Страница 2 из 12
– Можете быть свободны.
Николай Иванович положил документ обратно в карман:
– И стоило ли вмешиваться, товарищ майор?
Агеев улыбнулся:
– Машинально получилось. Не мог же я пройти мимо? Ладно, подобные проверки тоже нужны. Вам, Николай Иванович, в какую сторону?
– По Вокзальной, налево. Тут рядом.
– Автобусы уже не ходят. За мной должна прибыть машина, что-то я ее не вижу, ну и черт с ней, дойду пешком, до комендатуры недалеко.
– Спасибо. Почему вам не дождаться машины? У вас, военных, не то что у штатских. Должна прибыть, значит, прибудет. А вас нет на месте.
– Водитель – не мальчик, подождет, уедет. Знаете, терпеть не могу ждать.
– Ну, это ваше дело. До свидания.
– До свидания, Николай Иванович, и… еще раз – соболезную.
– Благодарю.
Маханов пошел через площадь к закрытому привокзальному магазину. На углу обернулся. Майора на площади не было. «Быстро же успел пройти в переулок», – подумал Маханов и тут же забыл об офицере.
Время, по меркам провинциального города, пусть даже и областного центра, – уже позднее, а ему следовало поспешить.
Маханов пошел по Вокзальной улице. Дошел до второго переулка, свернул.
Здесь все утопало в зелени. Над заборами нависали ветви фруктовых деревьев, в палисадниках шумели кусты сирени, она отцвела в конце мая, теперь распустился жасмин. Запах цветов заполнял улицу. Впрочем, это был не жасмин. Так в России называют чубушник, хотя разница между ними внешне незначительная. И вряд ли, кто знает об этом. Спроси у местных, что за куст цветет, ответят – жасмин.
Идти ему было недалеко. У калитки второго участка Маханов остановился. В конце переулка маячил человек. Похоже, кого-то ждал.
Николай Иванович вздохнул, перегнулся через калитку, сбросил крючок. Прошел по узкой дорожке к крыльцу. В окнах горел свет.
Он постучал. Послышались шаги и стук костыля.
– Кто там? – раздался приятный женский голос.
– Мария Никаноровна, это Николай Маханов.
– Ой, Коля, сейчас, погоди.
Она отодвинула засов, открыла дверь.
– Приехал?
– Приехал. Разве я мог не приехать?
– Да, конечно, горе-то, Коля, какое… Ты проходи, проходи…
Как только Маханов направился по адресу, Агеев вернулся на вокзал. Постоял минут пять. Потом быстро перешел площадь, прошел привокзальный переулок, остановился возле закрытого пивного ларька. Посмотрел на часы. И тут же резко обернулся. Перед ним стоял мужчина.
– Вот черт, Генрих, и что у тебя за привычка подходить бесшумно?
Незнакомец улыбнулся:
– Тебя что-то не устраивает?
– Можно и без этого.
– В следующий раз буду шуметь на весь город. Что у нас?
– У нас все в порядке. Он приехал. Надеюсь, его контролируют?
– Во втором переулке. На Вокзальной я решил не светиться.
– Правильно. Незачем тревожить людей. Особое внимание к нему завтра.
– Я все прекрасно знаю, Алекс. Связь по прежнему каналу?
– Да. Все, я в комендатуру, а ты занимайся господином Махановым, мне надо знать все о его передвижениях.
– Их несложно предугадать. Завтра он поедет в райцентр Олевск, оттуда в село Горбино, у него же умер отец?
– Не надо гадать, надо точно знать, где он и что делает.
– В селе за ним присмотрят. Но если задержится в Олевске… сам понимаешь, там контроль невозможен.
– А ты постарайся сделать так, чтобы все было возможно. Все, что касается господина Маханова. И задержаться он не должен – он спешит в деревню. До встречи.
– Счастливо.
Агеев поспешил в комендатуру, до которой от вокзала было минут пятнадцать быстрым шагом.
Генрих остался у ларька. Там же встретил связного, который доложил:
– Он у своей тетки!
– Хорошо. Продолжай смотреть за переулком, к дому не подходи.
– Это не так просто. Военные патрули, наряды милиции…
Генрих перебил связного:
– Что ты еще хочешь сказать, Дирк?
– Дмитрий, Генрих… Дмитрий Владимирович Коротко.
– Так что ты еще хочешь сказать, Дмитрий Владимирович Коротко?
