Когда возвращается любовь

Я не сравнивала себя с жертвой любви, я шла на то, что я умею, на то, для чего я здесь. Мои помощницы делали сейчас со мной всё, что три года подряд я делала для Ялаллы, чтобы та смогла поднять из земли энергию, достаточную для её мужа-правителя. Я всегда чувствовала свой бурлящий внизу живота источник. Те, кто смотрел на меня, говорили, что я даже дышу окутывавшей моё тело любовью. Я по неписанному праву носила чёрные шёлковые одеяния верховной жрицы, потому что так хотела не я, так хотела Земля, и для этого я пришла сюда – на её зов.

Наибольшая сила проходит через женщину в момент её наивысшего удовольствия – оргазма. Это сила просто льётся из её лона, её невозможно не ощущать; она становится кислородом, который переливается золотом и серебром, и ты вдыхаешь его в себя, будто пьёшь благословенный нектар Бога…

«Она готова», – сказал алланит из храма Солнца, и правитель вошёл в моё тело, которое как лавина потекло в него раскалённой добела магмой.

***

Первая брачная ночь. Гарольд одним движением разорвал мою одежду невесты, которую я своими руками в течение нескольких месяцев специально расшивала для этого момента. Я просыпалась на рассвете, и в каждый стежок вкладывала молитвы и пожелания любви, которые шли из моего сердца, но моё столь искусно сплетённое кружево оборвалось, а вместе с ним и все мои надежды на женское счастье. Мой законный муж так сильно сжал мои соски, что я заплакала. Гарольд продолжал смотреть на моё беззащитное перед ним тело, будто от того, что он мне делает больно, он получал ни с чем несравнимое удовольствие.

«На колени!»

Я послушалась его. Он поднял свою рубаху и с силой прижал моё лицо к тому, что было у него между ног. Я никогда раньше не видела голого мужчину, во мне поднялось такое отвращение, что я вырвала. Он рассмеялся и как котёнка швырнул меня на кровать. Первый раз в своей жизни я испытывала казавшуюся мне невыносимой боль, которая без остановки пронзала моё тело снова и снова.

Когда всё кончилось, король сорвал с меня остатки моего нательного платья и довольный вышел из комнаты. Я знала, что будет дальше: ему нальют в кубок вина, и он как победитель поднимет перед всеми мою окровавленную свадебную одежду и прокричит, чтобы все в замке его слышали: «Она моя! Её кровь моя!» Именно так Гарольд и поступил – как и все владевшие землёй мужчины в Воландрии.

Как раненая кошка я лежала, обхватив руками свои колени. Меня всю трясло, но не от холода и уже неощущаемой мною боли, а от осознания того страшного, что со мной только что произошло.

Глава 11. Лиз

Я была на пятом месяце беременности. На УЗИ сказали, что у нас с Андреасом будет мальчик. Мой врач меня успокаивала, говоря, что токсикоз должен закончиться к концу третьего месяца, но я по-прежнему каждое утро рвала в ванной комнате, меня тошнило, а запах самого любимого человека стал меня просто раздражать, порой доводя до сумасшествия.

Я могла то плакать, то смеяться, а могла закрыться в нашей спальне и дрожать от панического страха, обхватив обеими руками подушку и с силой прижав к себе колени. Я не знала, откуда взялись во мне опасения, что за мной придут и убьют. Я даже попросила Андреаса, чтобы при мне он не брал ножи на кухне: в глазах, как какое-то смеющееся злым смехом наваждение, появлялись дикие картины резни и детские крики. Обидно то, что я видела это реально, но ни мой муж, ни мой доктор мне не верили, списывая всё это на побочные эффекты моего нынешнего положения. Всем, чем они могли мне помочь, – это прописать успокоительные, но жуткие картинки не спешили никуда уходить, и я была вынуждена проживать их наедине сама с собой.

