Людоед

— Как в пороховой башне с разбившейся масляной лампой, — образно ответил маэстро Салазар. — Поговаривают, бургграф хочет к чертям собачьим спалить Нистадд и застроить район заново. Спокойствия местным это, сам понимаешь, не добавляет. Того и гляди, начнутся волнения. Хватит одной искры. — Он с довольным видом хохотнул: — Искры, ха!

— А в Старом городе? — уточнил я.

— Бюргерам на Нистадд плевать, — сообщил Микаэль, — но бургграфа они любят ничуть не больше. Он пришлый, да еще постоянно вводит новые подати. Налог на окна, как тебе такое нравится? Ну и медные деньги уже у всех в печенках сидят.

— Небось под Фирлан лечь хотят? — догадался я, вспомнив шумное сборище и попытку арестовать возмутителя спокойствия в день своего приезда в город.

— Не без этого, — подтвердил мой спутник.

Мы проехали небольшой лесок и очутились на просторной поляне с вкопанными в землю лавками. Неподалеку чернела площадка вытоптанной земли, а дальше среди деревьев проглядывала гладь спокойной речушки.

— Здесь проводят дуэли, — пояснил Микаэль, слезая с коня. — Это босота друг друга в Нистадде беспрепятственно режет, а благородным на людях поединки устраивать не с руки. В городе укромных мест не найти даже на кладбищах. Непременно кто-нибудь квартальных надзирателей кликнет.

Мы расположились на одной из лавок и открыли корзинку. Я начал нарезать хлеб, сыр и колбасу, маэстро занялся бутылкой. Ловко избавившись от сургуча, он выбил пробку и разлил вино по прихваченным с собой кружкам.

— Майнрихтское, — сообщил он мне. — Не самое плохое, но ему определенно недостает изысканности. Как и самим селедкам. Приземленные они все какие-то, что ли…

Я поднял кружку и сказал:

— За Хорхе!

Мы выпили, и Михаэль тут же наполнил свою опустевшую кружку по новой. Глаза у него заблестели, а движения стали плавными и растеряли некоторую суетливость. Мой спутник словно испил живой воды.

— Рассказывай, во что вы там без меня впутались. Так понимаю, байки Уве надо делить надвое.

Я взял себе хлеба, сыра и колбасы и без лишней спешки принялся вводить Микаэля в курс дела. На вино старался не налегать, а вот маэстро добил первую бутылку и сразу принялся откупоривать следующую.

— Вот уж никогда бы не подумал, что у Ланзо вместо головы ослиная задница, — проворчал он, узнав о предательстве перекупленных живоглотов. — Ганс всегда за ним как хвостик бегал, своего ума не было. С Греты и взятки гладки, баба — дура. А вот Угорь удивил. Что есть, то есть… — Микаэль хлебнул вина и задумчиво уставился в кружку, потом вдруг повернулся ко мне и сказал: — Не нравится мне все это. Слишком много совпадений. Так не бывает!

Я прожевал бутерброд и запил его глотком вина, затем подставил лицо ласковым лучам весеннего солнышка и попросил:

— Поясни.

Маэстро Салазар вскочил на ноги, принялся вышагивать из стороны в сторону, яростно топорща усы. Эмоции превратили его грубое, но при этом не лишенное привлекательности лицо в гротескную демоническую личину.

— Риер! Дилижанс с подручными чернокнижника! Расследование в Мархофе! — перечислил он. — Все это — звенья одной цепи. Невозможно все объяснить одной лишь слепой случайностью!

— Ну ты хватил! — рассмеялся я. — За чернокнижником, которого я уложил под Стожьеном, действительно охотился Кабинет бдительности, и у Кабинета бдительности был свой интерес в Мархофе, но не приплетай к этому еще и Риер! Если бы не твой длинный язык, вы бы не сцепились с теми молодчиками!

— Брось, Филипп! — резко отмахнулся Микаэль. — Сколько раз повторять: меня спровоцировали! Это были не случайные люди, а умелые бретеры. Они просто не знали о Ланзо и Гансе, иначе не дали бы заколоть себя как свиней. Важно то, что случилось дальше!

— Дальше? — разозлился я. — Дальше живоглоты сделали ноги, а ты был так пьян, что позволил себя арестовать!

