Страница 14 из 23
— Это был сарказм, господин Ребров, я к вам по-отечески, а вы, сука, язвите, — возмутился Долгоруков младший.
— Это была радость за отечество, Захар Варленович.
— Радоваться вы будете только наблюдая за всем с небес, это я тебе могу обещать, — мимолетно заметил Захар, будто бы мелочная обида была забыта.
Он начал копаться в своем смартфоне, не обращая на Говорухина внимания, как будто в том, им занятом кресле, была пустота.
— Извините, Захар Варленович, делать селфи с вами я не собираюсь.
Он только промолчал в ответ. Резкий звук заставил отдернутся журналиста. За его спиной разогревался принтер. С рубленым шуршанием, похожим на звук заводского аппарата, перемалывающего человеческие кости, из него стали вылупляться напечатанные снимки. На них Долгоруков младший позировал с трупом бедной Веры. На одной из фотографий он прикрывал лицо её бледной рукой, на другой, делал селфи с её лицом, застывшим в маске ужаса. На третьей он саркастично щупал пульс. Говорухину стало не по себе, и он, бросив снимки на пол, сказал: «Достаточно, спасибо за беседу, но мне уже пора идти».
— Вы уже уходите?! — вспылил Долгоруков младший, он напоминал ребёнка, у которого отбирают его игрушку, — я думал, что вы захотите посмотреть на телефон.
Говорухин остановился у дверного косяка, и обернулся:
— Какой телефон?
— Ну её. Чей же еще? Она с ним никогда не расставалась, — он выдержал драматическую паузу, — можно сказать, что в нем была вся её жизнь.
Говорухин стал нервно покусывать губы, затем быстро окинул комнату еще одним взглядом и ответил: «Почему бы нет, извольте его тогда показать, если вас это не затруднит».
Долгоруков младший полез в шкаф, из-за открытых дверок журналисту не удалось рассмотреть его содержимое, достал оттуда маленькую аккуратную коробочку, уже из неё вытащил девайс и положил его на стол. Говорухин продолжил стоять в проходе.
— Айфон, — классический выбор ТП, — он неловко улыбнулся.
— Он заряжен?
— Да, конечно, подойдите сами посмотрите…
Говорухин сделал несколько шагов ко столу и накрыл телефон своей ладонью. «Хоть так тебя обезопасили», отвлекся журналист. Сперва он услышал глухой удар кулака об плоть и только потом почувствовал острую боль, раздавшуюся по всему телу. Карманный нож торчал из его кисти, острие прошло штыком сквозь мясо, кости и пластик, застряв в столе. Долгоруков младший схватил Говорухина за грудки. У того начала кружится голова, косились ноги и тело предательски отказывало от острейшей боли, кою ему никогда не приходилось испытывать. Его ломало и трясло, а в ушах засел предательский голос юного садиста:
— ГДЕ ДИКТАФОН СУКА!? ГДЕ ОН, ВЫБЛЯДОК?! ГДЕ!? Я ХОЧУ ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО СЛЫШАЛИ БЛЯДЬ Я ОБОЖАЮ УБИВАТЬ И Я СДЕЛАЮ ЭТО СНОВА И СНОВА И СНОВА А ВЫ ВСЁ ЭТО ЗАГЛОДИТЕ ПИДОРАСЫ ПОТОМУ ЧТО ВЫ НЕЛЮДИ БЛЯДЬ! ВЫ БАРАНЫ! ВАС ЕБАЛИ И БУДУТ ЕБАТЬ! И Я БУДУ СУКА В ПЕРВЫХ РЯДАХ! Я СДЕЛАЮ ИЗ ЭТОГО КУЛЬТ! ЭТО БУДЕТ НОВОЙ МОДОЙ! ЕЩЕ ВЧЕРА ВАШИ ДЕТИ ДЕЛАЛИ ЕБУЧИЕ ПОДВОРОТЫ А ЗАВТРА ОНИ ВАМ ГЛОТКИ ПЕРЕГРЫЗУТ ПОНЯЛ МЕНЯ СУКА! ТЕБЕ ПИЗДЕЦ! ВАМ ВСЕМ ПИЗДЕЦ!
