Темное пламя любви

– Подружку ты себе очень предусмотрительно выбрала! – шутила Надюшкина мама, когда Ольга окончила медицинское училище, потом институт и Михеевы получили хорошего семейного врача. Потом подружка прямо в «Скорой» приняла у Надюшки роды и помогла появиться на свет Асеньке.

Так вот о деревне.

Называлась она диковинно – Курдуши, правда, никто толком не знал, что это значит. Да и не важно! В этих Курдушах случился у Ольги небольшой роман с одним парнем, который тоже, как и Оля с Надюшкой, приехал из города на каникулы к родне. Родня эта недавно приобрела дом в Курдушах, где местных жителей оставалось все меньше и меньше, а пустеющие избы активно скупали горожане, так что Курдуши называли дачной деревней.

Короче, случился маленький роман – с прогулками в роще при луне, с поцелуями на сеновале… а вернувшись домой, Оля обнаружила ужасные синяки на шее. Не только в губы ее целовал кавалер, оказывается, а она как-то и не заметила! Надюшкина бабуля синяки увидела – и чуть в обморок не упала.

– Да что ж, тебя домовой душил, что ли? – закричала она испуганно.

– Почему домовой? – удивилась Оля. – Я на сеновале была!

– С дворовым или сарайником? – сердито осведомилась бабуля и велела внучке намазать синяки бодягой, за которой сбегала к соседке, местной знахарке. Из Курдушей до поликлиники и аптеки не наездишься, поэтому народная медицина там процветала.

Почему Ольга это вспомнила? Ах да! Потому что с ужасом рассматривала свои распухшие и кое-где прокусанные до крови губы. Тут бодягой не спасешься, знахарка посоветовала бы алоэ или облепиховое масло, однако сама-то она бы лучше пошла проторенной медицинской тропой и как следует продезинфицировала этот кошмар. Надо посмотреть, что у Гриши там есть подходящее в «желтом чемоданчике».

«Однако с чего так вдруг разобрало нашего «полковника» Витю? – размышляла Ольга. – Неужто я в нем внезапно пробудила этакую неистовую страсть?! Боже упаси!»

Вдруг что-то зазвенело буквально под ее ногами. Ольга испуганно подпрыгнула, не сразу сообразив, что это звенит ее «Нокия», которую она отбросила, еще когда начинала реанимировать пресловутого Витю.

Наклонилась, пытаясь нашарить телефон, – сразу застучало в висках и затошнило.

Интересно, как монтируется недавно перенесенное тяжелое сотрясение мозга с дефибрилляцией? Кажется, плоховато…

Телефон Ольга все же подняла, но звонки прекратились. Взглянула на дисплей – да это Владимир Николаевич звонил. Что случилось? Что-то с Игорем?!

Руки так затряслись, что не сразу удалось перезвонить.

– Олечка, извини, если отвлекаю, ты на вызове, наверное? – раздался взволнованный голос свекра. – Просто хотел сказать, что мне удалось уговорить Валентину Петровну уйти домой ночевать. Вместо нее я останусь. Так что ты сегодня могла бы навестить Игоря… Как думаешь, получится?

Руки у Ольги так задрожали, что она чуть опять не выронила телефон. И с голосом справилась не сразу.

– Я постараюсь, – прохрипела она наконец. – Я буду очень стараться. Спасибо, что позвонили.

Сидела, тупо глядя на дисплей.

– Оля, все в порядке? – осторожно спросил Гриша.

– Да, все хорошо, – судорожно сглотнув, проговорила Ольга.

Так, надо срочно позвонить главврачу подстанции, чтобы нашли замену на ночные вызовы доктору Васнецовой. Конечно, она не скажет, что надо навестить мужа, – сошлется на плохое самочувствие. Гриша не даст соврать: реанимация врача на рабочем месте – это вам не фунт изюму, какая уж после этого работа, надо как минимум дома отдохнуть, если не в больнице! Но это уж личное Ольгино дело, где отдыхать. А в палату к Игорю она прорвется, только сначала надо дернуть Кирилла Поликанова, реаниматолога Центральной больницы. Все врачи так или иначе друг друга знают, особенно по своему профилю. Наверняка у Кирилла найдется какой-нибудь кореш в медицинском центре.

Кирилл Ольге не откажет: они вместе когда-то в медучилище учились, потом в институте, Кирилл даже ухаживал за Ольгой, но был вынужден посторониться, когда появился Игорь. Тогда все парни посторонились: поняли, что с любовью с первого взгляда не шутят!

Правда, вскоре дошли до Ольги слухи, будто Кирилл от разбитого сердца пытался травиться, и она ринулась к нему в больницу, однако старый друг оказался вполне жив и не без стыда объяснил, что всего лишь пытался завить горе веревочкой – в смысле, не повеситься, а напиться. Однако, к своему несчастью, напоролся на палёную водку, вот и вышло нешуточное отравление. Правда, это излечило его от неудачной страсти, что порадовало Ольгу, ибо она предпочитала Кирилла в качестве доброго друга, но уж никак не любовника.

Друг-реаниматолог очень пригодился: именно Кирилл выводил Ольгу из комы, когда ее привезли с разбитой головой, и Игоря выводил из комы, когда его привезли с огнестрельным ранением…

Кирилл поможет, обязательно поможет!

Кстати, надо Люсе перезвонить, вспомнила Ольга. Как она там, перестала Скалолазку оплакивать?

