Страница 16 из 24
Студенты, домохозяйки, полицейские, судьи, члены парламента, наемные работники, безработные, богачи, нищие, владельцы корпораций, владельцы малого бизнеса, члены профсоюза, инвалиды, здоровые люди, – все они занесены в список присяжных, нравится ли им это или нет.
Стоит отметить, что произошли небольшие улучшения по сравнению с 1995 годом, когда мировые судьи нанимались без прохождения собеседования – просто по старой дружбе. Вместе с тем не вызывающее удивления наследие организации, членство в которой вплоть до 1906 года было строго ограниченным исключительно для землевладельцев и где вплоть до 1990-х годов по-прежнему преобладали масоны (13), состоит в том, что на сегодняшний день в среднестатистическом магистратском суде вы вверяете свою свободу не коллективному разуму двенадцати рядовых людей – мясникам, пекарям, торговцам подсвечниками и т. д. Вы зачастую сталкиваетесь с типичной вступительной коллегией загородного клуба образца 1980-х годов.
Мне посчастливилось лишь однажды стать свидетелем неприкрытого расизма магистрата – белая женщина-председатель предалась своим размышлениям: «Оказывается, Мухаммед – теперь самое популярное имя среди новорожденных мальчиков. Разве это не может не пугать?» Но чаще всего приходится иметь дело с куда более скрытыми проявлениями предвзятого отношения. «Мы понимаем, что у вас было тяжелое детство», – бесчисленное количество раз слышал я от упитанных председателей в адрес девятнадцатилетних героиновых наркоманов, родившихся в бедных районах, очутившихся в приюте и в итоге воспитанных улицей, непосредственно перед их приговором к двум месяцам тюремного заключения, чтобы они (этот типовой комментарий магистратов я уже знаю наизусть) «усвоили, что магазинные кражи – серьезное преступление, и вам следует перестать их совершать». Я уже сбился со счета, сколько раз мне доводилось слышать одну и ту же монотонную брань бездомных алкоголиков, нарушивших судебный запрет на попрошайничество. «Нарушение судебного запрета – очень серьезное правонарушение…» – покачивает председатель пальцем перед беднягой на скамье подсудимых. Он даже не пытается скрыть своего недоумения по поводу того, что этот человек не может просто перестать просить милостыню, надеть приличный костюм и устроиться на работу. Спешу добавить, что подобное поведение свойственно не для всех магистратов. В суд приходят также и люди, не понаслышке знакомые с жизнью на социальном дне. Координаторы по работе с населением, работники по делам молодежи, социальные работники, учителя, медики и просто те, кто понимает ежедневные реалии Кайлов из малоимущих семей, выросших в безнадежной нищете и жестоком обращении, которые с раннего детства оказываются в ловушке плохого воспитания и окружения сверстников и родных, втягивающих их в криминальный образ жизни. Я встречался с такими магистратами за пределами суда, и их свободомыслие вкупе с жаждой социальной справедливости является прекрасным олицетворением тех идеалов, на которые претендует наша система правосудия. Вместе с тем, согласно моему опыту, таких меньшинство.
Несмотря на предпринятые вследствие серии критических обзоров и отчетов в середине 2000-х меры с целью разнообразить среду магистратов (14), уменьшение числа волонтеров в последние годы – на 50 % с 2006 года – привело к прямо противоположному эффекту. В 2015 году 57 % всех магистратов были старше шестидесяти, в то время как в 1999 году этот показатель составлял 32 %. Любой совершеннолетний и старше человек может подать заявку на то, чтобы стать магистратом, однако менее 1 % из них младше тридцати лет. 14, 1 % жителей страны являются чернокожими и другими этническими меньшинствами, но в соответствии с официальной статистикой среди магистратов их всего 10 %, а в некоторых судах этой группы населения и вовсе нет. Лишь 4 % всех магистратов являются инвалидами, в то время как среди взрослых трудоспособного возраста их насчитывается 16 %, а среди пенсионеров так и вовсе 45 %. Эти официальные цифры указывают – и любой, связанный с уголовным правом, подтвердит это по своему опыту, что магистраты представлены главным образом средним классом. Про равное представление обоих полов, как гласят официальные отчеты, речи тоже пока не идет (15).