Долгоруков младший с размаху ударил Говорухина по лицу и тот грохнулся, как мешок с картошкой, на пуфики. По скуле потекла кровь — ему рассекли бровь. Пытаясь быстро сообразить он схватил нож за рукоять, это доставило ему еще большую боль, он сорвался на крик и вырвал орудие из кисти. Телефон вместе с ножом громко рухнули на пол. Обессиленный, Говорухин рухнул животом на них. Бросив взгляд на проход, он быстро засеменил локтями к еще открытой двери, но почувствовал, что его схватили за ногу. Долгоруков стал оттаскивал его назад. Паркет заскрипел, Говорухин цеплялся руками за пол, оставляя кровавый след, и в конце концов сдался. Долгоруков младший удовлетворенно потер руки, взял его за рукав пальто и начал переворачивать на спину, чтобы закончить начатое. Он присел на колени, схватил его за подборок, посмотрел на закрытые веки и дал пощечину. Говорухин лежал без чувств. Тогда Долгоруков младший положил свои руки ему на шею и начал их сжимать. Следующим, что он почувствовал, стал холод лезвия у яремной вены.
— От-пу-сти-иначе-твой….пульс-буд-ет-на-полу, — с трудом прохрипела жертва;
Захар ослабил хватку.
— Теперь…поднимайся…медленно, — кажется Говорухину никогда прежде не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы говорить;
Долгоруков младший подчинился, а журналист резко попятился назад, пока не врезался в стену. Опираясь на неё спиной, он поднялся, держа нож в вытянутой руке. Долгоруков младший стоял не колохнувшись. Отдышавшись, Говорухин с оставшейся твердостью произнес: «Я…заберу…её телефон…Руки за спину». Долгоруков младший послушался и стал смиренно улыбаться:
— Тебе это так просто с рук не сойдет, ой, — он засмеялся, — ты труп. Я дам бомжам насиловать твоё холодное тело на теплотрассе — он сиял от радостного возбуждения;
— О… так вот как твои мама и папа познакомились, — вместе с последним словом сорвался стон, и Говорухин тяжело наклонился вперед, чтобы поднять разбитый девайс. Черт, ну и какой же рукой его поднять? Кисть его не слушалась. У него кружилась голова, и гравитация так и подначивала его упасть. Он изо всех сил напрягся
— Надо же, кто стал откалывать шуточки!
— Я начал, а ты закончишь, — на силу Говорухин сжал непослушную кисть, и убрал телефон в карман джинсов. Поднявшись, он смутно почувствовал тепло разливавшееся струйками по бедру, и оперся на стену, — Пол… с подогревом?
— А как иначе? Хрущевка что ли, ну блядь, ну не смешите. Вы же не в том положении!
— Кровь… долго не будет засыхать. Лужа… здоровая…твою мать.
— Ничего, отмоем.
— Я, кстати, хотел спросить, как только вы вошли, ну типа перед тем как вас порезать и всё тут испачкать, но… — опять его дурацкий смешок, — почему вы одеты во все черное? Траур штоле?
— Просто на черном плохо видна кровь… — он усмехнулся.
— Ой, знаете, мы успели с вами ТАК сблизиться, и мне будет уже не хватать вашего чувства юмора. Чувство юмора — это хорошо. Я даже что-то чувствую, кажется, это зовется «грустью». Вы забавный.
— Захар… ты — ебаный психопат, и единственное, что ты можешь делать с чувствами — это их изображать — сил держать нож не было, и он опустил руку, — изображать жизнедеятельность. Если бы ты меня не пырнул, быть может, мне бы было тебя жаль…
Трудно было отдышаться, и еще труднее было вырваться из плена боли, колючей проволокой сковавшей его тело. Кажется, что он почувствовал те жилы и мышцы, коих раньше не было.
