День рожденья мира

- Безусловно, заседание пленарного совета - не место для игры ума и теоретических обсуждений, - отозвался Феррис с легким укором, обернувшись к председательствующей.

- Обвинение в религиозной манипуляции - не игра, советник, - отрезала Ума. - Я обсужу этот вопрос с группой экспертов. И он будет включен в повестку дня следующего заседания.

Похлебка сгущается

- Ну, - заметил Биньди, - мы определенно плеснули помоев в суповой котел.

Они занимались на беговой дорожке. Биньди одолел двадцать кругов, Луис - пять, но уже сбился с шага и дышал тяжело.

- С хлебовом благодати, - прохрипел он.

Биньди сбавил шаг. Луис остановился, хватая ртом воздух, и постоял минуту, астматически сипя.

- Проклятье, - выдавил он.

Они двинулись к скамейке за полотенцами.

- Что сказала Синь, когда ты с ней говорил?

- Ничего.

- Знаешь, - помолчав, заметил Биньди, - эти, в рубке и в команде советников Умы - они не лучше архангелов. Только между собой общаются. Они, как архангелы, стали кликой.

Луис кивнул.

- А мы, получается, третья группировка, -отозвался он. - Фракция помоев. Похлебка густеет. Древняя история повторяется.

Великое увеселение 88 дня 161 года

Через два дня после того, как пленарный совет объявил о созыве комитета по религиозной манипуляции для расследования случаев идеологической дискриминации в учебных программах, а также уничтожении и искажении информации в Архивах и отделе кадров, Патель Воблаге призвал к Великому увеселению.

Теменос был забит народом. "Должно быть, так было в день похорон 0-Ким", говорили все.

Старик поднялся на трибуну. Смуглый, без единой морщинки лик его череп просвечивает сквозь тонкую кожу - явился на каждом экране, в каждом жилпространстве.

Патель Воблаге воздел руки, благословляя толпу, и толпа вздохнула точно ветер пронесся по лесу, хотя никто здесь не слышал, как вздыхает ветер в лесу, не слыхал иного голоса, кроме голосов людей и машин.

Речь Пателя Воблаге длилась почти час. Поначалу он говорил о важности учения и следования законам жизни, положенным в основу Конституции и преподаваемым в школах. Он страстно заверял что лишь скрупулезное следование этим правилам может привести к миру, справедливости и всеобщему счастию. Он говорил о чистоплотности, о переработке, о родительстве, о спорте, об учителях и обучении, о дополнительных уроках, о важности таких неброских профессий, как лаборант, почвенник, нянюшка. Расписывая счастье, которое можно найти в "скромной", по его определению, жизни, Патель словно помолодел, темные глаза его сверкали. "Благодать", говорил он, "разлита повсюду".

Это и стало главной темой его речи: корабль по имени "открытие", корабль жизни, летящий в смертной бездне - сосуд благодати.

Внути корабля человеку даны законы, и правила, и обычаи, следуя которым, любой смертный может, научившись гармонии и счастью, прийти к пониманию Истинного Назначения.

- Смерти нет! - говорил старик, и снова над лесом столпившихся в круглом зале пронесся вздох. - Смерть - это ничто. Смерть - пустота. Смерть - иллюзия. Жизнь есть все. Наши судьбы движутся вперед, все вперед, прямо и не сворачивая, по курсу на жизнь вечную, к радости и свету. Мы зародились во тьме, в боли, в страдании. И наши предки на той черной земле зла, в этом месте ужаса, познали в мудрости своей, где суть истинная жизнь и истинная свобода. Они отправили нас, детей своих, вперед, прочь от тьмы, земли, тяготения, отрицания, в вечный путь к вечному свету.

Он благословил собравшихся снова, и многие подумали, что проповедь окончена, но, будто подстегнутый собственными словами, Воблаге продолжил:

- Не обманывайтесь в истинной задаче нашего путешествия, цели наших жизней! Не примите за реальность символ и метафору! Не для того предки отправили нас за этим открытием, чтобы вернуть к истоку. Не для того освободили от тяготы, чтобы вернуться к тяготению! Не для того освободили нас от земли, чтобы обречь на землю иную! Это буквализм - научный фундаментализм - чудовищная близорукость мысли! Мы зародились на планете, во тьме и убожестве - да! - но не в том наша цель! Как может быть так?

Наши предки говорили о цели как о планете, потому что не знали иного. Они обитали лишь во тьме, в грязи, в страхе, влекомые назад тяготением. И, пытаясь представить себе благодать, они воображали лишь другую планету, светлей и лучше, и называли ее "новой землей". Но мы в силах прозреть истину за невнятным символом: не планету, мир, средоточие тьмы, страха, ужаса и смерти - но светлый путь смертной жизни в жизнь вечную, нескончаемое и непрестанное паломничество в нескончаемую, непрестанную благодать. О друзья мои, ангелы! Наш путь свят, и тем вечен!

- Ахх! - вздохнула листва.

- Ага! - воскликнул Луис, смотревший и слушавший проповедь из своего жилпространства, вместе с Биньди и кучкой друзей, называвших себя Фракцией отстоя.

- Ха! - фыркнул Хироси, смотревший и слушавший проповедь из своего жилпространства вместе с Синь.

В рубке, 101 день 161 года

- Диамант вчера меня спрашивал о расхождениях, которые обнаружил в записях ускорения. Он следит за ними уже несколько десятидневок.

- Отведи ему глаза, - посоветовал Хироси, сравнивая две серии вычислений.

- Не стану.

- И что ты будешь делать? - спросил он, выждав пару минут.

- Ничего.

Пальцы навигатора порхали над клавиатурой.

- Оставь это мне.

- Это твой выбор.

- Выбора у меня нет.

Он продолжил работу. Синь - тоже.

- Когда мне было десять, - проговорила она, оторвавшись от экрана, мне приснился жуткий кошмар. Мне снилось, что я брожу по грузовому трюму, и вижу в стене - в обшивке корабля - дырочку. Дырку в стене мира. Очень маленькую. Вроде бы ничего не происходило, но я знала, что случится, когда весь воздух вытечет, потому что снаружи ничего нет, там вакуум, пустота. И я заткнула дырочку рукой. Дырочка закрылась. Но я знала, что если отниму руку, воздух опять потечет наружу, и я звала на помощь - звала и звала, но никто не слышал. И в конце концов я подумала, что надо привести кого-нибудь, и попыталась отнять руку, но не смогла. Ее держало давление. Пустота снаружи.