Страница 22 из 28
– По-моему, это легко, он и без меня клонится куда надо. Тебе бы самому взглянуть на него, сам и раскусишь, что он за человек.
Лу-Папе, набивая трубку, минуту молчал.
– Нет. Лучше, чтобы он не знал меня. Когда-нибудь это нам поможет, – ответил он.
Поднимаясь к себе в Массакан часа в три, Уголен услышал издалека мелодию, исполняемую на губной гармонике. Подойдя поближе, он увидел горбуна, тот сидел под смоковницей между двумя новыми лейками.
– Привет, сосед! – бросил ему горбун. – Как видите, я решил не откладывать на потом и воспользоваться вашим великодушным предложением.
– И правильно, но зачем было ждать меня! Взяли бы воду сами!
– Ну, в первый раз было бы как-то… Впрочем, я не терял времени зря: воспользовался случаем и познакомился с великолепным пейзажем, – сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся у подножия далекой горной цепи Марсель-Вейр и тянущуюся до самого моря.
– По правде говоря, я по части пейзажей не знаток. Этот хорош, потому что тут есть простор и можно определить, какая будет погода…
Уголен говорил и в то же время спускал ведро в колодец. Дождавшись удара о поверхность воды, он схватил цепь, что спускалась вниз, и потряс ею раза три-четыре.
– Делайте вот так, иначе ведро не погрузится в воду и вы поднимете его пустым.
Из глубины колодца донесся металлический лязг, потом хлюпнуло.
– Ну вот! Оно зачерпнуло воды и стало погружаться.
Он долго выбирал цепь с ведром из колодца, а затем перелил сверкающую на солнце воду в лейку.
– Ну, как дела с крышей? – спросил он.
– Да в целом ничего, но черепиц наверняка не хватит, а я забыл заказать их погонщику мулов. Заботит же меня то, что они все равно будут новые и короткие, отчего пострадает красота всего дома…
– Знаете, на крышу мало кто обращает внимание.
– Знаю, – согласился горбун, – но все-таки…
Уголен перелил воду из второго ведра в лейку.
– Дальше обходитесь без меня, потому что меня уже три дня в сарае дожидаются саженцы и до вечера нужно их посадить!
Горбун рассыпался в благодарностях. Он вытащил еще три ведра и с двумя полными лейками, покачиваясь, двинулся к своему дому.
Минут десять спустя Уголен возился с рассадой помидоров, которые по-местному называются «яблоками любви», как вдруг услышал скрип; он поднял голову и увидел вчерашнюю подводу: она с большим трудом и под страшные ругательства возницы поднималась по ведущей к его дому извилистой каменистой дороге. Упряжка состояла из ослика и двух мулов, ослик шел первым, груз был прикрыт зеленым брезентом, сзади к повозке были привязаны две большие козы, которые изо всех сил сопротивлялись продвижению вперед, упираясь четырьмя копытами в землю, и потому были наполовину задушены веревками.
Погонщик щелкал кнутом, орал во всю мочь, и когда наконец весь этот кортеж добрался до площадки напротив дома Уголена, мулы остановились передохнуть, а возница вытащил из кармана огромный, не слишком чистый носовой платок и стал отирать им пот со лба.
Уголен подошел к нему:
– Эй, коллега, опять мебель?
– Не без того, – отвечал погонщик, – но по большой части ящики с книгами, посудой и большие сундуки, битком набитые бельем и одеждой.
– А инструменты есть?
– Кое-что есть. Один ящик с оконными стеклами, банки с краской и маленький насос.
Последнее слово Уголен не пропустил мимо ушей.
– А что он будет качать?
– Наверное, воду из цистерны?
Это было правдоподобно.
«Если бы он знал о роднике, насос был бы ему ни к чему, – подумал Уголен. – А может быть, он не знает, что вода в роднике течет сама по себе? В любом случае надо будет посмотреть, куда он его поставит, этот насос!»
– Ну я пошел. Мне нужно пораньше вернуться домой: жена рожает мне ребенка! Но-о, клячи проклятые.
На другое утро подвода появилась опять.
«Ого! – подумал Уголен, – это не к добру!»
Ему казалось, что, перевозя сюда столько богатств, злосчастный горбун окончательно пускает корни в Розмаринах.
