Страница 4 из 15
Ираклион, 10 февраля 1945. Около 6 часов утра.
За ночь нагнало туман; прибой теперь казался совсем близким: слышно было, как в волнах перекатываются камни. Темень должна была стоять полная, но нет: лучи прожекторов беспорядочно месили туман и море, и по потолку пробегали странные сполохи. Айове Мерри снова - который раз - приснился чудесный и страшный сон: :тебе сюда, сказал кто-то, беги, и он бросился вперед, лед подавался под ногами, но держал, держал! - бесконечный бег над глотающей бездной, но вот и берег, и грохот, отлетающий от обрыва, а потом - ворота в каменной стене, медленно открываются, за ними испуганные лица, Серый рыцарь (шепот многих уст), скорее, скорее: и следующий удар (чей? не помню:) приходится в прочную стену, а его уже ведут под руки, и броня опадает с тела, как кора с тех деревьев, что сбрасывают кору, он наг, но здесь вода, в воде плавают розы, одни цветки, без стеблей, и две наяды: Он знал, что больше не уснет. Это просто страх. Ты не сходишь с ума. В прошлом году он осторожно пытался проконсультироваться у армейского психиатра: сны, которые повторяются ночь в ночь - это что? Но психиатр прописал бром и мокрые обтирания, а неофициально посоветовал походить по всяким ночным клубам с номерами: помогает: Тогда они еще стояли в Риме. С проститутками Айова скучал. Возможно, как и они скучали с ним. Проклятый Эрвин, подумал Айова. Он открыл окно. Мокрый, соленый, холодный воздух толкнул его в грудь. Если бы ты тогда: Зачем?! Он знал, зачем. У него все еще оставалась надежда вернуться в тот небывалый сад, к наядам Джулии и Яне: Эрвин сказал, что несколько недель занятий - и у Айовы получится всё. Он может, и осталось только - научиться: Проклятый Эрвин. Временами он становился главным врагом. Без него жизнь была бы нормальной, тихой: Пресной. Никакой. Он показал, что такое жизнь на самом деле. Зачем вообще нужно жить. И это давало силы, как ни странно. Впрочем, следует быть справедливым. Пристальные сны начались у Айовы задолго до встречи с Эрвином. Собственно, поэтому он и ненавидел Ираклион: Это было то место, в которое раньше он попадал после смерти. Когда он впервые приехал с аэродрома, то чуть не закричал от ужаса: городок, окруженный крепостной стеной, форт на островке, узкая дамба - все это словно выплыло из его снов. Разве что море оставалось живым, пусть серо-зеленым и холодным: Да. И город снов не кишел английскими моряками и американскими летчиками. Он был почти пуст, и лишь немногие жители сидели на табуретках возле своих дверей. И еще там не было дня. Ночь или сумерки. Чернолицая мадам Теопия сама нашла его: подошла и сказала пароль. С тех пор Айова стал завсегдатаем маленького полуподпольного борделя. Впрочем, уединялся он только с самой мадам, и потому у простых посетителей, зенитчиков из форта и летчиков истребительного авиакрыла, слыл гурманом и сволочью. Все равно Ираклион оставался для него городом-тупиком, из которого не было выхода. Яна и Джулия: Он вспоминал их не только и не столько за постель, которую они легко и охотно с ним делили, а за какой-то веселый звон и сияние, исходившие от них. Люди так не звучат, и девушки, с которыми он встречался после, казались вырубленными из сырых чурбаков. Проклятый Эрвин: Может быть, тебе будет легче, сказал он, уходя (холодный темный Лондон и час, неотличимый от ночи; скоро завоют сирены), если ты будешь знать: то, что ты станешь сообщать мне, прежде всего будет предназначено для защиты верхнего мира. Твоих наяд. И всего того, что их окружает. Война началась слишком рано, мы - те, кто бывает там - не успели договориться. Ты будешь работать не на Германию, а на верхний мир. На Хайлэнд: Агент Хайлэнда: Айова знал, что если его поймают, то расстреляют как простого немецкого шпиона. Впрочем, поймать его было бы непросто. Сообщает какие-то сведения? Потому что болтун. Рация, рация где? Или хотя бы стремительно летящие в бурном небе почтовые голуби? Нет: и гадалка Дженни в Лондоне, и подслеповатый букинист в Сицилии, и мамаша Теопия здесь, на Крите - все они, выслушав Айову, лишь замирали на четверть часа, закрыв глаза и чуть закинув голову, и только пальцы чуть подрагивали, как будто руки их были руками пианиста, вспоминающего давнюю мелодию: Так что контрразведчикам было бы трудно предъявить кому-либо обвинения - даже если бы они ворвались в разгар "сеанса". Иногда он ненавидел себя. Иногда - гордился: В любом случае, жизнь была кончена. Не зря же проклятый Ираклион издавна возникал в его снах как город по ту сторону. И, как всегда после сеансов связи, несколько бессонных ночей майору Айове Мерри, помощнику коменданта авиабазы Вамос, были обеспечены:
