Страница 8 из 54
На вершине холма встретил другого своего боевого друга — каунасца Михаила Гольдаса, оперуполномоченного нашего отдела по обслуживанию 137-го отдельного противотанкового дивизиона.
Рукавишников привел нас в свою теплую уютную землянку, мне принесли сухое белье, обмундирование, в которое я тут же облачился. Рукавишников из фляги налил водку в солдатскую кружку и протянул ее мне. Как убежденный абстинент, я пытался возразить:
— Ты ведь знаешь, я непьющий…
— Пей, черт побери, это теперь для тебя не водка, а лекарство от воспаления легких! Пей, говорю!
Тем временем Гольдас начал мне рассказывать о злоключениях этого дня. Утром, по пути в Орешки, он встретил нескольких красноармейцев, которые его предупредили, что в село ворвались гитлеровцы. Гольдас немедленно сообщил об этом начпроду дивизии В. Смирнову, а тот, в свою очередь, — заместителю командира дивизии по тылу Ю. Кончюнасу, который в это время спокойно пил чай в соседней деревне Гришкино. Не поверив сообщению Гольдаса, он вспылил, выбежал из дома и закричал:
— Где этот паникер? Как же могут быть в Орешках немцы? Ведь там пекут хлеб для всей дивизии!
Но вскоре Кончюнасу пришлось убедиться, что это, к сожалению, не слухи, а горькая правда, и он немедленно энергично приступил к организации обороны подразделениями тыла.
Гольдас мне что-то еще рассказывал, но я уже ничего не слышал. Непривычное «лекарство» возымело действие, и, вытянувшись на нарах, я заснул мертвым сном.
Все это произошло 25 октября, этот день с той поры я всю жизнь считаю вторым днем своего рождения…
Позже неоднократно приходилось слышать и читать о том, что и на других фронтах противник посылал в бой своих солдат, переодетых в красноармейскую форму. Факты существования такой практики нарушения международного права признали в послевоенные годы и сами гитлеровцы — высокопоставленные армейские чины третьего рейха.
На рассвете прибыл конвой Особого отдела армии, которому я передал арестованного вместе с его делом. Через два часа, согласно полученному приказанию, направился с группой красноармейцев в город Кувшиново — центр Каменского района Калининской области. Шли лесными и полевыми дорогами. Расстояние до города свыше 50 километров, а его необходимо было преодолеть за один день, причем в сильную осеннюю распутицу и под непрерывным холодным дождем. На место пришли поздней ночью, смертельно усталые. Остановились в районном отделе НКВД, дежурный разрешил нам заночевать в пустой комнате на голом полу.
Утром пошел побродить по улочкам Кувшиново. Через город протекает тихая речушка Осуга. Главная достопримечательность Кувшиново — огромный бумажный комбинат. Здесь теперь проходит прифронтовая полоса, враг наседает, и поэтому основная часть оборудования предприятия уже эвакуирована на восток.
Вскоре получаю приказ перебраться в деревню Тарасково, примерно в 10 километрах к западу от Кувшиново. Здесь расположились наши тылы и резервы. Через деревню также протекает красавица Осуга. Окрестности лесистые, много, болот. Все петляем вокруг да около истоков Волги. Удастся ли увидеть место, где берет она начало?
Пешком обхожу окрестные селения. Я уже знаком с деревнями Сорокино, Лысово, Красные Углы, Высоково, Раменье. Повсюду чувствуешь гостеприимство, доброту, сердечность простых русских людей, их готовность во всем помогать Красной Армии.
В последних числах октября для организации патрулирования в прифронтовой полосе в Тарасково прибыл заместитель начальника отдела В. Петров. Он тщательно проинструктировал группу бойцов взвода охраны, которым было приказано наглухо закрыть все дороги к северу и западу от Кувшиново, проверять появляющихся в тылу дивизии неизвестных лиц и задерживать всех подозрительных. Руководителем группы назначил Ф. Семиволоса.