Иногда меня посещала мысль, что, возможно, мои наваждения и впрямь вызваны моей беременностью. Тогда я начинала изводить себя виной и считать, что Андреас без всяких серьёзных оснований всё это терпит от меня. Но, к моему счастью, Андреас ни разу не сорвался, не накричал на меня, он был рядом, окружая меня своей заботой и теплом. Я немного успокаивалась, но ненадолго. Потом меня с головой накрывал токсикоза, и мне снова казалось, что я ненавижу его, и теперь я без всяких сожалений винила его во всём, что со мной происходит, но я не могла ему в этом открыто признаться.

Вдобавок ко всему меня очень сильно расстраивал факт, что работа над «Дельфанией» остановилась. Я так ждала окончания первого триместра, надеялась, что смогу снова писать как прежде. Но на третьем месяце на мои глаза словно упала белая пелена. Я испробовала все известные мне писательские приёмы, но ничего нового мне не приходило. Я открывала свой компьютер, смотрела на чистый лист и не могла выдавить из себя ни строчки. Я больше не видела событий. До этого картинки сами появлялись в воображении, я даже отчётливо слышала голоса персонажей, смотрела их глазами и чувствовала то же, что и они. Но всё куда-то ушло, словно меня кто-то по злому умыслу отключил от той жизни.

Видя, как мне тяжело, Андреас записал меня на курс психологической поддержки для беременных женщин. В группе нас было десять человек, и всем кроме меня было страшно рожать. Меня как-то вообще не волновал вопрос самих родов, что я не справлюсь и мне сделают кесарево сечение. Одна женщина так боялась вероятности этой операции – хотя у неё не было никаких показаний к ней, – что этим страхом она заразила полгруппы, и этот страх вылился в новую истерию и последующие за ней обсуждения, будто такие роды, то есть через операцию, неестественны, и ты не станешь настоящей женщиной. Я считала, что любые роды естественны, поскольку женское тело инстинктивно знает, что, как и когда ему делать, чтобы на свет появился малыш. И я не боялась боли, которая возникает при схватках и в пух и прах разбивает все грани твоей терпимости во время потуг, но меня ужасало то, о чём никто в группе не задумывался – что будет потом, когда женское тело уже исторгло из себя новую жизнь. Почему я не могла нормально воспринимать картинку «счастливая мать держит на руках своего новорожденного ребёнка»? При мысли об этом, меня всю сразу коробило, и я старалась переключиться на свой роман, но и там у меня предательски ничего не выходило.

Однажды на занятии кто-то поднял вопрос о душе ребёнка: кто через нас пройдёт в этот мир? какой урок несёт ребёнок для своих родителей? Началась оживлённая дискуссия. Так внимательно я ещё никогда не слушала, потому что на задворках моего сознания то и дело выглядывал ставший уже навязчивой мухой страх, что кто-то – ребёнок? – придёт и убьёт меня. Одни считали, что душа ребёнка заключает с душами родителей контракт; другие более ортодоксальные будущие мамы полагали, что детей назначает сам Бог, что мы не выбираем, кто станет нашим сыном или дочерью; третьи вообще молчали, так как то ли они не придавали особого значения поднятой теме, то ли у них не имелось ничего об этом сказать – я не знаю, – но я молчала вместе с ними, потому что для меня было куда важнее прислушиваться к себе, смотреть на реакцию моего тела – на какую идею и как оно откликнется.

Слова одной женщины запали глубоко в моё сознание. Она предположила, что вполне может быть и другой вариант: в своих прошлых жизнях мы – отец и/или мать – уже не раз пересекались с душой будущего ребёнка, и, возможно, в тех совместных воплощениях мы сделали друг другу что-то очень плохое – в этот момент у меня почему-то как цепями сковало живот, – и эти события создали соответствующий отпечаток в ауре души, и теперь рождение – это шанс всё исправить. «Или ещё больше всё усугубить», – я закончила про себя эту мысль.

Выйдя из зала наших встреч, я уже была вся не своя. Еле дождалась вечера, чтобы поделиться своими соображениями с Андреасом:

– А если наш ребёнок – это наш враг в прошлой жизни или убийца?

Теперь меня ничем было не остановить. Андреас парировал:

– А если это мы были его врагами или его убийцами?

– В любом случае, это всё ужасно! Как мы будем на него смотреть? – я была в полной растерянности. – Он будет нам мстить?