Берлин, 10 февраля 1945. 9 часов
Как любой ночной житель, по утрам Штурмфогель чувствовал себя отвратительно. Ему удалось поспать четыре часа на диване в кабинете Гуго и потом освежиться кофе и шоколадом "Кола", который просто обязан был сообщать мышцам силу, а мыслям легкость, но, наверное, слишком долго хранился на складе стратегических резервов: Он ненавидел спать в помещении "Факела", даже в этом новом, которое вроде бы не должно было успеть пропитаться миазмами их работы, но вот тем не менее - успело. И вообще плохо, когда утро начинается с Карла Эделя: Карл вошел, продавив тонкую пленку сна, и вонзил когти в плечо спящему Штурмфогелю, и пока тот отбивался, всё хищно улыбался и щурился, как кот, сожравший дюжину мышей и решивший отполировать птичкой. Штурмфогель сначала замер в его когтях, но потом вздохнул и сел. - Ф-фу: Что у тебя, Карл? - Можешь себе представить - зацепка. По одному из прошлогодних дел проходила девка, которая была или остается связником Эйба Коэна. - Она у нас? - Нет, она на свободе, но тем лучше! - Да, конечно. Где она? - В Женеве. Где еще быть шпионке? - Ты прав. Ты чертовски прав: У тебя есть кто-нибудь в Женеве, кто смог бы организовать наблюдение за ней? - Где же еще быть шпионам: Ну, поскольку твоей операции дан полный приоритет, я сниму одного своего парня с наблюдения за русской колонией. - Ага. Но только пусть не спугнет: Карл уже уходил, но в дверях обернулся. - Ты знаешь, - сказал он, - Сунь-Цзы пишет, что для обслуживания одного солдата требуется восемьдесят крестьян, а для обслуживания одного шпиона сто солдат. Я посчитал, и получается, что каждый взрослый швейцарец обслуживает примерно одного целого и семь десятых шпиона. Неплохо устроились эти швейцарцы, правда? Он ушел, а Штурмфогель остался, несколько обалделый. Едва он успел умыться и проглотить кофе, как за ним зашел Гуго, деловитый, как счетовод. - Поехали, я познакомлю тебя с десантом. - Поехали: А куда? Гуго усмехнулся и ткнул пальцем вверх. - Надолго? - Час-полтора. - Хорошо: Штурмфогель сгорбился, потом резко расправил плечи, запрокинул голову и сделал специфическое движение всем телом - будто на носу у него балансировал мяч, и надо было подбросить его к потолку. Он по-прежнему был в кабинете Гуго, но теперь это был неуловимо другой кабинет. То ли чуть просторнее, то ли чуть светлее: Две секунды спустя Гуго появился рядом. - Никогда не успеваю за тобой, - сказал он. Штурмфогель пожал плечами. Гуго распахнул окно - влетел и закружился пыльный смерчик - и перевалил через подоконник свернутую веревочную лестницу. С некоторых пор в коридорах "Факела" стало твориться что-то неладное: если войти в дом и найти свой кабинет было легко, то выйти из дома - сделалось непростой задачей. Коридоры змеились, раздваивались и растраивались, пересекали сами себя на разных уровнях - и то и дело норовили вывести в какую-то исполинскую душевую, предназначенную для помывки не менее чем полка: Гуго однажды проблуждал шесть часов - и, разозленный, приказал всем обзавестись веревочными лестницами, пока не будет устранена проблема. Но проблема устраняться не желала, большинство сотрудников как-то научились ориентироваться в лабиринте, тратя на выход минут десять, и предлагали Гуго пройти ускоренный курс ориентирования, однако шеф безопасности упрямо пользовался веревочной лестницей: Автомобиль, лакированный и хромированный шестиколесный монстр с какимито безумными завитушками решеток, бамперов, дверных ручек, ждал под окном. Рюдель, водитель Гуго, выбрался из машины, чтобы открыть двери пассажирам. Штурмфогель отметил, что Рюдель стал еще грузнее и как будто старше. Там, внизу, он