Маэстро Салазар осушил кружку и зло выкрикнул:

— И что с того?! На меня напали! — Он замолчал, раздувая крылья крупного носа, затем уже спокойней продолжил: — Я не какой-нибудь безродный бродяга, я дворянин и работаю на магистра Вселенской комиссии! Меня должны были с извинениями отпустить, а вместо этого бросили в кутузку, будто преступника! И заметь, все это — с полного одобрения той грудастой… маркизы.

Я кивнул. Именно сеньора Белладонна не позволила мне надавить на городские власти через местное отделение Вселенской комиссии. Пусть наши отношения на тот момент и оставляли желать лучшего, но все же реакция Адалинды на банальную кабацкую поножовщину и в самом деле показалась тогда чрезмерной.

Микаэль вылил остатки вина в свою кружку, сделал длинный глоток, потер заросшую черной щетиной щеку и принялся расстегивать пуговицы камзола, словно его вдруг бросило в жар.

— Думаю, те бретеры получили приказ перерезать тебе глотку и решили для начала устранить меня. В итоге они оказались мертвы, а я за решеткой. И знаешь что, Филипп? Ты должен был вытащить меня! Должен, не спорь! Но получил срочный вызов и укатил с Хорхе. Бросил меня одного!

— Я и так задержался из-за тебя на два дня! — напомнил я.

— Не в обиду тебе будет сказано, но мог бы и упереться, — сказал маэстро Салазар. — Мог, ведь так? Тогда бы в Мархоф послали кого-нибудь другого, только и всего. А ты… ты должен был остаться! Я был уверен, что ты не бросишь меня. И так же думал тот, кто все это подстроил. А ты взял и сделал всем ручкой. Такого точно никто не ожидал!

— Епископ Вим просил прислать именно меня. Я не мог отказать. И ты ошибаешься: Адалинда не могла знать о моем назначении. Информация пришла по эфирному каналу лишь на следующий день после твоего ареста.

Маэстро Салазар покачал головой.

— Организуй это все маркиза, нас бы прирезали в какой-нибудь темной подворотне. Ей вполне под силу подрядить на дело не трех бретеров, а дюжину. Полагаю, дамочку просто попросили об услуге.

— Кто именно ее попросил, скажи на милость?

— Тот, кто подвел тебя к дилижансу.

Я стряхнул с ладоней хлебные крошки и поинтересовался:

— Ты перебрал вчера вина, Микаэль? К чему такие сложности? Если бы Кабинет бдительности не желал моего появления в Мархофе, я пропал бы по дороге в город!

— Именно! — нацелил на меня указательный палец маэстро Салазар. — Попахивает чьей-то самодеятельностью.

— Иди ты! — ругнулся я, взял пустую бутылку и унес ее на другой край поляны шагов за тридцать от нашей лавочки. Вернулся и вынул из кожаного чехла штуцер, затем выложил на лавку пару пороховниц, мешочек с пулями и стопку матерчатых пыжей.

Микаэль посмотрел на меня с кривой ухмылкой и уточнил:

— Тот самый чудо-мушкет герхардианца, надо понимать?

— Именно, — подтвердил я, отмерил порох и вложил в ствол вытянутую пулю. — Прицельно бьет на триста шагов!

— Вздор! — не принял мои слова всерьез маэстро, обнажил шпагу и резким ударом снес горлышко третьей бутылки с вином. Возиться с сургучом на этот раз он не пожелал.

Я забил пыж, отложил шомпол и взял малую пороховницу. Добавил пороха на затравочную полку, надел головку ключа на взводной шпиндель и провернул его, а затем прижал кремень к боковине стального колеса.

Прицел мушкета показался излишне сложным, я внимательно изучил его, прежде чем прижать приклад к плечу и поймать на мушку бутылку. Стоило потянуть неожиданно плавный спуск, и тут же пыхнул дымом затравочный заряд, а миг спустя грохнул выстрел.

Микаэль следил за мной с нескрываемым скептицизмом. Когда земля взметнулась много дальше и немного левее импровизированной мишени, он пару раз хлопнул в ладоши и презрительно фыркнул:

— Триста шагов! Ну конечно!

К огнестрельному оружию маэстро испытывал непонятную мне предубежденность, поэтому я не стал ничего ему доказывать, перезарядил мушкет и следующим же выстрелом разнес бутылку вдребезги.

Микаэль только пожал плечами и приложился к кружке с вином.

— Думаешь, орден поверил в твою историю?

— А что им еще остается? — усмехнулся я и принялся готовить штуцер к следующему выстрелу. — Пока все не утихнет, буду держаться от них подальше. А там… Забудут!