Страница 26 из 34
– Я не верю, – покачала головой Аврора.
– Наш народ испугался, – не обращая внимания на её слова, продолжила Ингрит. – Моего отца свергли, и в стране начался хаос. Чтобы всё привести в порядок, мне пришлось выйти замуж за короля Джона из Ульстеда, ещё одного слабака, помешанного на терпимости и гуманности. – Королева сжала кулаки, её лицо побледнело сильнее обычного. – А теперь моего собственного сына заклинило на идее жить в мире и дружбе со всеми! Но я такого «мира» не допущу! – Она приблизилась к Авроре, и та инстинктивно отступила назад. Ингрит разжала кулаки и ладонями разгладила на себе платье, стараясь успокоиться. Вспышка её гнева прошла, и королева вновь превратилась в невозмутимую ледяную статую. – Я собираюсь совершить то, чего до меня не смог сделать ни один мужчина, – сказала она. – Что ж, порой великие дела требуют чисто женского ума. – Королева повернулась, собираясь уйти, и небрежно бросила своим охранникам: •– А теперь отведите её и заприте. Война начинается.
Аврора не успела и глазом моргнуть, как солдаты уже схватили её под руки и поволокли из лаборатории. За спиной Авроры неистово бились в стеклянных банках феи – её подданные, – пытаясь прийти на помощь своей королеве – но разве они могли её спасти? Да и она для их спасения сделать ничего уже не могла. Вскоре охранники втолкнули Аврору в её комнаты и заперли за нею дверь. Аврора сразу же подбежала к окну. Мощённый камнем двор замка виднелся где-то далеко-далеко внизу: выпрыгнешь – разобьёшься насмерть. Она оказалась в ловушке.
А вот Ингрит была на свободе и готовилась навсегда расправиться с волшебным народцем.
«Малефисента! Ну, где же ты, Малефисента!» – в отчаянии думала Аврора, колотя кулачками в запертую дверь. Но никто не услышит её криков и не придёт на помощь – уж об этом-то Ингрит наверняка позаботилась. Ну почему же Малефисента не возвращается?! Аврора сердито пнула дверь ногой. Одной ей не справиться. Невозможно будет видеть, как погибают все, кого она так любит, – но как, как, как ей остановить Ингрит без помощи Малефисенты?!
Аврора дала волю слезам и заплакала навзрыд. День её свадьбы, который должен был стать самым счастливым в её жизни, стал самым чёрным для неё днём.
Филипп сидел в спальне короля Джона и смотрел на неподвижное тело отца. В комнате было темно. Задёрнутые по приказу королевы плотные шторы не пропускали ни солнечного света, ни шума снаружи. В призрачной серой полутьме висящие на стенах головы охотничьих трофеев казались ещё более загадочными и страшными – они словно смотрели вниз, удивляясь, что когда-то лишивший их жизни король сейчас отчаянно цепляется за свою собственную, ускользающую от него жизнь.
Филипп осторожно взял отцовскую руку и накрыл её своей ладонью. Рука короля Джона, с просвечивающими сквозь прозрачную кожу синими прожилками вен, стала такой хрупкой. Всю жизнь Филипп думал о своём отце как о человеке несгибаемом, никогда не унывающем, бесконечно влюблённом в жизнь. Действительно, король Джон во многом – почти во всём! – был полной противоположностью своей жене, королеве Ингрит. Именно с отцом были связаны все лучшие воспоминания Филиппа – его первые шаги, первая попытка усидеть верхом на лошади, возвращение домой после первой одержанной в бою победы. И вот сейчас этот замечательный человек проигрывал свою самую главную битву, противником в которой была его смерть.
– Я хочу лишь одного: чтобы ты не уходил, чтобы был рядом со мной, – тихо сказал Филипп и немного помолчал, словно ожидая, что вот-вот совершится чудо, и отец откроет глаза и воскликнет, весело улыбнувшись: «Конечно, сынок! Куда ж ты без меня!»
Но король не открывал глаз, не улыбался и лежал по-прежнему молча и неподвижно.
Что ж, теперь Филиппу придётся рассчитывать только на себя.
– Я надеюсь, что ты сможешь гордиться мной, – сказал принц, поднимаясь на ноги.
