Страница 34 из 54
Вскоре в дивизию прибыл Председатель Президиума Верховного Совета Литовской ССР Ю. Палецкис, который выступил от имени ЦК КП Литвы и правительства республики на состоявшемся 14 сентября собрании партийного актива соединения. Мне хорошо запомнилась такая фраза из его речи:
«…После битвы под Грюнвальдом литовскому народу не приходилось участвовать в таких серьезных боях, в каких теперь отличились литовские подразделения Красной Армии… В этих боях вы сдали экзамен на мужество и удостоились бессмертной славы…»
В те дни в дивизии гостили прибывшие из города Переяславль-Залесский Ярославской области певцы, танцоры и музыканты Государственного художественного ансамбля Литовской ССР, в том числе известная оперная певица, депутат Верховного Совета республики Александра Сташкявичюте, исполнитель прекрасных задушевных песен Великой Отечественной войны Романас Мариошюс и другие артисты. Они выступали в полках с концертами на импровизированных сценах — с крыльца дома, кузова грузовой автомашины или просто на поляне и имели огромный успех: воины истосковались по народной хоровой и сольной музыке и танцам, и каждый исполненный номер сопровождался бурными аплодисментами.
Здесь, в деревне Хрущево, меня застал долгожданный ответ из Москвы: все правильно — Александр Яцовский ищет с помощью радио своих близких и знакомых. Его адрес — Полевая почта № 63577-Н. Тут же послал письмо по этому адресу. Опять ожидание — я все еще лелеял надежду, что это объявился брат, хотя многое в этой истории оставалось непонятным…
НА КАЛИНИНСКОМ ФРОНТЕ
По знакомым местам. У литовских партизан. Имеющий ранение, шаг вперед! «Бей палкой!» «…Знаю, поехали!» Первая ласточка. Бои под Невелем. Утраченные надежды.
Почти месяц находилась дивизия в окрестностях Тулы. В частях и подразделениях шла напряженная учеба, особенно со вновь прибывшим пополнением. Полки получили новое вооружение, различную боевую технику, которую бойцы успешно освоили.
Как неожиданно нашу дивизию отвели с передовой, так же внезапно был получен приказ следовать в распоряжение командующего войсками Калининского фронта. Нам опять подали железнодорожные составы, и эшелон за эшелоном взяли курс через Москву на северо-запад. Это было в конце сентября 1943 года.
Я покинул Тулу на день раньше и выехал в Москву для выполнения поручения начальника отдела — он меня командировал в НКВД СССР, куда я повез совершенно секретный пакет. Пассажирским поездом прибыл в столицу, сдал в наркомат под расписку пакет и тут же отправился в постоянное представительство Совнаркома Литовской ССР при Правительстве СССР, которое и ныне находится на улице Воровского, в доме № 24. Встретил там немало товарищей и знакомых. Такое было чувство, словно на время очутился где-то в Каунасе!
Вечером в гостинице «Москва» меня принял А. Снечкус. Я застал руководителя Компартии Литвы за письменным столом, заваленным разными книгами и бумагами. Товарищ Матас был такой же энергичный, неутомимый, доброжелательный к людям. Но вместе с тем в его внешнем облике появились некоторые новые черточки — засеребрилась в волосах седина, побледнело и осунулось лицо, глаза смотрели задумчиво, иногда грустно — сказывались тяжелые годы войны…
Прежде всего товарищ Снечкус поинтересовался новостями в дивизии, подробно расспросил о последних боях, в которых мы участвовали, о некоторых командирах, политработниках, в частности о состоянии здоровья моего начальника Ю. Барташюнаса. Он уже знал о гибели Г. Сипавичюса, Й. Зданавичюса и некоторых других товарищей. Было видно, что секретарь ЦК прекрасно осведомлен о боевых делах дивизии, и, по существу, я ему мало что смог рассказать нового.
Несмотря на позднее время, в номер гостиницы все время заходили разные люди, многих из которых я не знал. С некоторыми товарищами Снечкус удалялся в соседнюю комнату для конфиденциального разговора. У меня было такое ощущение, будто нахожусь в оперативном штабе, в котором не стихает ни на минуту напряженная работа.