Я уже сбился со счета, сколько раз мне доводилось слышать одну и ту же монотонную брань бездомных алкоголиков, нарушивших судебный запрет на попрошайничество.
В среде профессиональных судей также наблюдается давнишняя и зачастую еще более обширная пропасть в представительстве (хотя окружные судьи в среднем значительно моложе магистратов), тем не менее судьи не оправдывают своего существования как современные преемники Великой хартии вольностей. Они не претендуют на то, что состряпаны из одного теста с теми, над кем вершат суд, и привносят в уголовный процесс широту своей житейской мудрости и полное сопереживание судьбам обычных людей. Тем не менее часто можно увидеть, как белый старик из среднего класса важничает перед молодым чернокожим из рабочего класса. И дело тут не только в представительстве. Однородная в социальном, культурном и этническом планах среда магистратов неизбежно приводит к сужению и еще большему укоренению системы взглядов и допущений, что подтверждается вопросами и неофициальными комментариями, которые мы то и дело слышим от магистратов в суде. Принимаемые в магистратских судах решения слишком уж редко отличаются от ожидаемых. Статистика явно указывает на склонность к обвинительным вердиктам.
Ранее мы с вами говорили о праве обвиняемого в преступлении второй категории выбирать между магистратским судом и судом присяжных. Это одна из первых рекомендаций, которую дают адвокаты защиты: предстать ли перед магистратами, которые не могут за единичное правонарушение дать больше полугода тюрьмы, или же извернуться и попросить созвать суд присяжных, максимальное наказание по результатам которого может измеряться годами тюремного заключения?
Вы спросите – зачем обвиняемому выбирать уголовный суд присяжных, рискуя получить куда более серьезный приговор? Ответ на этот вопрос нам дает статистика. Судебные разбирательства в магистратском суде гораздо чаще заканчиваются победой государства. Так, к примеру, в 2016–2017 годах королевская уголовная прокуратура выступила в качестве обвинителя в магистратских судах по 52 140 уголовным делам. Из них по 33 371 был вынесен обвинительный приговор, процент которых составил 64 %. За тот же самый период количество представленных уголовной прокуратурой дел в суде присяжных составило 14 967, и подсудимые были признаны виновными в 7806 из них, что в итоге приводит нас к другой цифре – 52,2 %. Разница составляет 12 %, и соответственно, вероятность быть оправданным в уголовном суде присяжных выше на 25 % (16).
Двадцать пять процентов. Это, пожалуй, можно объяснить как очередной рудимент истории. В шестнадцатом веке (17) мировые судьи, которым еще не доверяли самостоятельно судить уголовные преступления, играли важную роль в уголовном преследовании. Полиции или государственных обвинителей еще не было, так что большинство судов проводилось по искам потерпевших, а магистратам поручалось помогать в проведении расследования и построении позиции обвинения. Они брали показания у свидетелей обвинения (решительно отказывая в даче показаний тем, кто мог помочь стороне защиты) и вызывали их в суд. Путем допроса магистраты добивались признания от подсудимых, после чего выступали перед судом со стороны обвинения, подобно тому, как современный полицейский, ведущий уголовное дело, дает показания о проведенном расследовании. Но не стоит путать подобную модель со стандартным следственным процессом, что наблюдается на континенте: этим предвзятым магистратам в явном виде указывалось, чтобы они сделали все, что в их силах, для получения «любых материалов, доказывающих факт совершения подсудимым преступления» (18). Хотя к двадцатому веку постепенная реорганизация присвоила магистратам роль незаинтересованной стороны, занимающейся исключительно судом, вплоть до 1949 года магистратские суды официально назывались «полицейскими судами». Именно таковыми они и являлись: эти суды были (а многие остаются и по сей день) физически прикреплены к полицейским участкам. Полицейские дежурили у дверей такого суда, приводили в него задержанных, сажали их на скамью подсудимых и выступали в роли основного государственного обвинителя вплоть до создания в 1985 году Королевской уголовной прокуратуры. Даже сейчас можно порой услышать от магистратов старой закалки, как они говорят «наш офицер» или «наш обвинитель», ссылаясь на сторону обвинения. Вот и сейчас, когда я вламываюсь в зал суда, сгибаясь под тяжестью папок с бумагами, не успеваю я перевести дыхания, как ловлю на себе взгляд председателя в очках, который выдает сразу двойной удар: