Страница 25 из 28
– Еще одна потрясающая идея! – заметил Уголен.
– А чем, по-вашему, в это время буду занят я? – с хитрым выражением лица спросил горбун.
– Вот именно, – проговорила Эме, – что ты будешь делать в это время?
– Так вот, я поставлю кровать у окна нашей спальни и волшебными лунными ночами, покуда прожорливые хищники будут исцарапывать свои морды о цементные трубы, стану заряжать крупной дробью старое отцовское шестнадцатикалиберное ружье и без промаха бить по их головам. Таким образом, прибыль от лисьих шкур добавится к прибыли от продажи кроличьих!
Девочка захлопала в ладоши, а сияющая от удовольствия Эме проговорила:
– Первые пять шкур – мои. Я сошью себе из них пелерину!
– Нет, не первые! – решительно возразил горбун. – Придется дождаться середины зимы, чтобы получить мех с густым, износостойким ворсом!
– Верно! Лучшие шкуры в конце декабря! – подтвердил Уголен.
– Значит, обещаю пелерину к концу декабря! Но не раньше.
– Все это замечательно, но чем будут питаться ваши кролики?
– Я ждал вашего вопроса! И вы правильно делаете, задавая его, потому что это, без всякого сомнения, вопрос вопросов! Итак, дорогой сосед, вот мой ответ. В загоне я первым делом посажу эспарцет и клевер – они улучшат природную траву. Жена с дочкой дважды в день будут ходить на прогулку в холмы и приносить оттуда охапки дикорастущих трав, которые придают мясу приятный аромат. Но главное – и в этом вся новизна и даже ключ к успеху моего предприятия, – в моем распоряжении есть вот ЭТО!
Пошарив в кармашке жилета, он вытащил из него четыре крупных, словно лакированных, семечка черного цвета и на ладони преподнес Уголену, который внимательно вгляделся в них.
– Это арбузные семечки?
– А вот и нет, – загадочно улыбаясь, ответил горбун, – не арбузные!
– Значит, это и есть семена аутентишника?
Горбун помедлил с ответом.
– Аутентичные ли они? Разумеется! Это самые аутентичные семена Cucurbita melano-sperma, что растет в Азии.
– Это там ее так называют?
– Нет. Это ее научное название, латинское, что значит тыква с черными семечками… Это растение, дорогой сосед, растет с баснословной скоростью. В тропическом климате после сезона дождей его ползучие стебли вытягиваются на тридцать-сорок сантиметров в день! Мы, конечно, не в тропиках…
– К счастью! – вставила Эме.
– И у нас, собственно говоря, нет сезона дождей…
– Знаете, – возразил Уголен, – здесь все же выпадает много осадков… Не то чтобы очень часто, но зато, когда это случается, землю промачивает дай бог!
– Я сейчас назову вам точные цифры.
С этими словами горбун вынул из кармана записную книжку в черном коленкоровом переплете.
– По статистическим данным за последние пятьдесят лет, собранным учеными Марсельской обсерватории, осадки в нашем регионе достигают пятидесяти двух сантиметров в год. То есть если бы дно этой ложбины не пропускало воду и было окружено водонепроницаемой стеной, то к концу года мы получили бы озеро глубиной в пятьдесят два сантиметра, а через пять лет мы ушли бы с головой вместе с нашей кухней под воду!
Уголен уже чуть не ушел с головой на дно от такого количества хлынувших на него знаний.
– Такое даже во сне не приснится!
– Цифры налицо! Правду сказать, в эти пятьдесят два сантиметра входят и зимние дожди, которые нас не интересуют. Но вот то, что небо обязано предоставить нам в месяцы вегетации растений: апрель – шесть дождливых дней, май – пять, июнь – четыре, июль – два, август – три, сентябрь – шесть, октябрь – шесть дней.
– По-моему, так оно и есть! – проговорил Уголен.
– Однако, – продолжал горбун, – надо признаться, этих дождей, нрав которых непредсказуем, недостаточно, чтобы урожайная кукурбита-мелано-сперма дала все, на что она способна. Я не рассчитываю на то, что она и здесь расцветет пышным цветом, как в тропиках. Я даже не надеюсь на двадцать пять сантиметров роста в день, он вряд ли составит более пятнадцати сантиметров.