— Мне можно уже руки убрать? — Долгоруков младший спросил с издевкой, последовала тишина, — значит можно! — он с осторожностью сделал один шаг, потом другой, мягко придавливая носками паркет, будто бы опытная швея, обращающаяся с педалью своей машинки. Говорухин медленно попятился назад. Главным было сейчас попасть в дверной проем, а потом в лабиринте коридоров с помощью стен можно было бы иметь шанс унести ноги. Умирать пока что было нельзя, и Говорухину впервые за долгое время стало страшно. И страх тот был давно забытым, выпавшим из жизни, но сумевшим спрятаться в тени и сопровождать его за руку всё это время, как возлюбленная сопровождает своего суженого.
Он кинулся в проход и столкнулся плечом со стеной. Облокотившись, он начал как можно быстрее перебирать ногами, оставляя за собой след из собственной крови. Он несся вперед и его шатало то в одну, то в другую сторону. Внезапно перед ним открылась дверь из нее вышла молодая девушка, сестра душегуба. Он столкнулся с ней, и она закричала, но в голове осмысленно звучала только боль. От удара Говорухин крутанулся и еле устоял на месте. Долгоруков младший шагом его провожал, пока его сестра свалилась в слезах в коридоре:
— Не волнуйтесь, девушка. Это всего лишь месячные, — пробросил он, пока пятился назад, — вот что скажет твой отец… если убьешь меня…он похвалит…зачистил все концы…неужели ты пойдешь…ему на встречу…а? — выкрикнул Алексей,
Долгоруков младший в это время молча шёл за ним. Видимо, решил поиграться, гаденыш, хоть что-то похожее на искру мысли промелькнуло у него в голове. Здоровой кистью Говорухин нащупал перила. Значит, лестница рядом. Сделав пару шагов, он уставился на её пролет, устремившийся в бесконечность. Семенить по ступеням — слишком долго. Доля секунды, решение принято. Он навалился на поручень, и покатился вниз. Спустя пару мгновений он почувствовал жесткий стык, а затем грохнулся на пол, сбив всё дыханье. Поднявшись, он выскочил в дверь, и снова упал, но уже на уличный мрамор. Снаружи продолжал идти дождь. Он засеменил коленями по лужам и на четвереньках дополз до автомобиля, с огромным трудом открыл дверь и ввалился в салон, попутно заставив иконки на приборной панели и маленькую обезьянку бешено болтаться в воздухе. Со стуком автомобильной двери Говорухин стал проворачивать ключ зажигания. В ответ — глухое бурчание. Он заблокировал двери, оглянул соседнее сидение. На нём лежала коробка с пиццей, он открыл её, и взял несколько салфеток. Те сразу же прилипли к руке, и пропитались кровью. Обернувшись, он увидел Долгорукова младшего, стоявшего в дверном проеме со скрещенными руками, выражавшего своё недовольство Говорухин отворил дверцу и выкинул коробку с пиццей прямо на крыльцо и дал по газам. Машина вертелась то туда, то сюда, и выход был заблокирован боллардами, что вылупляются из-под земли, как полевые цветы. Говорухин резко затормозил, машину занесло чуть на бок и фара по-дружески поцеловались со миниатюрным столбиком. Из будки вышел тот же охранник, что его и встречал. Он слегка обомлел от того, что увидел за водительским креслом и расстегнул кобуру. Алексей понимал, что сил у него осталось немного, поэтому тут либо пан, либо пропал. Говорухин опустил водительское стекло, когда охранник подошел и наклонился. Он схватил его за грудки и часть его туловища, вместе с руками оказалась в салоне, накрытая корпусом. Окровавленной рукой он стал щупать нож, пока охранник матерился и пытался высвободиться из-под захвата. Говорухин еще сильнее на него навалился, и схватился за рукоять. Зажав её в кулак, скрипя зубами, Говорухин поднес острие к горлу стража порядка и прошептал: