Минимо

Она стояла на кладбище перед крестом. На табличке выгравированы фамилия, имя, отчество, дата рождения, дата смерти. Это её отец. «Бесаме мучо»… Наверное, так пела его душа… Пела от счастья. До сих пор, чтобы просто почувствовать, какое теплое для неё, когда он был жив, было время, она включает эту старую как мир песню…

Что будут помнить об её отце через год или через десять? Как-то на подарок он сделал пару охотничьих тесаков и сам сшил к ним кожаные ножны. Лучшего подарка на её памяти нет и быть, наверное, уже не может. Она не хочет, чтобы об отце забыли, и будет писать о нём, чтобы знали, каким он был. И помнили… Чтобы ей самой не забыть, каким был он.

Первый раз её «пробило на стихи», когда она по-настоящему влюбилась. Как и положено, подбор рифм, «кровь-любовь», попытки выразить захлестнувшие эмоции катренами… Через какое-то время, под влиянием бардовской песни, она начала экспериментировать и с прозой. Как-то, набравшись храбрости, она пришла в республиканский Союз писателей и показала там всё, с её точки зрения, самое на тот лучшее из того, что вышло из-под её пера. Она гордилась каждой написанной строчкой, но в ответ услышала тщательно подбираемые цензором слова: «Понимаете… Новой Ахматовой или Цветаевой из вас не получится… Но, если хотите, продолжайте писать… Для себя…» Это отбило её от стихоплётсва надолго. Лет через десять-пятнадцать эту плотину все-таки прорвало. Никто её не поддерживал, но и никто не критиковал. Писалось ей тогда мучительно – мысли никак не хотели рифмоваться, размер бился. Из того времени у неё осталось много незаконченного. Потом произошло событие, после которого она сожгла всё – свои дневники, черновики и толстую тетрадь со стихами. Тогда её душа будто умерла, ни мыслей, ни чувств у неё попросту не было.

Со временем даже лесное пожарище зарастает и восстанавливается. Так и она. Ожила и начала писать снова. Сначала то, что всплывало из написанного ранее – оно уже жило своей жизнью и тоже умирать не стремилось. Затем начала записывать, что накопилось и назрело за время с момента её воскрешения. Позже в жизни происходило много разного и не всегда хорошего. Но постоянно идея в голове, цепляясь за одно лишь слово или фразу, раскручивала клубок мыслеформ и эмоций, складывая всю эту мозаику в единую цельную картину, и когда всё заканчивалось, появлялся новый стих или зарисовка в прозе. Так у неё и продолжается и сейчас…

Она никогда не считала себя поэтом – скорее рифмоплётом – и не претендовала на какое-либо признание. Просто делилась тем, что «варилось» в её голове и оживало потом своей отдельной жизнью. «Не судите меня строго… Я не волшебник… Я только учусь…», – всем и всегда честно говорит она.

Когда-то давно в её голове друг за друга зацепились слова, и сложились две странные строчки. А дальше не писалось… Так и крутились они в голове, изводя её вопросом: «К чему они сложились так не до конца?» Лет через двадцать к ним добавились ещё две строчки. Вышло подобие четверостишия, и не писалось вновь… Всё это время она жила мечтой поехать в Аркаим, по преданию, место силы древней цивилизации Ариев. Когда осознала, что поездка в очередной раз откладывается на неопределённый срок, ночью ей приснился сон… Что ей снилось, она не помнит, но невесомое ощущение прояснения по пробуждению было явным. Витавшие в воздухе и никак не дававшиеся ей в руки сточки сложились в единое целое, и так давно задуманный стих дописался на одном дыхании.

Ещё через полгода поездка осуществилась. Как туда ехала, где была и что делала – разговор отдельный и долгий. Когда, возвращаясь домой, тряслась в автобусе, думала, зачем же она ездила? Что она хотела увидеть или услышать? Что для неё Аркаим?

Для кого-то Аркаим – лишь точка на географической карте, бескрайние степи, жара и вечный ветер. Для других – туристическая площадка с ларечками сувениров и хавчика, где можно праздно пошататься и при случае даже подраться. Для кого-то Аркаим – огромный музей-заповедник под открытым небом, в котором найденные археологами поселения датируются началом четвёртого века до нашей эры, ранее, чем были построены египетские пирамиды.

