Лик

Дневник. Последние пять-десять страниц остались перед моим взором. Последние лучи сегодняшнего солнца освещали края страниц. На подоконнике, вдохновлённый образом Джоконды, лежал, чуть улыбаясь, образ Рейн. Но мне было не до него.

Последние страницы становились путаными, торопливыми. Саванна словно пыталась поскорее мне что-то рассказать. Не мне, а своему дневнику. Вряд ли она думала, что когда-то я целиком и полностью окунусь в её мысли. На секунду-другую одно слово вырвало меня из бешеной колеи смутных слов и предложений.

Шифр.

«Я недавно узнала о существовании очень интересного способа скрыть прежний смысл письма. Его можно использовать на уроках, ха-ха. На уроках? Да. Точно. На «Портретах» тоже. Мне стоит скрывать…

Да. Шифр ROT1. Каждая буква=следующая буква в алфавите. Просто, да?

Проще некуда. Слушай…»

И дальше была фотография. Лес. Листья. Стена какого-то здания, выглядывавшая из-за густых кустов. Где-то я уже это видел…

Но пока шифр не выходил из моей головы, я взял в руки телефон.

«ЕОЁГОЙЛ».

«ДНЕВНИК»…

И что? Что это означало?

Я откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок. По нему бегали лучи солнца. Веселились. А я глубоко вдыхал и выдыхал, сидя на краю пропасти.

Саванна опоздала со своим предупреждением. Дневник был уже у меня. Не было у меня только её местонахождения.

Я почувствовал, как всё становилось таким же запутанным, как текст в дневнике. Самая последняя страница. Без фотографий. Без наклеек. Чистый текст. Тот самый день, когда она и пропала.

И тут я ощутил, что значит «мурашки». Что значит страх, засевший в каждой клетке. И что значит оказаться в кошмаре наяву. Те самые последние страницы дневника.

«Мне страшно. Или не очень. Я не знаю, но я чувствую

Очень хорошо чувствую

Мне нехорошо. Он смотрит на меня странно.

Я сделала что-то плохое?

Да?

Нет.

Опять за мной ехала машина. Меня хотят убить

Думаешь?

Зачем. Я только познакомилась с Флемингом?

Я счастлива. Я понимаю это. Наконец.

Денег нет

Да, их мало. Но ведь так у многих из нас

У меня есть счастье. Дружба.

Семья. Жизнь.

Знаешь, что это такое?

Он не знает. Он говорит, что ему тоже этого хочется.

Это было у него, но не стало. Как так.

Почему именно мы?

Люблю жить.

Люблю друзей.

И мама с папой, я вас тоже люблю

Вы знаете?».

Миссия детектива

Сначала это были голоса. Оба женских. Один из них взволнован настолько, что готов был сорваться едва ли не на плач, истошный выкрик. Послышались быстрые шаги. Кто-то со всей силы топал по коридору. С голосом явно не сходилось.

Затем дверь выбили. Нет, точнее, открыли, но с шумом, хлопом, с выпученными глазами, красной помадой на приоткрытых губах.

Я вскочил со стула, закрыв дневник и крепко сжав его в правой руке. Я смотрел на мисс Уивер с вызовом, со злостью во взгляде. Она же была бледной, дышала часто и громко, смотрела на меня глазами загнанного зверя. Преступник сам пришёл в лапы детектива. Что могло быть проще?

— Вас впустила моя мать? — вполне обычным голосом спросил я. Если не смотреть на моё лицо в тот момент, казалось, я решил начать обыкновенную беседу. Но я и сам отчётливо ощущал, как сердце быстрее забилось, как кровоток ускорил своё движение. Мне стало жарко и душно.

— Да, Флеминг. Рейн пропала! — как последние слова, упрямо брошенные и очень громкие, они разнеслись по моей голове. Что-то случилось. Я с силой втянул носом воздух и постарался сконцентрироваться.

— С чего бы мне вам верить? Вы — подозреваемая номер один. Больше нет никого. Ваш дом в лесу, зачем он вам? В прошлый раз вы проезжали мимо него на машине, ведь так?

— Что, Флеминг? — стало заметно, как по её лицу начала растягиваться непонимающая улыбка. Отличная вы актриса, мисс Уивер, отличная! Жаль, что вы умеете притворяться кем угодно, только не благочестивым человеком.