Вдруг заметила, что мигает значок диктофона. Ого, да он был включен! Ну да, наверное, когда Ольга его отшвырнула, от удара какая-нибудь кнопочка нажалась, он и заработал. Интересно, что он там назаписал? Ну, ее разговор со свекром, это само собой, а еще что? Процесс ее реанимации, наверное?

Ольга нажала на знак воспроизведения и услышала:

– Проводим? Ольга, проводим?!

Это Гриша кричит перед тем, как начать «полковника» Витю реанимировать. А это уже сама Ольга ему отвечает:

– Да! Разряд!

Потом начинается какая-то суматоха.

– Во! – обрадовался не диктофонный, а натуральный Гриша. – Для истории записала? Здорово! – Слушайте, слушайте, – обернулся он к присмиревшему «полковнику» Вите, – у нас есть доказательство вашего нападения на доктора! Ольга Васильевна, сделайте погромче!

Она послушно увеличила звук, и в это мгновение из диктофона вырвался жуткий, ну вот натурально нечеловеческий вопль:

– Бу-ми! Суруде-ми! Эй-ми мучудя-ми окин-да!

Ольге почудилось, будто каждое из этих странных, безумно странных слов взрезает ее мозг, буквально разрывает голову! Она вдруг снова оказалась в тех же липких сумерках, где побывала недавно, снова задыхалась, но Игорь был рядом, а потому Ольга не спешила сорвать с лица эту мучительную паутину. Лишь бы не расставаться с ним!

– Я тебя отдаю, – проговорил Игорь, но голос его был едва слышен. – Отдаю своими руками, отдаю ему…

– Что ты говоришь? – испуганно спросила Ольга. – Я ничего не понимаю!

– Лишь одно это вернет меня к жизни, – продолжал Игорь. – Я не слишком дорожу ею, ведь теперь она станет только раскаянием за то, что я сделал, только раскаянием, горем и тоской, но если я умру, то уведу с собой и тебя. Заберу против своей воли! Понимаешь, Оля? Ты умрешь, если умру я, потому что любишь меня, потому что цепляешься за меня и не сможешь избавиться от желания видеть меня снова и снова. Только он, только другой сможет вернуть к жизни тебя и меня, только с его помощью ты поймешь, что произошло с нами, но это будет не прежняя наша общая жизнь. У каждого будет своя… наши тропы разойдутся… Но мы оба останемся живы, вот что самое главное, понимаешь, Оля?

– Нет, я не понимаю, я не хочу этого понимать! – услышала она свой крик – не смогла удержаться от крика боли и муки! – вскочила, но в этот момент машину встряхнуло на каком-то ухабе, Ольгу швырнуло в сторону, она ударилась головой о пластиковую перегородку между кабиной и салоном – и потеряла сознание.

– Не может быть! – горячо выкрикнула Ольгушка. – Не могла моя матушка… не могла убить кого-то! И разве у тебя, тетушка, был сын? Отчего же я про это никогда не слышала?

– Не только ты – никто не слышал, – тихо ответила тетка Лукерья. – Никто, потому что хранила я это в тайне. Даже муж мой, Каллистратушка, про сие не знал и не ведал. Конечно, того, что досталась я ему не девицею, не скроешь, но я ему правду сказала: напал на меня однажды, еще давно, еще до встречи с ним, в лесу лихой человек, ссильничал – да и сгинул навеки. Только и радости было, что в тот же день нашла я на лесной тропе перстенек чудной красоты: из какого-то черного железа, с камешком зеленым. Вот он, на пальце моем… Конечно, я его подняла и надела. У меня никогда ничего подобного не было… да и у моих подружек не было! И даже у Груньки, которой муж вечно дарил всякие побрякушки, не было такого перстенька. Видать, от зависти она и начала мне твердить всякие глупости: дескать, зачем, сестреница[6], ты этот перстенек подобрала? Порча, мол, на нем! «Сними, говорит, да мне отдай – я попробую его отчитать!» Я ей, конечно, в ответ: «Ишь чего захотела! Ты всякими побрякушками увешана с головы до пояса, а у меня в кои-то веки колечко завелось? Не отдам! И не выдумывай про порчу, знаю я тебя! Заберешь себе – и поминай мой перстенек как звали!» Ох, как разозлилась Грунька! Прошипела: «Ну что ж, тогда терпи да не жалуйся. Только много зла ты с ним натерпишься, а еще больше другим этого зла принесешь!» – «Каркай, ворона, каркай!» – сказала я ей да и прочь выгнала. И впрямь накаркала мне беду Грунька – вскорости поняла, что забрюхатела… Ах, как я от всех таилась, как пряталась, до какой боли брюхо тряпками затягивала! Даже родимый батюшка ни о чем не подозревал, ну да он по большей части в отхожем промысле был. Однако все же настал день моих родин. Кому мне было открыться, кого на помощь позвать, как не сестреницу мою, Груню Васнецову? Ведь, кроме нее, никакой женской родни у меня больше не осталось! Сговорились мы с Грунькой, что она ребеночка примет и в лес его тайно снесет, спрячет там, а я его на другой же день отыщу, когда с подружками в лес пойду, – отыщу, будто нечаянно. И заберу к себе, будто из жалости, и вырастет он как приемыш, но только я одна буду знать, что это мое роженое дитятко, мой Демьянушка.

6

Сестреница – двоюродная сестра (старин.).