Но есть люди, для которых Аркаим – это действительно место силы, со своей мистикой, кривым березовым лесом, временными порталами и неравномерным течением времени. Что для неё Аркаим она не может сформулировать до сих пор. Интересно ей было всё. Посещение местных достопримечательностей – гор и утесов, выполнение тренингов по разным направлениям – от зарядки талисмана на деньги до призвания помощи рода в решении сложных проблем. Тогда время для неё текло неоднозначно. День, несмотря на насыщенность событий, тянулся как жевательная резинка – долго и нескончаемо. Ночь проносилась просто на выдох-вдох. Небо постоянно заполняли необычные, то подсвеченные солнечной радугой, то в являющие своими очертаниями лица и оскалы, облака. От рьяного солнца её кожа обгорела в первый же день, от сильнейших степных ветров она же ещё и сильно обветрилась. Но несмотря на это, боль и усталость не чувствовались совсем. И все время её не покидало ощущение дежавю…

Все встало на свои места, когда попала на экскурсию в поселение. Оказавшись на месте, она осознала, что точно тут уже была, когда-то, в одной из прошлых своих жизней. Она видела этот город, когда в нём ещё жили люди. Она всё это видела, и это вылилось в стихотворении. Вспомнилось многое, но ещё больше так и осталось заблокированным, хотя и эти предчувствия были ослепляюще яркими.

В поездке она всегда носила с собой фотоаппарат, чтобы успеть сохранить, что поймает и за что зацепится её взгляд, дабы потом разобраться в своих ощущениях и вспомнить, что и как происходило «тогда». А разбираться ей всегда было в чём. За это время от неё ушло ощущение загнанного в угол зверька, растворились многие страхи и появилась тихая уверенность в собственных силах, выяснились слабые места, с которыми она запланировала работать, и пульсом в голове застучала единственная мысль: «Все будет хорошо! Я – живая!»

У каждого есть любимое время года, наступления которого он ждет с особым трепетом. Это время, когда что-то обновляется и прорастает. В душе начинает играть новыми, ранее не виданными красками то, что уже вроде как погасло и уже ничем не пахнет. Для неё такое время – весна. Каждый год она ждёт её с каким-то предвосхищением чуда, и чудо не заставляет её ждать! Тает снег, распускается природа, просыпаются разные жучки-паучки, бабочки, в том числе и в животах людей, и все начинают торопиться жить!

Но когда все связанные с наступлением весны чудеса успевают свершиться, на смену любви приходит чувство, до которого ей один шаг, и она начинает эту весну ненавидеть. Не потому, что из-за перепадов погоды у неё до тошноты скачет давление и болит сердце. Не потому, что из-за холодного и влажного воздуха начинает болеть колено, на котором у неё порвана добрая треть связок. И совсем не потому, что у неё наступает сезонное обострение гастрита, а от неистового, слепящего снежными «зайчиками» солнца у неё начинают болеть глаза.

Нет, она ненавидит весну потому, что в этот период в ней начинается мучительная борьба с собой. Душа и память входят в диссонанс, а вокруг… Вокруг просыпается жизнь. Природа, словно потягиваясь после долгого сна, стряхивает с себя остатки снега. Душа тянется к солнцу, требуя обновлений во всем – в доме, в одежде, в мыслях и чувствах. Но память тяжелым булыжником висит на шее и паническими атаками напоминает, чем всё в этом мире имеет обыкновение заканчиваться.

Так уж получилось, что самые необдуманные поступки она совершала именно вёснами. И именно вёснами для неё всё заканчивалось, и вновь звучала фраза: «Ты хорошая, но я еду туда, где меня ждут». Словно могильный камень на душу клали. И не раз. С тех пор в её голове набатом в это время стучат четверостишия, написанные в минуты её первого весеннего отчаяния. Именно весной, чтобы никто не видел эту её борьбу на самоуничтожение, чтобы никто не знал, насколько она уязвима в этот момент, она надевает броню. Чтобы никто не достучался. Чтобы никто в очередной раз не сделал ей больно. Чтобы не разрушить саму себя.