На этот раз погонщик раз шесть застревал на крутом подъеме, прежде чем смог передохнуть на площадке перед домом Уголена.
От тяжести груза, накрытого брезентом, сели рессоры подводы.
– На этот раз неизвестно, доберусь ли я до верха. В повозке двести килограммов цементных труб и триста – проволочной сетки! – проговорил он, указывая на брезент, волнообразно покрывающий огромные рулоны.
– Что он собирается делать?
– Забор… Я должен доставить еще завтра другие рулоны и десять мешков штукатурки из Обани…
– Да он, я смотрю, богач, – заметил Уголен.
– Не скажу, богач ли, но, во всяком случае, платит хорошо!
– Как ты думаешь, надолго он к нам?
– Откуда мне знать? – ответил погонщик. – Ты еще не знаешь, что он мне заказал! Старые черепицы, пусть даже потрескавшиеся, длиной в три ладони! Таких уже днем с огнем не сыщешь… Боюсь, он слегка не в своем уме.
– Он ведь из города! – как бы в оправдание горбуна проговорил Уголен.
– Я тоже из города, – с гордостью возразил погонщик, который жил где-то в отдаленном пригороде, – но я-то не свихнутый! Даже наоборот! Кстати, у меня мальчик!
– Какой мальчик?
– Да ребенок, о котором я тебе вчера говорил, мальчик! Он весит четыре с половиной килограмма!
– Поздравляю, молодец у тебя жена!
– Его зовут Брюно, потому что его крестный – брат Эрнестины. Парень хоть куда. По десять литров вина за день выпивает. А вечером свеженький как огурчик. Он кузнец. Парень что надо! И значит…
К счастью, в эту минуту второй мул укусил первого за хвост, тот отплатил ему тем, что лягнул его в ответ и двинулся с места.
– Пресвятая Дева Мария! – воскликнул погонщик и бросился вслед за своими вьючными животными, щелкая кнутом и осыпая ругательствами затеявшего драку мула.
Уголен смотрел им вслед, как вдруг одно слово, прозвучавшее в разговоре, поразило его. Минут через пять, как у него всегда бывало. Погонщик говорил о каких-то «больших цементных трубах». Что собирается делать горбун с этими трубами? Трубы – они же для того, чтобы проводить куда надо воду. А какую воду? Он покрылся холодным потом. Лу-Папе и на этот раз не ошибся: горбун знает о существовании родника и собирается прокладывать трубы для орошения двух гектаров.
Вот они, те самые «обширные планы на будущее»! Потом он спокойно обдумал ситуацию: горбун – человек хотя и самодовольный, но скорее симпатичный. Вряд ли он станет врать! Но это все равно ничего не значит… К тому же он из Креспена. Разве можно доверять хоть кому-то из Креспена?
Все то время, пока он размышлял, он продолжал стоять на месте как вкопанный, беспомощно свесив руки и приоткрыв рот, устремляя глаз то на горизонт, то на кончики своих башмаков. Наконец он решил, что, прежде чем отчаиваться, разумнее дождаться, когда возчик поедет обратно, и расспросить его поподробнее, и вернулся к своей рассаде.
К полудню на дороге снова показалась на этот раз пустая подвода. Уголен подал вознице знак остановиться.
– Что за трубы ты ему привез?
– Из цемента.
– Большие?
– С кулак.
– И много их?
– Метров тридцать или сорок.
– А для чего эти трубы?
– Обычно трубы нужны для воды.
– Да у него нет воды! – выкрикнул Уголен, не в силах сдержаться.
– Может быть, для цистерны… Чтобы дождевую воду, что течет по дороге, провести до цистерны?
– Это он об этом тебе сказал?
– Нет, ничего он мне не говорил. Да с ним вообще бесполезно разговаривать, все равно не поймешь, что к чему! К тому же какое мне дело! Ну я пошел. Всего наилучшего, коллега…
Повозка покатилась под гору.
«Метров тридцать или сорок! Да это стоит бешеных денег… Просто так такие деньги не потратишь! Он, верно, надул меня!» – С этими мыслями он продолжил сажать дольки чеснока, кончиком башмака присыпая их землей.