Страница 40 из 41
– Доставка почты – единственное дело, – сказал Мокриц и снова замешкался. Самым краешком уха он слышал шепот.
– Что-то не так? – спросила госпожа Резник.
– А? Нет! О чем это я… ах да, это важное дело. Нельзя закрывать глаза на историю, госпожа Резник. Общение – отличительная черта нашего вида, госпожа Резник! – Мокриц повысил голос, чтобы перекричать шепот. – Почта должна доходить до адресата, почта должна быть доставлена!
– Ну зачем же кричать, господин фон Липвиг, – отпрянув, сказала журналистка.
Мокриц попытался взять себя в руки, и шепот немного поутих.
– Прошу меня извинить. – Он откашлялся. – Да, я планирую разослать всю скопившуюся почту. Если получатель переехал, мы постараемся найти его. Если умер – постараемся отыскать его родственников. Почта будет доставлена. Наша работа – доставлять почту, и мы ее доставим. Что еще нам с ней делать? Сжечь? Выбросить в реку? Вскрывать конверты, чтобы решить, важно это или нет? Нет, письма были доверены нам на сохранение. Доставка – единственный ответ.
Шепот почти совсем прекратился, и он продолжал:
– Кроме того, нам нужно освободить место. Почтамт получит второе рождение! – он извлек лист марок. – Благодаря этому!
Госпожа Резник непонимающе уставилась на листок.
– Благодаря миниатюрным портретам лорда Витинари? – спросила она.
– Маркам, госпожа Резник. Одна такая штука, приклеенная на конверт, обеспечит доставку письма по городу. Это первые образцы, но с завтрашнего дня мы начнем продажу марок с клеем и перфорированными дырочками для простоты использования. Я планирую сделать почту легкой в использовании. Мы, конечно, пока только осваиваемся, но я рассчитываю, что вскоре нам будет под силу доставить письмо кому угодно в любой конец света.
Недальновидное было заявление, но слова так и соскакивали у него с языка.
– Какие далеко идущие планы, – заметила она.
– Увы, по-другому я не умею, – ответил Мокриц.
– Все же сегодня у нас есть клики.
– Клики? – переспросил Мокриц. – Не могу не признать, что клики хороши, когда тебе нужно узнать рыночную стоимость креветок в Орлее. Но разве можно написать З.Л.П. в клике? Можно ли запечатать послание любящим поцелуем? Можно ли залить клик слезами, побрызгать духами или вложить цветок? Письмо – это не просто текст. Не говоря уже о том, что клики стоят столько, что обычный человек может их себе позволить только в экстренном случае: ДЕД УМЕР ПОХОРОНЫ ВТОРНИК. Дневное жалованье, чтобы послать сообщение, в котором чувства и сердца не больше, чем в… ударе под дых? Но письмо всегда будет настоящим.
Он замолчал. Госпожа Резник строчила как заведенная, а это всегда тревожно, когда журналист испытывает внезапный интерес к твоим словам, особенно если тебя терзают смутные сомнения, что ты наговорил кучу голубиного помета. Еще хуже, если журналист при этом улыбается.
– Люди жалуются, что клики дорожают, тормозят и становятся ненадежными, – сказала госпожа Резник. – Как ты это прокомментируешь?
– Единственное, что я могу сказать, – сегодня мы приняли на работу почтальона, которому восемнадцать тысяч лет, – сказал Мокриц. – Его не так просто сломать.
– Ах да. Големы. Некоторые утверждают…
– Как твое имя, госпожа Резник? – спросил Мокриц.
На мгновение она зарделась, а потом сказала:
– Сахарисса.
– Очень приятно. Мокриц. Только не смейся. Големы… ты все-таки смеешься.
– В горле запершило, честное слово, – сказала журналистка и, неубедительно покашливая, поднесла руку к горлу.
– Тогда ладно. А то прозвучало как смешок. Сахарисса, мне нужны почтальоны, секретари, сортировщики… мне нужно очень много работников. Почта будет работать. Мне нужны люди, которые помогут в этом. Любые люди. А, Стэнли, спасибо.