Петров ознакомил нас с очень важной инструкцией Центра — о выявленных особых приметах в поддельных документах, изготовленных гитлеровской разведкой и вручаемых шпионам. В подлинных красноармейских книжках на одной из страничек допущена корректорская ошибка — там, где должна была быть точка, поставлена запятая. В немецкой «продукции» — то бишь в фальшивой красноармейской книжке — в этом месте отпечатано все правильно — точка! По ней, по этой самой точке, и следует распознавать подложный документ, а вместе с тем и гитлеровских лазутчиков. Аналогичные приметы имелись и в других документах, которыми снабжалась вражеская агентура. Этот способ разоблачения шпионов работники органов военной контрразведки использовали до конца войны.
Петров привез мне из разведотдела дивизии целую кипу немецких писем, обнаруженных у убитых вражеских солдат.
— Разберись, пожалуйста, со всей этой макулатурой. Если обнаружишь что-либо ценное для нашей работы или войсковой разведки — сообщишь.
Большинство писем было отправлено из Германии и носило сугубо семейный характер. Лишь в нескольких письмах содержались призывы из пропагандистского арсенала Геббельса. В юношеские годы я одно время увлекался филателией, и мне бросилась в глаза одна гашеная почтовая марка на конверте: обычная, красноватого оттенка серийная марка почтового ведомства Германии достоинством 8 пфеннигов с изображением Гитлера и надписью «Дойчес райх». Однако в верхней части черной краской допечатка: «Остланд». На почтовом штемпеле видно, что место отправления письма — Кауэн. Все ясно! Значит, уже не существует Литвы! Есть колония гитлеровского рейха Остланд, то есть Восточный край, а мой родной город уже не литовский Каунас, а немецкий Кауэн!
В территорию Остланда оккупанты кроме Литвы включили также Латвию, Эстонию и часть Белоруссии. В составе Остланда Литва была превращена в так называемый генеральный округ, безраздельная власть в котором принадлежала рьяному исполнителю гитлеровской политики колонизации Литвы А. фон Рентельну, разместившемуся в Каунасе.
Несколько дней спустя я вместе со своим помощником Я. Храмцовым возвращался из Кувшиново. Уже подошли к крайним избам деревни Тарасково, когда услышали характерный для немецких «юнкерсов» гул. Спустя несколько минут появились и сами бомбардировщики — они вынырнули из-за облаков и стали пикировать на деревню. Мы тут же прыгнули в воронку у дороги. Укрытие не очень надежное, но все-таки лучше, чем лежать на голом поле.
Раздались первые взрывы. Черный столб дыма встал над деревней, а потом и второй, и третий. Вдруг сквозь страшный вой и грохот послышались пулеметные очереди. Строй вражеских стервятников распался. Вскоре увидели и тех, кто стрелял по немецким самолетам, — три краснозвездные «Чайки» преследовали фашистов. Один немецкий самолет, оставляя за собой черный шлейф дыма, упал и взорвался где-то по ту сторону деревни. Остальные пустились наутек, беспорядочно сбрасывая бомбы. Одна разорвалась близко от нашего укрытия. Осколок с визгом влетел в яму и вонзился в землю. Выкопал его, но тут же отбросил прочь — горячее железо обожгло пальцы.
Когда воздушный бой закончился, поспешили в деревню. Дом, в котором мы жили и работали, превращен в груду развалин. Соседний дом горел. Однако никто из бойцов и местных жителей не пострадал — спасли своевременно вырытые щели, в которых все успели укрыться.
А обстановка на нашем участке фронта сложная. Войска противника предприняли наступление, и части дивизии вынуждены были отойти за реку Большая Коша. У деревни Брилёво продвижение врага удалось остановить. Бои шли ожесточенные, некоторые населенные пункты переходили из рук в руки. Лютуя, безо всякой на то военной необходимости гитлеровцы сожгли Заречье. Эта красивая деревня стояла на небольшом холме, утопая в зелени. Теперь, кроме голых, обугленных очагов, печально чернеющих среди дымящихся развалин, от нее ничего не осталось.
Не стихали бои и в годовщину Великого Октября.
Был объявлен приказ, подписанный начальником Особого отдела 22-й армии Петром Калиновичем Прищепой. По случаю знаменательной даты группа сотрудников особых отделов была награждена ценными подарками. Мне вручили именные карманные часы. Приказ заканчивался словами: «Приказываю всем работникам еще больше повысить нашу чекистскую бдительность, еще сильней наносить удары по врагам нашей Родины!»