Страница 9 из 12
Злата шла вперед, но почти ничего не видела за пеленой слез. Казалось, что время замедлилось и крутилось по кругу, как юла.
Малышка сопела в плечо, заинтересованно приподнимала кудрявую головку и разглядывала комнату. Комнату, где была зачата, комнату, что стала началом конца.
Позади тихо и понуро шла подруга – Валентина, Тая осталась в гостиной. Подруги всегда была опорой, но за год с хвостиком так и не смогли помочь. Ведь в том, что случилось, только Злата виновата. И сегодня она пришла получить прощение. Или искупление. Или помощь.
В доме витал дух горя и боли. Горьковато-приторный вкус катался на языке. На глаза набегали непрошенные слезы, а сердце забивалось в грудь, как птица в угол клетки.
Та самая кровать.
На ней лежал Влас: худой, иссушенный, с болезненным цветом кожи, похожим на отсыревший пергамент. Под закрытыми веками беспорядочно бегали белки глаз, редкие ресницы едва заметно дрожали. Его трудно было узнать, казалось, что они просто ошиблись адресом или попутали комнаты. Но нет же! Это его каштановые волосы, сейчас сбитые и слипшиеся от пота, его скулы, форма губ и носа, его плечи, такие же широкие, но ужасно костлявые. Он по-прежнему был для Дэй дорогим и любимым, несмотря ни на что. И от одного его вида Злате захотелось кричать.
Камила захныкала, и Влас тяжело приподнял посеревшие и опухшие веки. Некогда радужки цвета темного золота потухли и вобрали в себя оттенки мокрого песка и осенней травы.
Мужчина скользнул взглядом по Злате и остановился на дочери. Обессилено прикрыл веки и со свистом выдохнул. По его впалой щеке поползла едкая слеза, почти, как кислота, что оставляла борозды на коже. Только не на его лице, а на сердце Златы.
– Прости… Я не думал, что так выйдет, – прошептал он.
– Влас, – Злата припала к кровати и, прижимая дочь к себе, поцеловала иссохшую руку любимого. – Это ты меня прости. Я виновата…
– Значит, так нужно было, – он высвободил слабую ладонь и положил ее на головку ребенка. Малышка тряхнула каштановыми кудрями, потянулась и схватила Власа за рукав цепкими пальчиками. Он слабо улыбнулся. – Она поймет меня. Ты сможешь объяснить. И она обязательно поймет.
– Что мы наделали? – бормотала Злата, не сдерживая слез.
Тишина будто порвала все барьеры. Нарушила зыбкий покой и заставила вывернуть все эмоции здесь и сейчас наружу. Боль растекалась по венам, будто ядом наполняя, и душила осознанием необратимости.
– Злата, послушай, – хрипло и осторожно проговорил Влас, переместив ладонь на ее горячую щеку. Тепло покидало его тело: кожа рук холодила, а его теплый взгляд дарил Злате невыносимые воспоминания, отпечатывая настоящие шрамы на сердце.
Вместо ответа Дэй помотала головой.
Малышка завертелась и заскулила, вырываясь из рук. Валентина, тут же, переманила ее к себе и увлекла в другую комнату.
Они остались одни в глухой тишине, изредка нарушаемую далеким веселым смехом Камилы.
Каждая минута могла стать последней, каждая секунда необратимой. И он, и она понимали это.
– Злата-а, – начал Влас, но его лицо тут же исказила гримаса боли.
– Прошу не надо. Освободи дочь от этого. Пусть я буду страдать, но не она. Умоляю тебя, – Дэй стояла перед ним на коленях и касалась лбом костлявой руки обтянутой тонкой бледной кожей. Той руки, что ласкала ее и прижимала к себе так давно.
Его пальцы прикоснулись осторожно к волосам, будто ветка засохшей вишни качнулась от слабого ветра.
– Я не успею… – обреченно выдохнул и потянулся к тумбе.
Пальцы почти коснулись резной шкатулки, но рука в миг обмякла и шлепнулась мимо.
– Влас, – проговорила Злата одними губами.
Мужчина глядел остекленело в пространство и молчал. Время замерло, дыхание перехватило, а сердце грохнуло под ребрами и затихло. Жизнь покинула его слишком рано.
Нет-нет-нет!
Дэй коснулась его ладони, прижала ее к щеке. Нужно тепло? Бери не жалко, только вернись!
– Милый, что я наделала?! – закричала раненой птицей.