– Какой ты все-таки пессимист! – покачала головой Эме.
– Ничего не поделаешь, приходится, во избежание горьких разочарований. Это же не игра, дорогая Эме. Не забывай, мы обречены не позднее чем через три года преуспеть под страхом возвращения в городской ад. Вот я и говорю – пятнадцать сантиметров, что уже само по себе немало.
– К тому же пятьдесят сантиметров в день было бы многовато… Через полгода, чтобы собрать урожай, пришлось бы отправляться за тыквами вон туда, в деревню! А если бы стебли переплелись, можно было бы чего доброго и запутаться в них, – рассудил Уголен.
– Что тут возразишь!
– Но если так, по сто килограммов с каждого растения нам не собрать, – жалобно протянула Эме.
– По сто килограммов? – изумился Уголен.
– Да, такова обычно урожайность этой тыквы, когда она произрастает у себя дома. Здесь же здравый смысл подсказывает, что даже при самом наилучшем уходе мы соберем в среднем не больше пятидесяти или шестидесяти килограммов с растения.
– Это уже было бы неплохо! – сказал Уголен. – Но у вас только четыре семечка…
– Дело в том, что их очень трудно раздобыть! Этими я обязан одному другу, мореплавателю из Марселя… Я посажу их в защищенном от непогоды месте и буду беречь как зеницу ока… Понаблюдаю за тем, как они себя ведут, прежде чем затевать что-то по-крупному. За пять-шесть месяцев эти семечки дадут мне добрую сотню тыкв как минимум, то есть достаточно семян, чтобы засеять целый гектар. За это мы примемся в будущем году. Через полтора года соберем урожай и уже тогда займемся масштабным разведением кроликов! Такое предприятие, как наше, не запустишь просто так, без серьезной подготовки. Потребуется по меньшей мере три года, чтобы оно оправдало все затраты и принесло прибыль. А до тех пор есть чем продержаться!
Он говорил столь убедительно, что Уголен был потрясен. Три года!
«Какое счастье, что он не знает о роднике», – подумал он.
– Ну что, сосед, как вам все это?
– Очень интересно! А эти тыквы, они вкусные?
– Вкуснейшие! – ответил горбун, словно он только ими и питался. – К тому же кожура у них твердая и такая водонепроницаемая, что их можно хранить несколько лет и мякоть при этом не испортится: тыквы останутся такими же свежими и питательными, как в тот день, когда их сняли!
– Как жаль, – сказал Уголен, – что крестьянам не рассказывают о ней.
– О да! – воскликнула Эме. – Очень жаль!
– Ничего не поделаешь, – печально проговорил Уголен, – у нашего брата-крестьянина книг маловато… Мы всему учимся у своих стариков, потому и погрязли в рутине. Ах, рутина, рутина, что может быть страшнее…
– Наконец-то и настоящий крестьянин это признаёт! – обрадовался горбун. – Ну, раз вы способны понять, я вам подарю несколько семечек: пока у меня только эти четыре, но через полгода проблема будет не в том, чтобы раздобыть семечки, а в том, чтобы остановить их размножение!
– Ну если вы не в состоянии остановить ни кроликов, ни тыквы, то я себя спрашиваю: куда мы идем?
– К богатству! – воскликнул горбун. – И знайте: в благодарность за вашу искреннюю доброту я поведу вас к нему, взяв вас за руку.
– Он этого заслуживает, – поддакнула Эме и наполнила два больших стакана белым вином.
– Кстати, – сказал Уголен, – вы меня спрашивали насчет поля булочника, но я с ним не говорил.
– Почему?
– Потому что вчера в клубе речь шла о вас. Они знают, кто вы…
– А откуда?
– Не знаю… В деревнях наблюдают, обсуждают… Один из наших стариков поведал про рукопашный бой на свадьбе вашей матери…
– Мой отец несколько раз рассказывал мне об этом, – признался горбун, – но всегда со смехом.
– А вот им было не до смеха. То, что первая местная красавица вышла за парня из Креспена, до сих пор считается у них предательством.
– Как это низко! – презрительно отозвалась Эме.
– Такое нелепое злопамятство доказывает, что она была тысячу раз права, уехав подальше от этого скопища полоумных грубиянов, с которыми я никогда не собирался общаться, о чем я вам уже говорил, – промолвил горбун.