Страница 6 из 14
Я перебираю, едва на них взглянув, остальные предметы: колье из бирюзы, топазовый анклет, отделанная изумрудами заколка. На дне нахожу самое простое, но самое любимое украшение. Я достаю его и даже отваживаюсь надеть.
Это черные сережки. Мать проткнула мне уши в шесть лет, но я и до этого мечтала носить красивые серьги, как и мои сестры. Мама об этом знала, поэтому сделала мне клипсы из особых гладких черных камней. Она называла их магнитным железняком. Присущая ему естественная реакция притягивала две половинки, зажимая мое ухо между ними.
Я помню, как она сказала, что я – это одна половинка сережки, а она – другая, и нас тянет друг к другу с огромной силой. Это произошло до того, как я объявила себя воителем. До того, как мать возненавидела меня. Теперь я не осмеливаюсь надевать серьги в ее присутствии, так как опасаюсь, что она потребует их вернуть.
А еще я не перестаю надеяться, что если она увидит их на мне, то вспомнит о своих словах.
Знаю, что надеяться на это глупо: ничто не заставит ее смягчиться. Ее ненависть, словно доспехи, которые намертво приросли к коже. Мать ни за что их не снимет, так как лишь они защищают ее от постоянных нападок отца.
Она не догадывается, что я в любую секунду готова променять похвалы отца на любящую матушку, как у Торрина. Та не перестает горевать о потерянном ребенке, хотя даже не видела его.
Входная дверь хлопает, и я торопливо стаскиваю камушки с ушей, швыряю все украшения обратно в шкатулку, закрываю крышку и засовываю сокровища обратно под кровать. Спустя секунду дверь в мою спальню распахивается.
– Что я пропустила? – спрашивает Иррения. Она всего на год старше меня, и мы очень близки с ней.
– Я сбежала из дома, а отец винит за это мать.
Она открывает рот, чтобы выспросить подробности, но тут ее взгляд падает на мое лицо.
– У тебя на щеке ужасный порез, и что случилось с твоим глазом?! Мать не посмела бы…
– Нет, это сделала не она. – Она не настолько глупа, чтобы нанести мне рану физически. Особенно учитывая мою военную подготовку.
Иррения проходит в комнату, приближается ко мне и мягко направляет в сторону коридора.
– Расскажи мне все.
Я так и поступаю, пока она, подтолкнув меня к стулу, шарит по ящикам комода в поисках целебной мази. Сестра втирает ее в мой заплывший глаз, который сразу начинает пощипывать.
– Ай! – восклицаю я.
– Тише. Через секунду все пройдет.
Я закрываю здоровый глаз и вдыхаю запахи, которые витают в комнате Иррении. Она выбрала своим ремеслом не изготовление украшений, как остальные сестры, а целительство. Иррения прошла обряд инициации лишь в прошлом году, но уже лучше всех в деревне умеет составлять лекарства. В ее комнате полно отваров собственного приготовления, повсюду благоухают засушенные травы. В последнее время она увлеклась экспериментами с ядом зирапторов в попытках привить нашим воинам иммунитет к их парализующим укусам.
Иррения – добрая душа, самая безотказная из всех известных мне людей. Именно поэтому она всегда так поздно возвращается домой. Сестра не может вынести мысли, что кто-то будет страдать от болезней или ран. Каждый день она работает, пока не исцелит всех либо пока не упадет с ног от усталости.
Хотя глаз по-прежнему не открывается, на смену покалыванию приходит блаженное онемение. Сестра втирает в рану еще немного мази, пока я заканчиваю повествование о произошедшем сегодня со всеми мельчайшими подробностями.
– Убегать из дома было глупо, – подводит она итог. – Ты могла пораниться или погибнуть тысячью разных способов. Рада, что удар по лицу – сама худшая из твоих ран. А что, если бы тебе навстречу в чаще выскочил зираптор? Утром мы не смогли бы даже опознать твои останки! Представь, что было бы с отцом!
– О, да, бедный отец! Что бы он стал делать без наследника, которому можно передать бразды правления?