— Не хочешь верить мне? — мотнув головой, продолжала она, когда я молчал. — Поверь моему отцу! Он работает в полиции, и к нему уже обратились из больницы. Ты хотя бы звонил Цукерману или Пауэлл? Они тоже не знают, где находится Стивенс.

Во мне щёлкнул рычаг. Почти незаметно. Я взял телефон. Как обычно, в школе я старался его отключать. По возвращении я совсем забыл вернуть звук обратно.

Новые сообщения от Вестера гласили: «Эй, Флем. Ты не в курсе, где Рейн? Её не могут найти».

От Клео: «Флеминг, ты Рейн не видел? Отпишись, как прочтёшь».

Тем временем на фоне продолжала говорить психолог:

— А ещё мой отец болен. В тот раз я ехала к нему.

Я завис на тексте. Опустил брови, проморгался. Это уже был цирк. Только не тот, где сверкали приветливые огни. Цирк Уродов. Странности, темнота и неестественно натянутые губы в улыбке.

Я потерялся в собственных мыслях на какое-то время. Выбрался лишь тогда, когда мисс Уивер сделала один неуверенный шаг по направлению ко мне. Если эта женщина вообще могла быть неуверенной. Она опять играла неудачную роль. Глаза её были серьёзны. Морщины на лбу проступали больше обычного, уголки губ опустились. От нее исходил тяжёлый аромат духов. Такой часто использовали женщины, целиком и полностью уверенные в себе, самодостаточные, гордые.

Я убрал телефон в карман и вместо него свободной рукой пролистал несколько страниц в дневнике.

— Лучше посмотрите на это, мисс Уивер. Будь вы действительно хорошим психологом, вы бы разобрались, что личность Саванны разрушалась. До и после — небо и земля. Прочтите, прочтите! — я почти ткнул дневником в ей в нос со всей злости, а она неожиданно сильно оттолкнула его от меня, но при этом сохраняла равнодушное выражение лица. — Что с ней случилось? Как вы за ней не усмотрели? Она чего только не придумывала, чтобы поверить, что она может со всем справиться. «Волчица» — способ дать себе сил. Тотемы. Откуда у семнадцатилетней еврейки такая тяга к подобному верованию? Читайте это! — крикнул я, обеими руками схватившись за обложку с обеих сторон и максимально близко выставив дневник перед лицом женщины. — Что с ней случилось? Почему её проблемы, по её мнению, решались лишь тогда, когда она на пару дней сбегала из дома? Где она? Жива ли она?

— Флеминг, послушай…

Во мне всё бушевало. Я не заметил даже того, как на пороге появилась мама и окликнула меня. Договорив, прокричав эти фразы, я ненадолго стиснул зубы и с нескрываемой ненавистью поглядел прямо в глаза этой женщине. Это именно та хижина, её хижина, была на фотографии в дневнике. Её стены.

— Везите меня к себе домой. Покажите мне всё.

Я был не намерен принимать отказ. Мы молчали. Долго. Как в драме по телевизору. Ученик и психолог. Второй должен был меня успокоить, в то время как первому хотелось как можно скорее получить все то, что он требовал.

— Везите. У вас нет причин отказываться. Если только вы не хотите что-то скрыть, — уже тише, чтобы не слышала мама, застывшая на пороге, в страхе смотревшая на нас, не знавшая, что предпринять, сказал я.

В ответ я получил утвердительный кивок. Ещё никогда раньше мне не удавалось подобным образом убедить в чём-то своего учителя. Это учитель, он старше, он мудрее. Жизнь его успела научить всему. Но сейчас я видел перед собой не великого человека, на которого стоило бы равняться. Это была выцветшая, как и её волосы, женщина, с проседью в корнях, с морщинами у глаз, с неровной помадой и такими же кривыми действиями. Она не смогла сыграть в истинного преступника, которого не смог бы поймать даже самый великий сыщик. Её разоблачил обыкновенный школьник.

Она поблагодарила мою мать за возможность поговорить со мной. Та, когда я проходил мимо, аккуратно коснулась моего плеча и попыталась что-то сказать. Я покачал головой и шёпотом добавил:

— Так надо. Всё в порядке.

Не каждый день видишь, как твой сын кричит на психолога. Но даже мои родители устали от происходившего настолько, что вовсе не пытались меня остановить или переспросить, узнать что-то. Я ведь и сам уже давным-давно запутался.