Страница 21 из 22
Нос притонул, но держался над водой довольно ровно. Вскоре начали прибывать офицеры. Первым появился вице-адмирал Пархоменко, за ним контр-адмирал Никольский и часть офицеров штаба. Оперативный дежурный флота велел мне не отходить от УКВ, так как контр-адмирал Овчаров (начальник оперативного управления) держал прямую связь с Москвой. По переговорной трубе поступил снизу доклад. Докладывал старшина (фамилию его не помню):
– Товарищ оперативный! Через две минуты затопит агрегатную радиопоста. Прошу разрешить передать вахту на крейсер «Фрунзе».
Я разрешил. И вскоре УКВ вышло из строя. Не помню фамилии того старшины, не знаю, что с ним сталось. Но он мыслил по-государственному, и это в жестокой аварийной обстановке.
Теперь, когда я лишился связи с берегом, мое пребывание на ФКП стало бесполезным. Стал ждать, что вот-вот мне прикажут перенести ФКП с документами по управлению на крейсер «Фрунзе». Но о моем существовании, похоже, забыли. Тогда я спустился к Пархоменко на ют. Тот: «Флагарт, проверьте, не взорвался ли боезапас в 1-й башне».
Я и так знал, что не взорвался. Но пошел проверять. В верхнем перегрузочном отделении стояла вода. Из нее торчали головки снарядов. Вылез через 1-ю башню. Заглянул в подбашенные отделения 2-й башни, там тоже вода поднимается. Стоит матрос конопатит швы. Я вижу, дело тут бесполезное. «Давай выходи!» – «Не могу. Старшина приказал».
Море дошло уже до палубного волнореза. Доложил Пархоменко. «Идите на место». Поднялся в рубку. Наблюдаю всю картину сверху. Вижу – подошли буксиры, забросили шланги в нос и стали откачивать воду. Но ведь Черное море не перекачаешь… Потом догадался – приняли решение буксировать линкор к берегу. Буксир дернул – и масса воды, скопившаяся в подпалубных помещениях линкора, перелилась с борта на борт. Сразу возник очень сильный крен. Послал вниз матроса с просьбой разрешить перенести пост. Боец вернулся: «Вам “добро”». Взяли мы с ним железный ящик с документами, и пришли на ют. Народ уже скатывался в воду, хватался за леера. За 4-й башней был открыт командирский люк, огромный, с надраенной медью. Из него обычно выходил па подъем флага командир линкора. Здесь скопилось особенно много людей, туда же, в распахнутый люк, и попадало потом немало, как в ловушку. Главстаршина Машин, секретчик штаба, тоже свалился туда со своим мешком и уж больше не вылез.
Перебрались мы к барбету 4-й башни, к контр-адмиралу Никольскому. Тот: «Эвакуируйте секретную часть на крейсер “Фрунзе”». Куда там! Все было поздно. Мачта уже пошла, пошла, пошла… Крыша башни стала вертикальной плоскостью, а борт стал крышей. Стоял на нем командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант Марченко. Попрощались с ним. Вместе с 20-килограммовым «сундуком» своим свалился в воду. Ушел на большую глубину – ногами вниз. В молодости нырял хорошо. Но накрыло линкором, куда ни ткнусь – твердь. С тоской вспомнил, кто палуба в этом месте шириной 30 метров. Не всплыть. Попрощался с семьей. Дважды пытался глотать воду, чтобы ускорить смерть. Противно, не вышло. Где-то на второй минуте линкор отошел немного от своей оси, и я почувствовал, как меня понесло вверх. Глотнул воздуха, и тут же утопающий матрос схватил меня за руки и за шею. Слышу, боцман Степаненко кричит ему: «Да отпусти ж ты руки!» А матрос в шоке, ничего не слышит. Думал: хана. Но тут под правую руку попало что-то плавучее, кожаное. То был чехол-надульник от орудия главного калибра. Вот он-то и поддержал. Тут и баркас метрах в пяти, перегруженный, остановился. Матрос увидел, отпустил меня и к баркасу. А у меня уж и сил нет. Тону… Хорошо, командир баркаса, век не забуду, лейтенант Викулов, командир зенитной батареи с «Фрунзе», увидел, крикнул: «Эй, флагарт тонет!» Крюком меня подтянули, так в кителе вместе со «рцами» и достали (синяя-бело-синяя нарукавная повязка «Рцы», которую носят офицеры дежурно-вахтенный службы). Переправили меня на крейсер «Фрунзе». Там переоделся в сухое, и бегом в боевую рубку – устанавливать связь с оперативным дежурным флота. Потом поднялся ко мне флаг-РТС Фриденштейн Петр Аронович и говорит: «Давай я тебя подменю». И я пошел в каюту. А через час – в 8 утра – прибыла Правительственная комиссия: Малышев, Горшков… Докладывал им по свежим впечатлениям.
