Эйсид-хаус

Ричард нисколько не раскаивался в своем бестактном замечании. Напротив, он продолжил атаку, пытаясь создать из меня подходящий объект ненависти:

– Мы, голландцы, отправились в Южную Африку. Вы, британцы, угнетали нас. Вы засунули нас в концлагеря. Это вы придумали концлагеря, а не нацисты. Научили их этому, да и геноциду. Вы извели маори в Новой Зеландии чуть ли не под ноль – эффективнее, чем Гитлер с евреями. Я не оправдываю то, что буры делают в Южной Африке. Никогда. Никоим образом. Но вы, британцы, заложили ненависть в их сердца, сделали их жестокими. Угнетение порождает угнетение, а не разрешение конфликта.

Я ощутил прилив злости. Меня так и подмывало толкнуть речь, что я шотландец, а не британец и что Шотландия – последняя оккупированная колония Британской империи. Хотя я в это не больно-то и верю; шотландцы угнетают сами себя своей одержимостью насчет англичан, которая и порождает ненависть, страх, раболепство, зависимость и презрение. Да и не собирался я ввязываться в спор с этим самовлюбленным идиотом.

– Не стану утверждать, что разбираюсь в политике, Ричард. И все же, мне кажется, твой анализ отдает субъективностью.

Я встал, улыбаясь Крисси, которая вернулась со стаканчиками «Хаген-Даз», украшенными на верхушке затейливой розочкой.

– Знаешь, Юэн, кто ты такой? Знаешь? – приставала она.

Крисси явно обдумывала какую-то тему, пока ходила за мороженым. Теперь она выплеснет свои наблюдения на нас. Я пожал плечами.

– Посмотрите-ка на этого Мистера Хладнокровие. Везде бывал, все пробовал. Ты точно такой же, как Ричард и я. Бездельничаешь и гуляешь. Куда там ты собирался после Амстердама?

– На Ибицу или в Римини, – ответил я.

– Туда, где рейверские тусовки и экстази, – заключила она.

– Хорошие тусовки, – кивнул я. – Побезопаснее джанка.

– Может, и так, – сказала она раздражительно, – но ты просто евротреш, Юэн. Мы все такие. Сюда прибивает всякое отребье. Амстердамский порт. Мусорный бак для европейского хлама.

Я улыбнулся и достал новую бутылку «Хайнекена» из корзинки Ричарда.

– За это стоит выпить. За евротреш! – провозгласил я.

Крисси с энтузиазмом ударила своей бутылкой по моей. Ричард неохотно присоединился к нашему тосту.

Ричард, конечно же, был голландцем, но вот акцент Крисси было гораздо сложнее определить. У нее временами появлялся ливерпульский выговор, как если бы тамошний уроженец пытался закосить под некий гибрид английского и французского среднего класса, хотя я был уверен, что этот акцент напускной. И все же я вообще не собирался спрашивать, откуда она, чтобы не дать ей возможность ответить: отовсюду.

Когда мы тем вечером вернулись в город, Ричард явно страшился худшего. В баре он тщетно пытался споить нас, отчаянно стараясь свести то, что должно было случиться, к нулю и облому. Его лицо приняло измученное выражение. Я собирался домой вместе с Крисси. Это было настолько очевидно, что она могла с таким же успехом дать объявление в газете.

– Я так устала, – зевнула она. – Это все морской воздух. Проводишь меня домой, Юэн?

– Почему бы тебе не подождать, пока я закончу работу? – простонал в отчаянии Ричард.

– О, Ричард. Я совершенно измотана. Не беспокойся, Юэн доведет меня до станции, да?

– Где ты живешь? – прервал ее Ричард, обращаясь ко мне, пытаясь получить хоть долю контроля над событиями.

Я отмахнулся от его вопросов и повернулся к Крисси.

– Это самое меньшее, что я могу сделать после того, как вы с Ричардом устроили мне такой великолепный день. Да и мне тоже пора спать, – продолжил я низким, маслянистым голосом, выпустив на лицо ленивую усталую улыбку.

Крисси чмокнула Ричарда в щеку.

– Я позвоню тебе завтра, детка, – сказала она, глядя на него так, как мать смотрит на недовольного ребенка.

– Спокойной ночи, Ричард, – улыбнулся я, когда мы уже уходили.

Я распахнул дверь для Крисси, а когда она вышла, оглянулся на измученного дурака за барной стойкой и подмигнул ему, приподняв брови:

– Сладких снов.