Взяв шпагу, он вложил её в ножны, собираясь идти по своим делам. И тут рука короля вдруг, соскользнув, упала на кровать, и широкий рукав отцовской полотняной сорочки задрался вверх. Услышав шорох, Филипп встрепенулся и оглянулся назад. Неужели отец услышал его?! Неужели очнулся, пришёл в сознание?! Но король лежал всё так же неподвижно, только соскользнувшая вниз рука была обнажена.
Филипп подошёл, чтобы поправить задравшийся рукав. Наклонившись, он увидел на руке отца скрытую до этого рукавом маленькую красную точку. Под ней уже образовался бугорок, и кожа вокруг него покраснела. Это очень напоминало укус осы – Филипп по своему опыту знал, что это такое. Вроде бы и оса насекомое маленькое, и укус совсем небольшой, но болит потом эта красная точечка не один день, и кожа вокруг неё краснеет, и немеет всё внутри от осиного яда. Но откуда здесь могла взяться оса? Окна закрыты, да ещё задёрнуты плотными шторами. Вряд ли она могла залететь сюда с улицы. Но если это не оса, то что?
Филипп опустил отцовскую руку и собрался уйти, но его задержала всплывшая из далёких закоулков памяти картинка. Бугорок. Красная точка. Покрасневшая кожа.
Филипп тряхнул головой. Нет, не может такого быть. Это слишком невероятно, слишком фантастично, чтобы оказаться правдой. И уж точно не отменяет свадебной церемонии, на которой, увы, не будет его отца.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
КОНАЛЛ УМИРАЛ.
МАЛЕФИСЕНТА НЕ ОТХОДИЛА ОТ НЕГО С ТОЙ САМОЙ МИНУТЫ, КАК ЕГО ПОЛОЖИЛИ ПОД ВЕЛИКИМ ДЕРЕВОМ. Оставалась рядом с ним, когда он корчился от боли и когда затих, и теперь, когда он судорожно ловил последние глотки воздуха, тоже была здесь.
Малефисента положила руку на грудь Коналлу. Остальные эльфы медленно выстраивались вокруг стен святилища. Малефисента старалась не слушать, о чём они переговариваются, однако у неё был слишком острый слух, да и Борра не слишком старался приглушить свой голос.
– Коналл хотел мира. – Малефисента не видела Борру, но легко могла представить его покрасневшие, полные гнева глаза. – А они нашпиговали его тело железом. Настало время нам самим объявить людям войну. Наша великая битва с ними начинается.
Другие эльфы, поддерживая его, одобрительно загудели, а Малефисента замерла в нерешительности, не отрывая застывших пальцев от груди Коналла. Война?! Но Коналл не хотел войны, это Малефисента знала наверняка. Он был добрым, умевшим прощать, искавшим мирный путь в отношениях с людьми. Но, с другой стороны, Борра тоже по-своему прав. Люди убивают фей – так неужели феи должны сидеть сложа руки и покорно дожидаться, пока их уничтожат?!
– Сегодня империя людей падёт! – продолжал Борра. – И мы не будем милосердны к ним!
Едва отзвучал призыв Борры, как на смену ему пришёл громкий звук хлопающих крыльев: воины покидали святилище.
Настало время предъявить счёт королеве Ингрит и её людям.
Ингрит была в восторге. После долгих лет ожидания и тщательной подготовки она могла наконец привести в исполнение свой давнишний план, осуществить свою заветную мечту и отомстить феям. Все мешавшие этому преграды убраны с дороги. Аврора заперта в своей спальне, а весь волшебный народец в эту самую минуту охранники заканчивают загонять в церковь. Благодаря усилиям Ликспитла пыльца гробоцветов готова к использованию. Всё просто великолепно.
Даже сообщение Персиваля о том, что в их сторону направляется стая крылатых фей, Ингрит нисколько не взволновало. Что ж, пусть летят. Красного железного порошка хватит на всех, и порошку этому совершенно наплевать, какая ты фея – большая или маленькая. Конец будет один.
До ушей Ингрит долетели звуки органа, и она улыбнулась, живо представив Герду, сидящую за огромным, во всю стену, инструментом. А феи тем временем занимают места, с нетерпением ожидая той минуты, когда в проходе между скамьями появится их обожаемая королева вересковых топей. И невдомёк им, дуракам, что это начало массовой бойни, а не свадебной церемонии.