Страница 9 из 60
На пятый день начала боев на Западном фронте в наш город начали прибывать санитарные поезда с ранеными красноармейцами и командирами. Не хватало больниц, поликлиник, и под госпитали стали переоборудовать гостиницы, школы. Немало прибывало в область и беженцев из временно захваченных врагом областей. Лишь за двадцать дней через городской эвакопункт проследовало 120 эшелонов с эвакуированным населением из западных областей. Среди этих эвакуированных могли быть и вражеские диверсанты, шпионы.
Начальникам всех отделений милиции было приказано в пятидневный срок организовать группы общественного порядка. В состав этих групп вошли управдомы, коменданты зданий, бригады содействия милиции, партийно-советский актив. Шла проверка документов, всех, чья личность вызывала сомнение, направляли в ближайшие отделения милиции, штаб истребительного батальона УНКВД. Лиц, которые уклонялись от воинской службы, направляли в райвоенкоматы. На станциях, пристанях, дорогах были усилены заслоны милиции.
Чуть ли не ежедневно в нашу область пригонялось из прифронтовой полосы большое количество лошадей, крупного рогатого скота, овец. Следовало сделать все, чтобы сберечь скот, сохранить социалистическую собственность. Бывали случаи, когда скот не обеспечивался стоянками для кормления. Имелись факты заражения скота. По всем случаям бесхозяйственности и хищения проводились расследования, конкретных виновных наказывали. В системе «Заготживсырье» работниками ОБХСС была раскрыта группа преступников, состоявшая из бывших помещиков, кулаков и лиц, бежавших из мест заключения. Хищения скота и шерсти совершались путем обвешивания и обмана сдатчиков, смешивания сортности, стрижкой так называемой «мертвой шерсти» с овчин. Больных овец смешивали со здоровыми. Здоровых продавали как больных, списывали по фиктивным актам,.. Фронт, армия требовали бесперебойного снабжения мясом, одеждой, промышленность — сырьем, и злостных расхитителей крепко ударили по рукам.
Неподалеку от Калача-на-Дону в хуторе Рубеженском оперативный уполномоченный Калачевского райотдела НКВД Григорий Кривоножкин встретил местного жителя, который был призван в действующую армию в первый месяц войны.
— Из армии меня в милицию направили. В Молдавии служил,— рассказал Николай Л.— Сейчас у вас проездом — мать хочу проведать...
Кривоножкин слушал земляка, и ему не нравился заискивающий тон Николая Л. Запросил Сталинград, и здесь быстро навели справки о личности Николая Л.
— Знаю я этого Николая,— сказал начальник особой инспекции молдавской милиции, который эвакуировался к нам в город. — Верно, к себе его служить взяли, звание сержанта дали. А он, гад, удрал со службы, к немцам переметнулся!
В ту же ночь Григорий Кривоножкин задержал Николая Л. На первом же допросе арестованный, всхлипывая, попросил пощадить его, рассказал, что немцы завербовали его силой.
А вскоре лейтенант госбезопасности Григорий Михайлович Кривоножкин задержал ночью на мосту неизвестного, у которого был мешок с пачками денег в банковской упаковке.
К концу Сталинградской битвы Г. М. Кривоножкин приказом командующего Донским фронтом был награжден орденом Красного Знамени, а в славный день победы под Сталинградом, 2 февраля 1943 года, ему вручили медаль «За оборону Сталинграда».
Первые месяцы войны заставили в корне перестроить работу сталинградских чекистов.
Фронт, где шли жаркие бои, был еще далеко от города, но его присутствие чувствовалось и у нас. Мы тоже были на фронте. И хотя борьба с врагом шла не в открытом бою, она требовала от сотрудников УНКВД большого умения, находчивости, выдержки, оперативного таланта.
Свои невидимые щупальцы враг протягивал в Сталинград, и каждый наш сотрудник видел это чуть ли не ежедневно, ежечасно.
...Он пришел в здание УНКВД поутру. Обратился прямо к дежурному. Отдал свой паспорт, справку о кратковременном пребывании в госпитале после ранения, небольшую ампулу, пистолет и потребовал немедленно проводить к начальнику управления.