Мы прошли через квартал красных фонарей, через каналы Вурбург и Ахтербург, наслаждаясь свежим воздухом и городской суетой.

– Ричард невероятно ревнив. Так раздражает, – задумчиво сказала Крисси.

– Нет сомнений, что его сердце в правильном месте, – отозвался я.

Мы шли к вокзалу в полнейшей тишине, к тому самому месту, где останавливался трамвай Крисси. Она жила прямо за стадионом «Аякса». Я решил, что пришло время огласить мои намерения. Повернулся к ней и сказал:

– Крисси, я хочу провести эту ночь с тобой.

Она глянула на меня, полузакрыв глаза и выдвинув челюсть.

– Так я и думала, – самодовольно ответила она. Крисси обладала просто потрясающим высокомерием.

Дилер, стоявший на мосту над Ахтербургским каналом, окинул нас взглядом. Демонстрируя тонкое понимание момента и знание рынка, он прошипел: «Экстази для секса». Крисси вскинула брови и хотела было остановиться, но я потащил ее дальше. Говорят, что экстази хорош для ебли, но лично я под ним могу только танцевать и обниматься. Да и вообще, последний раз был у меня так давно, что мои яйца попросту распирало от желания. В общем, только афродизиака еще и не хватало. Крисси мне не нравилась. Мне нужен был трах, вот и все. Под хмурым ты словно объявляешь сексуальный мораторий, а затем постгероиновое сексуальное пробуждение пощады не знает – этот нестерпимый зуд не уймется, пока не почешешь. Мне надоело сидеть и дрочить в гостиной у Рэба / Робби, смешивая затхлый мускусный запах спермы с дымом гашиша.

Крисси делила квартиру с нервной смазливой девушкой, Маргрит, которая постоянно грызла ногти, закусывала нижнюю губу и говорила на беглом голландском и медленном английском. Мы немножко поболтали втроем, а потом мы с Крисси направились в ее спальню в пастельных тонах.

Я начал целовать и трогать Крисси, и мысли о Ричарде не покидали меня ни на секунду. Я не хотел сексуальных игр, я не хотел заниматься любовью, не с этой женщиной. Я хотел выебать ее. Сейчас же. Лапал я ее только из-за Ричарда, считая, что, потратив время на это и сделав все должным образом, добьюсь большего контроля над ней и тогда сумею доставить ему больше неприятностей.

– Трахни меня… – прошептала она.

Я откинул одеяло и непроизвольно скривился, увидев ее влагалище. Оно было ужасным: воспаленное и в шрамах. Она слегка смутилась и застенчиво объяснила:

– Мы с подружкой забавлялись… с пивными бутылками. Просто немножко увлеклись. У меня здесь все воспалено… – она потерла свою промежность, – трахни меня в попку, Юэн, мне это нравится. У меня тут есть вазелин.

Она вытащила из тумбочки банку «KY» и стала намазывать мой эрегированный член.

– Ты ведь не будешь возражать? Сунуть мне в попку? Давай любить друг друга как животные, Юэн… мы и есть животные, евротреш, помнишь?

Она перевернулась и стала намазывать вазелином свою задницу, начиная со складок, а затем и саму дырку. Когда она закончила, я засунул ей палец, проверяя на дерьмо. Против анального секса я ничего не имею, но терпеть не могу дерьма. Дырка была чистой, и к тому же куда симпатичнее ее пизды. Будет гораздо приятнее пялить Крисси туда, чем в воспаленную разодранную щель, испещренную шрамами. Лесбийские игрища? Как же, как же. С Маргрит, что ли? Хуй там. И хрен бы с ней, с эстетикой, но я боялся кастрации, так и представляя дырку, полную битого стекла. Хватит мне и ее задницы.

Она, несомненно, делала это раньше много раз – настолько легко я вошел в ее задницу. Я схватил ее тяжелые ягодицы обеими руками, в то время как ее отвратное тело прогибалось передо мной. Думая о Ричарде, я прошептал ей:

– Мне кажется, тебя надо защищать от тебя самой.

Я агрессивно дергался и был шокирован, увидев свое отражение в зеркале – перекошенное, ухмыляющееся, уродливое лицо. Энергично потирая свою воспаленную пизду, Крисси кончила, ее толстые складки болтались из стороны в сторону, когда я выпустил струю ей в ректум.