Страница 11 из 14
– Не вздумай давать имена птицам, им совершенно незачем привыкать к чему-либо. Имена им дадут те, кто достаточно заплатит за их пение, – сразу предупредила Берта.
Но Соня не устояла и все же тайно назвала своего любимца – Хвостиком. Имя пришло само собой, больно хохолок был похож на еще один хвостик.
Она вставала в шесть утра и до девяти приводила в порядок магазин. Очень много времени тратилось на уборку клеток и пола: невесомые перья разлетались в стороны и победить их получалось лишь продолжительным усердием и мокрой тряпкой. Теперь у Сони появились простая добротная одежда и обувь, а еще две ленты для волос и щетка. Старая Берта не терпела неряшливости и каждое утро осматривала Соню так, точно с минуты на минуту в магазин должна была приехать особа королевских кровей.
– Я дорожу своими покупателями, – важно говорила она, чуть вздергивая дрожащий подбородок. – Меня рекомендуют, а это весьма ценно. У половины светского Петербурга живут мои птицы. Думаешь, дело в деньгах? Нет. Репутация превыше всего!
После обеда Соня обычно несла одну из клеток в свою комнату, где старательно пела, надеясь, что выбранный кенар сразу или через несколько дней начнет выдавать длинные переливчатые мелодии. Потом наступал черед другой птицы, затем следующей, и так до самого вечера. Цена на нового певунов мгновенно взлетала, Берта одобрительно кивала и делала запись в толстой книге, хранящейся под прилавком. Соня же в такие моменты испытывала самую обыкновенную радость – у нее получилось, она молодец.
– Так жалко, Хвостик, что ты уже умеешь петь, – вздыхая, шептала она хохлатому кенару. – Рано или поздно тебя купят… Хотя, если бы ты не умел красиво петь, тебя бы отправили на рынок. Уж лучше в хорошую семью, правда? Ты стоишь дорого, а значит, за тобой однажды придет богатый человек, и ты никогда не окажешься брошенным и голодным, – утешала себя Соня, не желая расставаться с маленьким оранжевым другом. Она боялась, что однажды Берта узнает о ее привязанности, поэтому разговаривала с Хвостиком в основном рано утром и перед сном.
Немного привыкнув к новой жизни, Соня осторожно осмотрела первый этаж. Многие страхи поблекли, но все же не стоило лишний раз раздражать хозяйку. Что можно, а чего лучше не делать, кто ж знает…
Кухня оказалась довольно большой, и раз в день приходила мрачная женщина, чтобы быстро приготовить завтрак, обед, ужин и уйти. Ее стряпня была однообразной, но вкусной, иногда Соне становилось жаль, что много съесть не получается: желудок, привыкший голодать, не принимал много пищи. Под лестницей стоял огромный сундук, в котором хранилось постельное белье. В одной из комнат на полках стояли клетки-переноски. Птиц старой Берте привозил высоченный моряк, и именно здесь кенары и канарейки жили первую неделю: привыкали, успокаивались. Всегда существовала вероятность, что новые птицы окажутся больными, и их не следовало сразу относить в магазин. В кладовке хранились красивые клетки на продажу и корм, и была еще одна комната – гостиная.
Берта жила на втором этаже, и Соня еще ни разу не поднималась по ступенькам лестницы. Что там? Как там? Это оставалось загадкой. Но представлять обстановку никто не мешал, и то чудились сказочные шелковистые стены и светлая мебель с золоченой отделкой, то казалось, что наверху темная пещера, скрывающая жуткие тайны. Про роскошную мебель как-то рассказывал Лешка Соловей, и теперь она отчетливо виделась до мельчайших подробностей. Вот Берта подходит к столу, проводит рукой по белоснежной скатерти обшитой по краю бахромой, неторопливо и тяжело опускается на стул с изогнутой спинкой, украшенной маленькими шишечками, берет фарфоровую чашку двумя пальцами и…
– О чем ты думаешь? Явно не о том, что тебе пора в свою комнату.
Вздрогнув от неожиданности, Соня отскочила от клетки Хвостика и обернулась. Берта смотрела на нее строго и выжидающе, и этот холодный взгляд был уже известен: «Скоро десять часов, нечего тереться возле прилавка, ступай к себе и не забудь плотно закрыть дверь». Темные глаза хозяйки сверкали, тяжелые брови почти встретились на переносице, но губы застыли в усмешке, будто Берта тоже думала о чем-то своем.
