательно сделаю ремонт. И посуду новую куплю.
— Скворцов, ты пьян?
— Я пьян от счастья, что на меня свалилось. Я прожил сорок лет и не знал, что такое счастье. А теперь я знаю. Все?
— Нет, не все. Где ты работаешь?
— Не твое дело.
— Ах, какие мы секретные! Скворцов, уже завтра я буду знать. Слышишь? Завтра! И как тебе не стыдно! Ты обо мне подумал? Ты подумал, как мне будет неудобно перед людьми? Я договариваюсь, унижаюсь, а он — пошла вон! Ты всегда таким был — эгоист. Всегда думал только о себе. Скворцов, лучшие свои годы ты прожил со мной. Кто такой Николай Васильевич?
— А хрен его знает! Хороший мужик, мне этого достаточно.
— Собутыльник он!
Мне стало весело. Когда она злится, мне всегда весело — я ловлю кайф.
— Ты новости смотришь?
— Да мне плевать, какая погода будет в Рио-де-Жанейро! Я чихать хотел на голубые фишки и баррель с нефтью. Мне безразлично, кто будет следующим президентом Соединенных Штатов, и кто войдет в шот-лист национального бестселлера!
— Скворцов, ты определенно пьян!
— Дыхнуть?
И я дыхнул — отвел трубку в сторону и дунул, что было силы. А когда вновь приложил к уху, услышал лишь гудки — она повесила трубку.