На страже Пустоты

Вместе они спустились в гостиную, где ярко горели лампы, и маг подвел гостью к стене, увешанной рамками. Да, это были фотографии и портреты. Разных лет, разных людей. Даже непохожих друг на друга. Но странное чувство, сосущее под ложечкой, подсказывало: за каждым портретом — души. Тянутся к свету через стекло. Ева прошла на несколько шагов, рассматривая изображения, ощущение чужих взглядом нарастало. На нескольких фотографиях жалобно звякнули о рамы стекла.

— Невеста… Колдуна невеста… — как легкое движение сквозняка прошелестели слова, обдавая мерзлым холодом.

— Я ему не невеста, — равнодушно ответила Ева, и шелест смолк, исчез, будто показалось.

Марк усмехнулся:

— Не слушай их, они слишком старые. В их времена за руки держаться разрешали на второй день свадьбы, вот и фантазируют.

— Ты тоже их слышишь?

Маг вытащил из кармана сигарету и сунул в рот, закуривая:

— Это моя семья, и пусть их кровь давно высохла, магия у нас одна.

Ева выразительно посмотрела на сигарету в его руках:

— А как же бабушка?

Чернорецкий подошел к одному из портретов:

— Пусть только сунется сюда из Пустоты, и я лично отправлю ее обратно.

— А ты мстительный.

— Весь в бабушку, — кивнул темный, поправляя портрет, чтобы висел ровно. И кажется, по стеклу раздался отчетливый скрип ногтей.

Ева подошла ближе. На дореволюционной фотографии в пол-оборота стояла статная женщина в светлом платье с рюшами, на темных волосах красовалась шляпка, в руках был кружевной зонт от солнца. Годы изменили ее черты, но они все равно остались узнаваемыми.

— Какого года эта фотография?

Марк понимающе хмыкнул:

— Маги живут очень долго, если им никто не мешает.

Наверху вдруг раздался звонок мобильного телефона. Ева обернулась на лестницу.

— Это мама. После десятого гудка она переходит в режим уничтожения, так что, я лучше отвечу. Иначе она решит, что ты меня все-таки принес в жертву.

По сравнению с живой и волнующейся мамой все мертвые родственники Чернорецкого были не так уж страшны. Поэтому Ева поспешила наверх, совершенно не думая о возможности снова столкнуться с Агатой. Марк выдохнул облако дыма и с осуждением посмотрел на стену с фотографиями.

— Придержали бы вы языки, дорогие родственники.

Свет вдруг замигал и погас. Перед фотографиями вырисовались из темноты смутные прозрачные силуэты, уходящие прямо за стену вдаль.

— Не сбежишь от судьбы. Не сбежишь от своей крови… Ты Чернорецкий… Проклятье найдет тебя везде…

Марк улыбнулся, с прищуром затянулся и выпустил дым прямо в призрачные фигуры. Они рассеялись вместе с дымом.

— Воронье, — беззлобно выдохнул Чернорецкий и растер пальцами окурок.

Телефон нашелся быстро, оставленный на кровати с книгой и конфетами, только номер на экране высветился неизвестный. Ева приложила телефон к уху, отвечая на звонок, и зашла за кровать, куда осыпались осколки безвременно почившей чашки. Однако чашка оказалась снова цела, просто лежала боком на мягком ковре. Пятно чая тоже толи высохло, толи магия убрала. Ева наклонилась, подняла с пола фарфоровую посудинку и выпрямилась с ней. И снова едва не выронила, когда услышала голос собеседника.

— Ева? А я боялся, ты номер сменила.

Девушка со стуком поставила чашку на подоконник:

— Я просто надеялась, что тебе хватит ума мне больше не звонить.

— Прости. Просто у меня все из головы не выходит наша встреча. Я понимаю, сколько боли я тебе причинил, но…

Слушать этот бред дальше Ева не стала, просто отключила соединение и с брезгливостью откинула телефон обратно на покрывало. Что бы он ни сказал, это просто лишние эмоции, лишняя информация, лишнее потраченное время. Больше ни минуты жизни на него! Но Олега она недооценила. Когда не нужно, он упрямился всерьез. И телефон почти моментально разразился новой мелодичной трелью. Как в насмешку, мелодия была та, которую Ева ставила на маму. Опять настройки слетели.

Разозлившись, девушка снова сбросила вызов и отключила телефон.

— Что-то случилось? — Марк бесшумно появился на пороге комнаты, привлеченным нетипичным для нее раздражением.

— Олег звонил. Представляешь, ему еще наглости хватило набрать мой номер!

В сердцах Ева сунула телефон в свою сумочку, повешенную на спинку стула, чтобы на глаза не попадался.

— И что сказал?

Она неодобрительно посмотрела на расслабленного мага. Его искреннее участие согревало, гнев сходил на нет сам собой. Ну, невозможно рядом с ним злиться, слишком, непрошибаемо спокоен. На него — запросто, а рядом — нет.

Ева пожала плечами:

— Да ничего не успел. Не хотела слушать этот… информационный мусор, — она улыбнулась, припомнив его выражение, а затем бессильно выдохнула. — Что-то я сегодня устала.

— День был насыщенный.

Марк подошел ближе и подтянул ее к себе в объятия. Ева закрыла глаза и уткнулась лбом ему в грудь. Ничего не хотелось больше, просто постоять так, осязая всем телом поддержку, которую мог дать этот мужчина сейчас. И пусть весь мир подождет.

— Как твоя рука? — Пробормотала Ева, не поднимая головы из своего уютного убежища.

— Спасибо, уже не беспокоит.

Девушка все-таки обратила к нему лицо:

— И царапина на губе затянулась.

Темный машинально дотронулся до места, куда пришелся удар Пустого. Действительно, трещина зажила. А прошло чуть больше суток… Это странно, но не необычно, если принять во внимание Силу дома.

— Ну, я ведь маг. На мне все заживает быстро, — почти не соврал Марк, но Ева все равно полуосознанно уловила его легкое замешательство. Ресницы дрогнули, зрачок расширился, пытаясь получить больше информации, верить или не верить, но концентрироваться на этом девушка не стала. И правда, устала. — Проводить тебя в ванную?

Она покачала головой и с сожалением высвободилась из теплых рук:

— Я сама.

Забрав из сумочки зубную щетку, а из комода смену белья и полотенце, Ева ушла в ванную, которую Марк показывал ей ранее. Место интересное, как и весь дом, сохранившее дореволюционный шик.

Оставшись в одиночестве, Марк стянул через голову джемпер и, бросив его на кровать, начал разматывать бинт. Рана не беспокоила с самого утра, когда он все-таки сделал перевязку, да и тогда уже боль притупилась, едва ощущаясь. Раскрутив марлю, маг откинул ее на стол и осмотрел рану. Точнее, что от нее осталось… Проколы зубов пустотной твари затягивались, покрывшись аккуратными корочками, покраснение вокруг них прошло. Ни следов яда, ни последствий гибельной магии. Просто прелестно. Но радоваться своей везучести почему-то не получалось. Неправильно это все, неправильно. Про регенерацию Марк не соврал, магия усиливала и ее и иммунитет, но ведь он все равно оставался человеком. Нахмурившись, Чернорецкий потянулся за оставленным бинтом. Можно, конечно, взять чистый и сделать перевязку по всем правилам, но что-то подсказывало, что, несмотря на нестерильный уже бинт, завтра рана исчезнет полностью.

Марк затянул узел на повязке, встряхнул джемпер и повесил на спинку стула. Предплечья, чуть ниже повязки, вдруг обожгло кожу холодное прикосновение. За спиной никого не было, но в оконном стекле, при свете превратившемся в зеркало, отобразилась Агата. Строгая, статная, жесткая, в старомодном черном платье, совсем такая, какой он ее запомнил. Ее можно было даже принять за живую, если бы не осунувшееся, заострившееся лицо.

— От тебя уже пахнет Пустотой, — голос будто доносился откуда-то издалека. Бесцветным отголоском. — Ты ошибся… Оно подействует все равно.

Маг смотрел в глаза призрачному отражению:

— Условия для проклятия не будут выполнены.

Отражение грустно улыбнулось:

— Ты только ускоришь неизбежное… И с тобой погибнем мы все… Смирись и прими условия, чтобы сохранить род.

Чернорецкий прищурился, в глазах тусклым переливом сверкнула зелень, призрак испарился, на прощание все же прошептав:

— Глупец…