– Я уже иду, просто хотела… – Соня осеклась, не зная, какое оправдание добавить. Однако интуиция подсказала, что дополнительных слов не требуется, и самое лучшее, что можно сделать – это немедленно отправиться к себе и не появляться до утра. Но вдруг колючая мысль полусонным ежом заворочалась в голове, и Соня замерла, неотрывно глядя на хозяйку. Вечер, а Берта переоделась в тяжелое бархатное платье синего цвета, на плечи накинула черную шаль, напоминающую сложную паутину, чепца нет, а седые желтоватые волосы разделены на прямой пробор и убраны назад в низкий пучок. В таком виде не стоят за прилавком, да и магазин уже закрыт, наверное, так наряжаются, когда… ожидают гостей. А еще, на правой руке Берты появился странный рисунок из множества пересекающихся линий – черный, стягивающий белую сухую кожу еще больше.
«Да… да… и раньше случалось… я помню… три дня назад…» – Соня сцепила руки перед собой, и, боясь, что Берта сейчас прочитает ее мысли, опустила голову.
– Ты смотришь на мои туфли?
– Я-я… м-м…
– Они тебе нравятся?
– Да.
Соня давно поняла, что обувь для хозяйки – особенная история. И утром, и днем, и вечером старая Берта носила туфли, способные вызвать зависть даже у обеспеченной модницы. Ткань то игриво блестела, то была матовой и строгой, то собиралась в складки. Камни то тянулись дорожкой сбоку, то сияли на пряжке, то превращались в цветок, то рассыпались звездами… А пряжки! Они напоминали и медовые пряники, и баранки, и вензеля, и расписные окошки. Вот только красота и богатство никак не вязались со горбленной Бертой, похожей на древнюю хищную птицу. Иногда чудилось, подними она руки, и окажется, что вместо широких рукавов платья – крылья, потрепанные временем, давно потерявшие часть перьев. Если бы не туфли, то хозяйка магазина, наверное, шаркала бы ногами, выглядела еще меньше и не производила бы одновременно величественное, сумрачное, таинственное и тревожное впечатления.
– Это хорошо. – Ответ явно понравился Берте. Неторопливо убрав под прилавок книгу для торговых записей, она выпрямилась, насколько позволяла спина, и добавила с нотами гордости и удовольствия. – Туфли для мне как дети. Я придумываю их сама, и затем их делают на заказ. Я помню, как в детстве надо мной смеялись из-за того, что у меня слишком большой размер ноги. Большой для девочки. Глупцы! Где эти ротозеи теперь? Хотела бы я посмотреть на то, как нынче жалко на их ногах смотрятся стоптанные башмаки! – Берта засмеялась тихо и едко, ее плечи задрожали, а потом затряслись сильнее. Из прически выпала жесткая прядь, и она запрыгала в такт, точно стрелка обезумевших часов.
Соня совершенно не разбиралась в камнях, какие драгоценные, а какие нет. Но то, что туфли стояли очень дорого, она уверенно чувствовала и еще понимала: далеко не каждый владелец небольшого магазина может позволить себе подобную роскошь. Кенары-певуны стоили прилично, но не все жители красивых клеток выдавали заливистые мелодии. Откуда у хозяйки столько денег?
Уже в комнате в Соню железной хваткой вцепился непокой, она бы заметалась от стены к стене, но теснота не позволила этого сделать. Два шага туда и обратно – вот и все расстояние. Сначала обрушился жар, затем холод, потом опять жар… Соня не могла взять себя в руки, и только когда вернулась колючая мысль: «Да, так одеваются, когда приходят гости…» душа несколько успокоилась и стало легче.
Опустившись на край кровати, Соня попыталась понять, отчего ее вдруг это затронуло, но ответа не последовало, и она просто пожала плечами, не желая больше думать над загадкой. Сейчас надо лечь спать, утром опять будут ждать грязные клетки, пух, перья, кормушки…
– А если подглядеть одним глазком? – прошептала Соня, удивляясь собственной решимости. – Нет, нет… Нельзя.
Поднявшись, она принялась неторопливо снимать передник, пламя свечи сразу затревожилось, запрыгало, щедро окрашивая стены бесформенными тенями. Вот и мысли так же скачут, не остановить.