Страница 16 из 28
Эта весьма необычная работа доставляла ему большое удовольствие.
– Я заделываю родники, сажаю ежевику, прививаю шиповник, одним словом, я земледелец от дьявола! – разговаривал он сам с собой вполголоса.
Перед тем как вернуться домой, он на свой манер ухаживал за старым домом. Вооружившись столбом от навеса террасы, он протыкал вздувшуюся штукатурку на стенах и срывал ее целыми пластами, забрасывал крышу камнями, чтобы перебить черепицу…
После чего, довольный собой, спускался в Массакан, где его ждали обычные домашние дела.
Он пилил дрова для очага, собирал в огороде морковь, цветную капусту, редиску, обрезал свои немногочисленные фруктовые деревья, но делал все это без особого рвения, потому что все его помыслы были направлены только на гвоздики, и он ждал, горя от нетерпения, известий от Цап-Царапки.
В одно прекрасное декабрьское утро, спустившись из Розмаринов в Массакан, он застал Лу-Папе под смоковницей. Тот сидел под бледным и далеким солнцем, закутавшись в длинный пастуший суконный плащ и курил трубку.
Увидев Уголена, он встал и помахал издалека листом бумаги.
Уголен ускорил шаг.
– Ответ пришел?
– А что, по-твоему, это может быть?
Уголен первым делом осмотрелся, нет ли кого поблизости, затем, подбоченившись, встал перед своим крестным, который надевал очки, и стал внимательно слушать.
5 декабря, праздник святого Саввы
Дорогой Цезарь,
ты всегда что-нибудь да выкинешь. Прошло, самое меньшее, три десятка рождественских праздников, и вдруг ты спрашиваешь меня про Флоретту. Представь себе, почтальон вручает мне твое письмо как раз в тот день, когда она преставилась, а я снарядила ее в последний путь! Голоса[16] Господни неисповедимы! Ты только подумай! Поэтому я не отвечала тебе раньше. Мне думается, после нее вряд ли осталось много денег, муж-то у нее умер лет пять или шесть назад, а она жила совсем неплохо, ничего не делая. Мясо каждый день и вино из запечатанных бутылок. Но все-таки у нее остались ее красивый дом и три гектара лугов в Жеменос, которые в аренде. Говорят, тот, кому она сдает, не платит.
Есть еще большой участок в Бастид-Бланш в холмах, там ее дед пас коз. Это ложбина Ле-Плантье, на дне есть пещера отшельника с неплохим ключом, которым Господь некогда одарил этого святого человека, – потом разбойник Гаспар-де-Бес убил его ни за что, а прадед Флоретты, вместо того чтобы поставить там часовню, обнес это место толстой стеной и устроил овчарню с дверью и окошком, а воду из ключа Господнего вместо святого пили козы, козел и собаки. Меня удивляет, что Господь терпел такое. Но, помимо этого родничка, все остальное ничего не стоит, потому что там пахотной земли и трех метров не наберется…
– Я же тебе говорил! – воскликнул Уголен.
Лу-Папе продолжил читать:
Наконец, есть еще та ферма, что она получила в наследство от брата, ужасного убийцы Пико-Буфиго, который совершил преступление и исповедовался всей деревне, кроме господина кюре. Глупость несусветная! Теперь ему надо добиться, чтобы на небесах ему отпустили этот грех. Что ж, милосердие Господне беспредельно, а возможно, он и покаялся в самый последний момент, но, честно говоря, если уж он не в аду, то интересно, тогда для кого же ад предназначен? Во всяком случае, не для меня…
Разумеется, все это получит ее сын. Его зовут Жан Кадоре. Ему лет тридцать пять, он служит налоговым инспектором, а где – не знаю. Нотариус наверняка разыщет его, налоговый инспектор не иголка. Он женат, но, к сожалению, по Божьей воле, горбун. Господин кюре говорит, что он все свои земли продаст, потому что не захочет становиться крестьянином. Как только он сюда прибудет, я тебе сообщу. Кстати, надеюсь, ты теперь чаще ходишь в церковь. Самое время, Цезарь. В наши годы мы на пороге смерти, а она подкрадывается ночью, как тать. Мне было бы так радостно, если бы ты написал мне, что в этом году, как полагается, говел на Страстной неделе. Так ты бы очистился изнутри. Флоретта преставилась вполне по-христиански, чем доставила нам удовольствие.