уже четвертый месяц лежал в госпитале СД, не приходя в сознание, и был в двух вздохах от смерти: пролежни проели всю его спину: - Ты как будто с похмелья, - сказал ему Гуго. - Прошу прощения, штандартенфюрер, - просипел в ответ Рюдель, - пива вчера холодного выпил, а как голос утратил - шнапсу глотнул: - Шнапсу, - передразнил Гуго. - От шнапсу толку мало, разве что в прорубь ухнешь, а голос надо горячим кагором восстанавливать, учи вас: Рюдель виновато поеживался. - Куда едем, штандартенфюрер? - В цирк. - В цирк так в цирк, отлично: Мотор взревел, как судовой дизель, машину заколотило. Но когда Рюдель выжал сцепление и монстр тронулся, дрожь и рев пропали, сменившись нежным пофыркиванием. Булыжная мостовая, вся в покатых буграх и впадинах, мягко ложилась под колеса. Привлеченный каким-то движением в зеркале, Штурмфогель оглянулся - но это была только нелепая длинноногая многокрылая птица, из тех, что в штормовые безлунные ночи бьются в окна: Снаружи здание "Факела" напоминало вагон бронепоезда: железные листы внахлест, болты, заклепки, бойницы и амбразуры. Стальной масляный блеск. Машина свернула налево, в сторону рынка, и "вагон" пропал из виду. Здесь не было ни единой прямой линии: погнутые столбы фонарей, покосившиеся фасады, кривые темные заборы. И эту нелепую кривизну всего и вся лишь подчеркивала торчащая прямо по курсу исполинская глинисто-красная пожарная каланча со шпилем. Прохожие здесь были редки - район считался небезопасным в любое время суток. В одном из переулков уже много месяцев стоял темно-серый танк, оплетенный плющом. Башня танка была чудовищной, как и торчащая из нее пушка. Казалось, что танк утонул в земле, пустил корни и дал побеги. Иногда на нем появлялась какая-то надпись на русском. Потом ее смывали дожди. Потом она опять появлялась. Рюдель вдруг резко дал по тормозам и одновременно надавил на клаксон. Штурмфогель ткнулся лбом в спинку переднего сиденья. Дорогу медленно пересекала большая парусная лодка на деревянных колесах с намалеванными на них грубыми клоунскими рожами. Над бортами кривлялись полуголые раскрашенные мужчины и девицы с длиннющими волосами и в масках птиц и чудовищ. - Распустили, - прошипел Рюдель. - В Бельзен бы вас: ремешком: - Ну-ну, - неопределенно отозвался Гуго. Наверняка он знает, что большинство таких вот эскапад устраивают как раз заключенные, подумал Штурмфогель. Интересно, что делал бы я?.. В его жизни было по крайней мере четыре момента, когда он мог угодить в концлагерь. Но - как-то вот пронесло. Рынок был еще полупустым, лишь арабы в белых рубахах раскладывали по прилавкам свои товары: фрукты, орехи, маленькие оранжевые дыни, горы верблюжей шерсти и уже готовые пестрые вязаные вещи: Сами верблюды паслись на обширном пустыре за рынком - там, где в прошлом году стоял цыганский табор. Стайки ребятишек играли в салочки. Началась платановая аллея, высаженная еще при Луи Шестнадцатом; деревья с пепельно-зелеными стволами имели свои имена. На некоторых сами собой проступали лица: Место или сооружение, которое называлось Цирком, никогда цирком не было и вообще непонятно почему получило такое наименование. Разве что за веселые фокусы, которые прежде здесь творились иногда. Мало кто из горожан знал, как попасть в Цирк, хотя почти все о нем слышали. Просто вот эта незаметная аллея маленького скверика вовсе не кончалась у суровой кирпичной стены с рельсами узкоколейки по верху, а ныряла под стену и там, виляя из стороны в сторону и отбрасывая обманные тупички, приводила в конце концов к обширной, более двухсот метров в диаметре, воронке со спиральным спуском. На дне воронки стояла густая топкая светло-серая грязь, в которой кто-то жил: С тех пор, как "Факел" приобрел это место, туда стало вообще невозможно попасть: проезд под стеной закрыли тяжелыми воротами, а всю территорию обнесли густым проволочным забором. На вышках день и ночь стояли бессменные часовые - в лоснящихся черных накидках и глубоких блестящих стальных шлемах, фаты которых спускались до плеч, а решетчатые забрала прикрывали лица. Коричневатые плети ядовитого плюща обвивали опоры вышек. В тихие безлунные ночи над Цирком что-то призрачно