— В ампуле сильнодействующий яд, кажется, цианистый калий,— объяснил посетитель, и губы его тронула усмешка: — Может быть и что-либо другое, вам это определить легче. Герр Шильдинг говорил мне перед забросом, что яд патентован и действует моментально, безболезненно. Так сказать, успокоил.— Он сидел передо мной, чуть сутулясь и заметно нервничая.— До войны я работал инженером на заводе в Одесской области.— Он назвал свою фамилию (не ту, что была указана в его паспорте и справке).— Можете проверить. На родине меня хорошо знают, там же сейчас проживает моя семья. А документы липовые, их сработали подручный Шильдинга в абвере, в группе гехаймшрифтен, где изготовляют поддельные печати, справки и прочие документы...
Посетитель глотал окончания слов. Он спешил, желая поскорее выговориться.
— Я сброшен в вашей области вчера ночью. Парашют, оружие и рацию оставил в буераке.
— Служили в Красной Армии? — задал я первый вопрос.
— Так точно,— устало сказал посетитель.— На самой границе. В плен попал 23 июня, когда был контужен и находился без сознания. Очнулся уже в госпитале. А когда смог двигаться, за меня взялся герр Шильдинг. Это майор абвера. Личность довольно зловещая. Вместе со мной к нему из госпиталя доставили старшего лейтенанта Рябова, и, когда Рябов отказался стать немецким шпионом, Шильдинг приказал его расстрелять. Вы, пожалуйста, гражданин начальник, запишите фамилию старшего лейтенанта: Рябов Иван Ильич, тридцать лет, родился в Крыму, служил в 21-й стрелковой дивизии. Надо родственникам сообщить о геройской смерти товарища лейтенанта.
— Отчего назвали меня гражданином начальником? — поинтересовался я.
Посетитель чуть скривился:
— Так ведь я шпион! Подписку на сотрудничество фашистам дал! Через линию фронта меня перебросили. За все это можно сразу под расстрел идти.
У меня не было причин не верить человеку, который пришел в УНКВД с повинной, рассказал о себе правду, указал место, где оставил снаряжение и оружие, отдал ампулу и фиктивные документы.
— Мы вам верим,— после паузы сказал я.— Но называйте меня лучше товарищем комиссаром. И продолжайте свой рассказ. Только не волнуйтесь.
Инженера из-под Одессы по моей просьбе накормили, дали умыться.
Лишь затем наша беседа продолжилась.
— Записывайте, товарищ комиссар. Я бы и сам все подробно написал, но руки дрожат... Не согласись я на предложение герра Шильдинга — разделил бы участь товарища старшего лейтенанта, не сидел бы сейчас перед вами. Пришлось дать подписку о сотрудничестве, пройти под Варшавой кратковременные курсы...
Так я впервые услышал о германской разведывательной школе абвера, расположенной под Варшавой в местечке Сулеювек, в имении бывшего главы польского правительства Пилсудского. Позже я изучил структуру германской разведшколы «Валли», фамилии, звания и приметы ее преподавателей.
— В Сулеювеке сейчас более двухсот курсантов — их еще называют «активистами», — продолжал свой рассказ посетитель.— Всякий сброд. Немало антисоветчиков и уголовных элементов, бывших раскулаченных и недобитых белогвардейцев.
— Вы к ним, по всему видать, не относитесь,— заметил я.
— Верно. Вроде меня, кто дал согласие учиться, а затем за линию фронта отправиться, чтоб шпионить в пользу Германии, там немало, но среди них есть такие, кто мечтает поскорее среди своих оказаться и, как я, прийти в органы. Лично я четырех таких патриотов знаю. Истинно советские люди. Тяжелые и безвыходные обстоятельства вынудили их в германскую школу записаться, но как окажутся на нашей территории — тотчас с повинной явятся. Можете не сомневаться, товарищ комиссар!
Спустя час недавний инженер и лейтенант Красной Армии, назовем его Андрейко, выехал с сотрудниками нашего управления в сторону Калача и указал место, где после приземления оставил рацию, парашют и оружие.