Где-то в другом конце дома ей вторила тонким голоском дочурка, обреченная на вечное проклятье. Это Злата навлекла на нее несчастье, и она должна расплачиваться. Не ангел. Только не Камила.
– Влас, очнись, прошу тебя. Я не переживу, я не справлюсь, – сердце рвалось на куски и выворачивало душу.
Слезы размывали интерьер, стены качались и, казалось, дом сейчас рухнет и раздавит ее, его, их. Пусть лучше бы так и было!
Накрыла его собой, уткнувшись в теплую, но недвижимую грудь. Сердце, что билось так гулко раньше, теперь упорно молчало. Почему нет магии, что могла бы вернуть умершего? Почему нельзя обратить время вспять? Почему у нее не было силы воли найти его раньше? Почему? Почему? По…
Завыла. Злата знала, что это последние слезы, что она подарит ему. Завтра Валентина сотрет Власа из памяти, и Дэй будет свободна. Навсегда. Вот только Камила…
Сможет ли она когда-нибудь простить мать? Сможет ли понять отца, что в пылу небрежно бросил проклятье? Бросил в женщину, что носила его ребенка, и проклятье отскочило. Исказилось, видоизменилось, будто скорчилась бумага от огня. И теперь судьба девочки в руках времени.
Смахивая слезы, Злата приподнялась и поцеловала холодные губы любимого. Она так и не смогла справиться сама, не смогла его забыть. Влас преследовал с улыбкой дочери, он смотрел из ее золотистых глаз, напоминал о себе каждым шрамом, каждым ударом сердца. Но теперь она должна его отпустить.
Встала. Мир качался и плыл, но нужно идти дальше. Ради дочери.
Злата посмотрела на тумбу и взяла резную шкатулку. Сверху белел небольшой сложенный вдвое листок. Дрожащей рукой раскрыла его и вслух прочитала:
– Шкатулка откроется на двадцатилетие дочери. В ней вы найдете лекарство от проклятия.
И больше ничего. Ни подписи, ни даты.
Злата провела кончиками пальцев по мореной деревянной поверхности. Завитушки и вензеля сошлись в центре каждой стороны. В торце серебрился крошечный замок. Дэй знала, что бессмысленно пробовать, но все же провернула несколько раз ключ. Он зашуршал внутри и выпал. Нет смысла разбивать, испепелять, уничтожать сокровищницу – это не поможет. Шкатулка останется целой, пока ее оберегает наложенная сокрытая магия.
Придется терпеливо ждать. И Злата готова была сделать это.
Глава 7. Когда живешь одной надеждой
Часы на стене кафе показывали половину шестого. На носу ночь. Нужно добраться до банка за полчаса, или придется спать на улице, при чем, в одном халате, что пошел по швам.
Антон скрипнул зубами и сделал глоток кофе. И чуть не сплюнул его назад в чашку. На глаза навернулись слезы – таким он был мерзким на вкус.
Новый знакомец, что сидел рядом, усмехнулся.
– Так и будешь по городу в пеньюаре разгуливать?
– Лучше молчи, – буркнул Антон, откашливая неприятный вкус в кулак.
– Подбросить? Я на машине, – парень подмигнул и потрепал свою каштановую шевелюру. На левой щеке мелькнула небольшая ямочка.
– К банку. Я там расплачусь с тобой.
– Не вопрос. Поехали тогда быстрей, а то мне еще всю ночь в дороге.
Вениамин положил на стол купюру и, чмокнув Аллу в лоб, пошел к выходу. Девушка прошептала вслед:
– Мамке привет, – и, смутившись от взгляда Шилова, спряталась в подсобке.
Антон затянул пояс потуже и под хихиканье посетителей, кромсающее остатки его гордости, почти вывалился на улицу.
Вечернее солнце слепило глаза и выжимало слезы.
Ну, папочка! Только попадись! Хороший подарочек сыну на двадцатипятилетие, лучше и не придумаешь!
Обшарпанный форд непонятного серого цвета, вывернув с парковки, подъехал к обочине. Шилов сначала отошел в сторону, но потом вгляделся. Из окна махнул Вениамин, приглашая в салон.
Антон чуть не расплакался. И, выдавив горький смешок, поплелся к машине. В таком хламе ему никогда не приходилось ездить. Радовало, что потерпеть всего-то минут десять. Пять кварталов, затем секунд тридцать по кольцу, и будут на месте.