Я рассказал о странном обращении по радио Александра Яцовского.
Снечкус надумался:
— Александр ни в коем случае не искал бы родных и знакомых при помощи радио. Это, скорей всего, какой-то однофамилец.
У меня были такие же сомнения, но, не желая утратить последнюю надежду, я пытался возразить: дескать, наша фамилия очень редко встречающаяся и об однофамильцах никому из нас никогда не доводилось слышать.
Снечкус долго молчал. Потом, вздохнув, покачал головой, только и сказал:
— Что ж, подождем ответа…
Вечером, прогуливаясь по улицам столицы, я узнал радостную весть — освобождены Смоленск и Рославль. Ровно в 21 час прогремели 20 залпов из 224 орудий в ознаменование этого исторического события. Впервые тогда увидел это впечатляющее зрелище: зарево артиллерийских залпов и ослепительный блеск сотен разноцветных ракет над стенами древнего Кремля. Тысячи незнакомых людей — москвичей и гостей столицы поздравляли друг друга, качали воинов Красной Армии, в том числе и меня, случайно оказавшегося в ликующей толпе. Всего этого забыть нельзя…
Переночевал в постпредстве, а утром следующего дня на железнодорожной станции Люблино дождался эшелона штаба дивизии.
…Калинин остался в стороне. Проехали знакомые места: Торжок, Кувшиново, Селижарово, Пёна, Андреаполь, Торопец. Впереди были Великие Луки, а это значило, что уже недалеко, и родная Литва…
Высадились на станции Кунья, не доезжая Великих Лук. Дальше надо было следовать своим ходом, однако в нашем отделе один из шоферов заболел и попал в госпиталь. Машина осталась без водителя, и я доложил полковнику Барташюнасу, что сам буду управлять полуторкой — грузовой автомашиной марки ГАЗ-АА, с оборудованной будкой, в которой и работал и спал.
Начальник отдела сначала об этом и слышать не хотел, но потом я его убедил, рассказав, что в 9-м пехотном полку литовской армии я одно время служил в автомобильном взводе в должности водителя. Впрочем, другого выхода из создавшегося положения не было — замены выбывшего из строя шофера в тот момент не нашлось. Пришлось вспоминать старое ремесло — ведь уже более двух лет не сидел за рулем.
Дороги в этих местах отвратительные — всюду грязь, скользкая глина, чуть в сторону — болота. Даже опытные водители проклинали на чем свет стоит подобную езду, а мне и подавно трудно было вести машину по такой грязище. И все же к первому привалу в деревне Хрущали автомобиль довел благополучно, а 30 сентября приехал на ней в штаб дивизии — в деревню Нивы.
Дивизия вошла в состав 2-го гвардейского стрелкового корпуса 4-й ударной армии.
1 октября меня вызвал начальник отдела и приказал поехать по данному мне адресу к А. Снечкусу с пакетом от командира дивизии. Для этой цели была выделена штабная легковая машина — вездеход. По дороге сделали короткую остановку в Великих Луках. С трудом узнавал знакомые улицы и здания. Вспоминал: вот здесь был Дом Красной Армии — величественный фасад, широкий лестничный марш полукругом, красивый вестибюль. Остались полуразрушенные стены здания, а на развороченных ступенях лежала груда обломков фасада второго этажа. В развалинах лежали здания городского Совета, почты и возвышавшийся напротив нее большой дом из красного кирпича, на первом этаже которого располагался магазин. Не было видно ни одного здания, пригодного для жилья. Мне пришлось побывать в опустошенном Орле, читал я о страшных руинах Сталинграда, но, увидев, во что превращены Великие Луки, не мог себе представить более страшных разрушений.
Через совхоз «Ушицы» поехали в сторону Торопца. В середине дня добрались до деревни Семивье, где находилась база литовских партизан. В Семивье по указанию командования я должен был встретиться с А. Снечкусом, однако его на базе не оказалось. Мне подсказали, что надо ехать на прифронтовой аэродром вблизи железнодорожной станции Старая Торопа. Кроме товарища Снечкуса я там застал и других руководителей литовского партизанского движения — Э. Билявичюса, Ю. Чеснокова, Б. Баранаускаса. Жизнь на базе и на аэродроме била ключом!