мерцало, и тихий низкий жалобный вой разносился далеко по окрестностям: Машина притормозила у поворота, кое-как в него вписалась, потом нырнула в крутой спуск: Черные створки ворот медленно разошлись. Кто-то, закутанный в белое покрывало так, что даже глаза с трудом угадывались в складках, наклонился к окну машины, разглядел водителя и пассажиров - и махнул рукой: проезжайте. - Что здесь делается? - спросил Штурмфогель. - Трудно сказать, - Гуго потер нос. - Мы делим это пространство с "Аненэрбе", а Зиверс - не тот человек, с которым можно поговорить на подобные темы: Руди был гораздо приятнее. - Удивительно слышать: - усмехнулся Штурмфогель. - А кстати, где он сейчас? - Гиммлер куда-то спрятал, - и, перехватив недоуменный взгляд Штурмфогеля, поправился: - Нет, совсем не то, что ты подумал. Просто Руди теперь работает соло и отчитывается исключительно перед рейхсфюрером. Я думаю, он неплохо устроился. Штурмфогель кивнул. Его бывший начальник обладал по крайней мере двумя талантами: легко находить новое место службы - и легко (и с треском) терять его. Буйные заросли расступились, и взору предстал новенький ангар с большой цифрой "9" на воротах. - Приехали, - сказал Гуго. - Здесь наш оазис. Здесь никогда ничего не случается. У входа в ангар - маленькой калитки в створке огромных ворот - сидела странная двухголовая и двухвостая собака. - Это Бефаст, - сказал Гуго. - Он тебя обнюхает, и все. Не дергайся. - Это будет каждый раз? - спросил Штурмфогель, ежась. Он не любил и побаивался собак. - Нет, только первые дни: От самой собаки воняло так, что хотелось заткнуть нос: паленой шерстью и угольным горячим шлаком. - Как он различает запахи? - прошептал Штурмфогель. Бефаст обнюхал его сначала одним носом, потом другим. Коротко рыкнул: проходи. Приветливости в его глазах не было. Внутри ангар напоминал фантазию Эшера: лестницы, переходы, какие-то ящики и корзины на столбах: - Нам вон туда, - показал Гуго. - А это всё - полоса препятствий, ребята тренируются. Штурмфогель посмотрел, куда указывала рука Гуго. В углу под пологом из маскировочной сети стоял большой канцелярский стол, несколько стульев, бюро, шкаф: - Там будет твой кабинет. Устраивайся. Сейчас я позову ребят. Через несколько минут бойцы "Гейера" выстроились перед Штурмфогелем все в спортсменских трусах и майках, никак не похожие на десантников, а скорее на команду по какому-нибудь экзотическому десятиборью. - Антон, - представился Хете и подмигнул. - Здесь мы называем друг друга по именам. - Тогда - Эрвин, - сказал Штурмфогель. - Нет, - сказал Антон-Хете. - Ты - только Штурмфогель. - Берта, - протянула руку белокурая красавица. - Штурмфогель: - Цезарь, - расплылся в белозубой улыбке огромный загорелый викинг. - Дора, - приветливо кивнула высокая худощавая девица. - Эмиль, - коротко стриженый парень с лицом младенца и торсом боксерапрофессионала. - Фридрих, - совершенно ничем не примечательный тип, идеальный филер. - Гюнтер, - его брат-близнец. - Хельга. Бог ты мой, замер на миг Штурмфогель, где же они взяли такую необыкновенную и необычную красавицу: что-то восточное в чертах: За спиной кто-то хихикнул. Штурмфогель шагнул к следующему. - Йон, - сухой и жилистый, похож на богомола - прекрасный бегун и боец. - Курт, - маленький, Штурмфогелю чуть выше плеча, но очень аккуратно и крепко сложенный парень с хитрыми внимательными глазами. - На сегодняшний день это все, - подвел итог Антон. - Если ты считаешь, что нужны еще люди: - Пока у меня нет никаких представлений об этом, - сказал Штурмфогель. - Хорошо, - вступил в разговор молчавший до сих пор Гуго. - А теперь некоторые особенности. Ты, - он ткнул Штурмфогеля пальцем в грудь, - не имеешь права отдавать приказы кому-либо из бойцов отряда, а только и исключительно Антону. Он решает, кого и куда послать, каким способом и какими силами выполнить задачу - и так далее. Для тебя "Гейер" - своего рода "шкатулка сюрпризов". Ты загадываешь желание, нажимаешь на кнопку, крышка распахивается, и ты получаешь свой приз - но как и каким образом приз попадает в шкатулку, тебя занимать не должно. Это приказ, Штурмфогель. Ты меня понял? - Не дурак, - сказал Штурмфогель.