Юноша вошел с двумя разноцветными чашками чая в руках. На одной был изображен симпатичный котенок – правда, покоцанный из-за небрежного мытья в тазу для посуды, котенок приобрел такой вид, будто переживал последнюю стадию бешенства. Другая же чашка некогда остроумно сообщала, что клиническое сумасшествие не было обязательным требованием для приема на работу, но часть слов выцвела, оставив лишь:
НЕ НУЖНА БЫТЬ ПСИХАМ
ЧТОБЫ РАБОТАТЬ ТУТ
НО ТАК ЛУЧШЕ
Стэнли аккуратно поставил чашки на стол перед Мокрицем. Стэнли все делал аккуратно.
– Спасибо, – повторил Мокриц. – Эм-м… ты свободен, Стэнли. Помоги там разбирать почту.
– Там в зале вампир, господин фон Липвиг, – сообщил Стэнли.
– Это Отто, – быстро вставила Сахарисса. – У тебя же нет… предубеждений против вампиров?
– Да если у него есть пара рук и он умеет ходить, я первый предложу ему работу!
– У него есть работа, – засмеялась Сахарисса. – Он наш главный иконографист. Сейчас как раз иконографирует твоих служащих. Мы бы очень хотели сделать и твой портрет. Для первой полосы.
– Что? Нет! – воскликнул Мокриц. – Только не это! Нет!
– Он мастер своего дела.
– Да, но… но… но… – начал Мокриц и мысленно продолжил так: Но не думаю, что даже талант сливаться с толпой переживет портрет.
Вслух же он сказал:
– Не хочу, чтобы меня выделяли на фоне работящих людей и големов, которые приводят Почтамт в порядок. Как говорится, в слове «команда» нет буквы «я».
– Но ведь это на тебе надета фуражка с крыльями и золотой костюм, – сказала Сахарисса. – Ну пожалуйста, господин фон Липвиг!
– Ладно, ладно, не хотел об этом, но так уж и быть… это против моей религии! – заявил Мокриц, у которого было время подумать. – Нам запрещено делать собственные изображения. Они крадут частичку души, знаешь ли.
– И ты в это веришь? – спросила Сахарисса. – Серьезно?
– Э… нет. Нет. Разумеется, нет. Как бы. Но… нельзя же относиться к религии, будто это какой-то буфет. Нельзя сказать, мол, будьте добры, подайте мне Вечный Рай с гарниром из Божественного Провидения, но не переборщите с коленопреклонениями, и вот этого Запрета на Изображения, пожалуйста, не надо, меня от него пучит. В меню все или ничего, а в противном случае… будет просто глупо.
Госпожа Резник смотрела на него, склонив голову набок.
– Ты работаешь на его светлость? – спросила она.
– Конечно. Это же государственная служба.
– И на прежнем месте, наверное, ты тоже был простым служащим? Совсем ничего примечательного?
– Так и есть.
– Что ж, Мокриц фон Липвиг наверняка твое настоящее имя, потому что я даже представить не могу, чтобы кто-то выбрал себе такой псевдоним, – продолжала она.
– Большое спасибо!
– Что-то мне подсказывает, что ты хочешь бросить кое-кому вызов, господин фон Липвиг. Клики вызывают много проблем. Все эти разговоры о том, что сеть увольняет сотрудников, а оставшиеся зарабатываются до смерти, очень дурно пахнут, и тут возникаешь ты и весь кишишь идеями.
– Я серьезно, Сахарисса. Вот, глянь, нам уже приходят новые письма!
Он вытащил конверты из кармана и разложил их веером.
– Видишь? Одно письмо в Сестрички Долли, одно в Дремный Холм, одно… Слепому Ио…
– Это бог, – сказала она. – Может оказаться проблематично.
– Нет, – отрезал Мокриц и спрятал письма обратно в карман. – Мы доставим письма даже богам. У него три храма в этом городе, будет нетрудно.
Вот портрет и вылетел у тебя из головы – бинго…
– А ты находчивый. Скажи мне, Мокриц, много ли ты знаешь об истории этого учреждения?
– Не очень. Мне определенно интересно узнать, куда подевались люстры.
– Ты встречался с профессором Пельцем?
– Кто это? – спросил Мокриц.
– Ты меня удивляешь. Профессор в Университете. Он посвятил Почтамту целую главу в своей книге по… хм, кажется, по большим скоплениям текстов и их самостоятельному мышлению. Надеюсь, хотя бы о погибших здесь людях ты слышал?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».