Что же все-таки произошло? Мое мнение таково: для диверсии были возможности. Береговые посты СНИС в Северной бухте сняли по сокращению штатов, переложив обязанности по наблюдению за морем на эскадру. А эскадра на целый месяц уходила к берегам Кавказа. Линкор же почти все это время простоял в базе… Довольно свободно подходили к его борту яличники из Аполлоновки, где жили отставные боцмана. Они забирали с линкора пищевые отходы для корма свиней… Лично я ощутил двойной удар – «та-та» – дуплетом. То есть заряд был двойным. Стекла в рубке флагманского КП остались целы. А ведь при стрельбе главным калибром их щитами закрывают. Все судовые часы на переборках шли.
Кстати о часах. Мои наручные золотые часы «Победа» (подарок жены) остановились в 5 часов 15 минут. На другой день командир БЧ-2 крейсера «Фрунзе» (старший артиллерист) Подобед сходил на берег. Я и отдал ему часы, чтобы их почистили в мастерской. Подобед зашел домой. «Вот часы вашего мужа». Жена от ужаса так и села. Ей уж, конечно, самое плохое почудилось. В городе только и говорили о «Новороссийске». Вот еще деталь. Там на флагманском командном пункте от взрыва опрокинулась лишь пластмассовая чернильница-непроливайка. Ничто не предвещало катастрофы…
«Рулевой – живой!»
Это письмо пришло не по почте. Бывший рулевой линкора «Новороссийск» матрос Василий Петрович Лэнь, а ныне старший инженер из города Сальска, привез его в Москву сам. Постучавшись в дверь квартиры, он передал моей маме – я был в отъезде – объемистый пакет.
– Так оно будет надежней, – сказал он при этом. Вот это письмо, почти без сокращений:
«Я родился в 1935 году. На военную службу пришел с “тюлькиного” флота: работал в аварийно-спасательном отряде Азчеррыбфлота. В Севастополе служил с 1954 по 1958 год. После службы закончил Ростовское мореходное училище имени Седова, работал на судах дальнего плавания Камчатского и Азовского пароходств. В 1958 году встал на якорь. Сейчас работаю старшим инженером.
А теперь о деле. Учебный отряд в Севастополе я окончил с отличием в июле 1955 года и при распределении был назначен на линкор “Новороссийск”. Настроение было прескверное. Я ведь так мечтал служить на миноносцах, они больше соответствовали моей натуре.
Служили тогда на флоте пять лет. Мы должны были изучить тактико-технические данные корабля, знать всех старших офицеров и примерно выполнять свои обязанности, чтобы попасть в “штат”. А “штат” это уже зарплата. Вступившие в должность получали уже не 30 рублей, как ученики-стажеры, а 90 и даже 100.
Жили мы, команда БЧ-1, вместе с матросами-музыкантами и медслужбой в носовой части линкора в районе 1-й башни главного калибра. Мне, например, чтобы залезть на мою подвесную койку, приходилось становиться на редуктор правого шпиля, а затем лежа упираться ногами в барбет 1-й башни. Под нами размещалась штурманская кладовая и первая электростанция; над головою проходила жилая палуба, где располагался дивизион живучести, еще выше шла батарейная палуба, там жили командиры, и, наконец, 1-я палуба.
По тревоге я был расписан сначала на боевом посту пеленгования, что на правом крыле ходового мостика, а потом меня перевели на пост № 5 – запасного ручного управления рулями. Это в самой корме на уровне гребных валов. Такова была наша корабельная “география”.
Прослужил я на линкоре около трех месяцев – до самой катастрофы. Три раза выходил в море. Успел получить один наряд вне очереди. И очистить от накипи коллектор правого котла. В тот вечер команда смотрела фильм с весьма поучительным для меня названием “Урок жизни”. Урок пошел на пользу, больше нарядов не получал. По долгу службы я ежедневно проверял часы во всех боевых постах, рубках, помещениях, поэтому знал многих офицеров не только по фамилиям, но и по их характерам. Больше всех мы, матросы, уважали командира эскадры контр-адмирала Петра Ивановича Уварова, человека неординарного во всех отношениях, очень живого, толкового, прошедшего войну на Черном море. Между собой мы его любовно звали Петей. На второй день после моего прибытия на корабль нас, новичков, построили на корме, к нам подошел контр-адмирал Уваров и спросил, есть ли кто из Донбасса, из его земляков. Поднялось довольно много рук. Уваров рассказал нам, что он сам из города Артемьевска, что и юности пришлось ему батрачить, что там у него и сейчас живет сестра. Нам он очень понравился с той самой первой встречи. Был он крепыш невысокого роста, бритый наголо, с по-боксерски свороченным носом. О нем ходило много легенд… Одна памятна до сих пор.