Передай мой дружеский привет Финетте и Клэр из Бускарль, и проч. и проч. Как только горбун появится, я тебя предупрежу.
– Ну вот, я считаю, мы не зря писали, – сказал Лу-Папе, – этот человек никогда здесь не поселится. Слушай меня внимательно! Во-первых, он налоговый инспектор, а они, налоговые инспектора, далеко не дураки. Им прекрасно известно, что намного легче зарабатывать деньги переводом их из чужого кармана в свой, чем корячась в поле. Чтобы достать до земли, приходится нагибаться, а окошки налоговой службы высоко – сгибаться в три погибели не требуется. Да и пером наживешь меньше волдырей, чем киркой. Во-вторых, он горбун: крестьянин часто становится горбуном, а вот чтобы горбун стал крестьянином, что-то не слыхал.
– Это верно. Все складывается как нельзя лучше. Тут нам повезло. Что ты станешь делать? – поинтересовался Уголен.
– Ждать.
– Ты не боишься, что он продаст все и сразу кому-нибудь из Жеменос или Роквер?
– Это вполне возможно, но, если и найдется кто-то, кто купит все имущество, он оставит себе только то, что имеет цену, и будет очень рад перепродать эту ферму, притом недорого… Если это будет крестьянин, то, увидев ферму в том состоянии, в которое ты ее привел, он зальется горючими слезами.
– И это верно, – согласился Уголен с гордостью истого творца, – а через месяц будет еще лучше, потому что кустарник в день вырастает на пять сантиметров…
– К тому же нет воды! Воды-то нет! Разве что в небольшой ржавой насквозь цистерне! – с чисто дьявольским азартом воскликнул Лу-Папе.
– Есть у меня небольшое опасение. Этой ночью сообразил…
– Чего ты боишься?
– Боюсь, как бы в бумагах нотариуса не был помечен родник…
– Мне это тоже пришло в голову, – задумавшись, отвечал Лу-Папе. – В моих документах на дом колодец помечен…
Они погрузились в размышления, было слышно, как в тишине отбивают время высокие напольные часы.
– Слушай, Куренок, этот ключ не такой давний… Я еще ребенком слышал, будто это Камуэн Кривой, отец Камуэна-Толстяка, нашел его.
– Выходит, ему почти сто лет? – сказал Уголен.
– Почти. Но у нотариуса документы гораздо старше. И раз ферма никогда не продавалась, по-моему, в бумагах ключа не должно быть.
– А если его указали, когда передавали наследство от отца к сыну?
– С какой стати они стали бы указывать? Неразумно ставить власти в известность о том, чего они не знают! Они обязательно воспользуются случаем, чтобы взять с тебя побольше налогов! Нет, по-моему, в бумагах родника нет.
– А если горбун приедет и кто-нибудь из деревни скажет ему про родник?
– Вряд ли. Молодые о нем не знают, потому что этот дурак Пико-Буфиго уже лет двадцать, как забросил его, да ты сам знаешь: он поставил забор только для того, чтобы никто к нему не совался… Знают о ключе лишь те, кто говорил о нем там, в клубе, но им прекрасно известно, что в чужие дела лучше не лезть. Нет, если хорошенько все взвесить, дело должно выгореть. Нужно просто ждать, пока все сбудется, это как с дичью – сиди и жди. Скоро Мария опять мне напишет, как только увидит горбуна… Он обязательно должен приехать в Креспен – вступать в наследство. Тогда, возможно, мы с ним и поговорим. – Тщательно свернув письмо, Лу-Папе сунул его в карман. Потом долго молчал, раскуривая трубку, и наконец печально добавил: – И кто бы мог подумать, что у Флоретты родится горбун? Она была высокая, красивая, свежая, как утренняя роса.
– Ты ее хорошо знал, Папе?
– О да! Очень хорошо. Может быть, даже слишком…
Уголен собирался задать еще кучу вопросов, но Лу-Папе с большим трудом поднялся и оборвал разговор:
– Ну, пока! У меня дела в винограднике. Пойду обрезать снова, потому как маловато срезал в тот раз. Виноградник-то старый, как и я, – боялся, что ему будет тяжело… Старики должны помогать друг другу… До вечера, Куренок. Роза приготовила нам поленту[17], а Клавдий дал мне целый метр кровяной колбасы.
16
В оригинале слово voix (голоса) – вместо слова voies (пути). Эти два слова звучат по-французски одинаково.
17
Полента — каша из кукурузной муки.