– Ничего, герр Ковалев, кроме уже сказанного.
– Просто в нашей работе не бывает. Утром, как проводишь клиента, подойдешь сюда, доложишь по ходу, не останавливаясь. Удачи.
– Спокойной ночи, герр Ковалев, – улыбнулся связной.
– Перестань ломаться! Тебе это не идет!
– Привет Альбине.
– Ты еще здесь?
– Только после вас!
– Клоун.
– Нет, Генрих, я не клоун, я веселый человек и смотрю на этот мир с оптимизмом, особенно сейчас, в преддверии грядущих событий. Ауф видерзеен.
Связной повернулся и пошел к вокзалу.
Ковалев направился в сторону Центрального парка культуры и отдыха, где снимал квартиру.
Маханов снял обувь, прошел в комнату. Присел на стул у круглого стола. Вошла и хозяйка – Мария Никаноровна Алексина, родная сестра матери Николая, его родная тетя.
– Сейчас, я на стол соберу, Коля. Если хочешь помыться – на заднем дворе, сосед с утра бочку воду залил. Сейчас еще теплая.
– Да, пожалуй, помоюсь. А то – дорога…
– Помойся, Коль. Где раздеться, ты сам знаешь. Твоя комната готова.
– Спасибо. Трудно вам одной, Мария Никаноровна.
– Я привыкла. Называй меня тетей Машей, не надо по отчеству, мы же родные люди.
– Да, тетя Маша.
Женщина грустно улыбнулась и пошла на кухню.
Маханов прошел в небольшую комнатку. Когда-то здесь жил его двоюродный брат, Сергей. Отсюда он был призван в армию и погиб на Халхин-Голе в тридцать девятом. Тогда же умер и дядя, Михаил Николаевич, тетя Маша осталась одна. Похоронив мужа и сына, она слегла. А после больницы могла ходить только с костылем.
Маханов тряхнул головой, разделся и пошел в душ.
На ужин Мария Никаноровна выставила вареную картошку, порезанный на тонкие полоски кусок сала, малосольные огурцы, грибы, краюху хлеба.
– Подождите, тетя Маша.
Маханов достал из чемодана палку сырокопченой колбасы и бутылку водки.
– Вот.
– Ой, Коля, эта колбаса такая дорогая, ты ее возьми лучше с собой в деревню, там такой не видывали.
– Режьте, тетя Маша, у меня и для деревни есть.
– Ты, наверное, много получаешь?
Маханов как-то не задумывался об этом. Платили ему на самом деле много, две тысячи рублей, оклад командира корпуса, генерал-лейтенанта, если переводить на военных. Николаю и жене его Тамаре всего хватало, да еще супруга как учительница получала семьсот пятьдесят рублей. Из этих денег высчитывался подоходный налог и взносы в так называемый «добровольный» заем.
– Мы с женой не жалуемся.
– Да, ведь ты женился! И кто она?
Маханов пожал плечами:
– Женщина. А если серьезно – Тамара Савельевна Гридман. Теперь, естественно, Маханова.
– Скоро и детишки пойдут, жаль, не увидит их отец твой.
Тамара не хотела детей, но не говорить же об этом родне? Не поймут. Здесь, в провинции, все по-другому. Никому и в голову не придет, чтобы в семье не было детей. А в Москве это в порядке вещей, особенно в тех кругах, что считали себя здоровой, советской аристократией.
– Да, – тихо ответил он.
Бутылка открыта. Мария Никаноровна встрепенулась:
– А стопку-то! Стопку-то я не поставила. Или тебе рюмку?
– Стаканы, теть Маш, и себе тоже.
– Ну, если только пригубить, нельзя мне. Ивана помянуть надо.
Она принесла два стакана.
Тетке Николай плеснул на самое дно, себе налил полный.
– Ну, теть Маш, за отца.
– Да, Коля, хороший был человек. Царство ему небесное.
Она перекрестилась.
Маханов промолчал. Выпил стакан. Вообще-то он пил очень мало. Можно сказать, не пил совсем. Так, на большие праздники, у родителей Тамары или с начальством. И сразу же хмелел.
– Никогда не прощу себя, теть Маш, что не приехал раньше. А ведь мог настоять, чтобы отпуск дали, но все откладывал. Дооткладывался. Теперь на похороны бы успеть. Даже не знаю, как буду прощаться. Он же для меня – да что там, вы все прекрасно знаете.