– Он тебя любит, Расмира. Твоя смерть его бы сломила.
Из-за его планов на меня. Сама по себе я же ничего не значу.
– По крайней мере мать была бы счастлива, – шепчу я.
Сестра тыкает пальцем в мой опухший глаз. Я издаю крик, который наверняка разбудил Ашари, чья комната находится по соседству с моей.
– Какого черта, Иррения? – осторожно прикрываю глаз рукой, стараясь его не задеть.
– Не смей так говорить! У всех свои заботы, и не нужно делать проблемы матери и отца своими. Ты ни в чем не виновата. – Она поддевает пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза. – Я тебя люблю. Похоже, и тому парнишке ты небезразлична. Наставники тебя обожают. В любом случае ты заслуживаешь быть любимой. Просто не все умеют показывать свои чувства. Зато ты не повторишь их ошибки.
– Ты ужасно мудрая, знаешь ли, – говорю я ей. – А еще самая добрая. – Последнюю фразу я говорю ей каждый день. Если кто и заслуживает место в раю Рексасены, так это Иррения. Поэтому я постоянно упоминаю сестру в ежевечерних молитвах богине.
– Ну, хватит уже говорить обо мне, – отвечает Иррения. – Давай лучше подумаем, как навести твоего парня на мысли о поцелуе.
Глава 3
Идеи сестры были одна безумнее другой: оказаться с ним взаперти в каком-нибудь темном чулане, нарочно споткнуться и упасть к нему в объятия, попросить вынуть воображаемую соринку из глаза. Однако я решила, что не буду больше ждать решительных действий от Торрина.
Я поцелую его сама.
А успешное прохождение обряда инициации станет отличным поводом.
Я обдумываю эту мысль и даже не замечаю, как проваливаюсь в сон, по-прежнему сидя на полу в спальне. Наутро ноющая спина и затекшая шея позволяют мне заявлять, что я тоже понесла наказание.
Чтобы собраться, мне достаточно принять ванну, надеть комплект чистой одежды, затянуть пряжки на сапогах. На столе еще вчера я разложила свои доспехи. Кузнецы подгоняют их железные пластины по индивидуальным меркам. Мои доспехи сидят на мне как влитые. Каждое утро я с гордостью облачаюсь в них, предпочитая начинать снизу. Я по очереди затягиваю ремни на поножах[1] из двух отдельных пластин, затем перехожу к щиткам над коленями. С ними приходится повозиться, но я справляюсь. Через голову натягиваю нагрудник и застегиваю пряжки, вспоминая выражение лица батюшки, когда кузнецам пришлось скруглить пластину по форме груди. За ним следует защита для рук.
Наконец я отработанным движением продеваю топор в специальную перевязь на спине.
Дважды проверяю, все ли на месте, правильно ли закреплено и не мешает ли при движении.
Раздается стук в дверь, и мое сердце чуть не выпрыгивает из груди. Иррения собиралась с самого утра быть у пациентов, так что это точно не она.
Отец.
Он стремительно пересекает комнату и придирчиво осматривает меня с головы до ног, сложив руки за спиной. Затем он удовлетворенно кивает:
– Глаз уже заживает, Иррения постаралась на славу. Я горжусь тобой, Расмира. Сегодня ты отлично справишься. Забудем про вчерашнюю выходку.
Уверена, Торрин бы тоже не отказался от подобного великодушия.
– Обычно члены семьи вручают подарки после успешного завершения инициации, однако я хочу отдать тебе свой прямо сейчас.
Он показывает, что именно прятал за спиной.
Это боевая секира. У меня просто не хватает слов, чтобы описать ее. Оружие просто великолепно: железо отполировано до невыносимого блеска, рукоять длиной с мою ногу. Топор чуть тяжелее того, к которому я привыкла, но вес превосходно сбалансирован. Оба лезвия остро отточены, готовые рассекать плоть так же легко, как раскаленный нож масло. По краям вытравлена изящная гравировка: летящие по спирали драконы и птицы. Рукоятка оплетена черной кожей, обеспечивая надежный хват.
– Она просто потрясающая, – шепчу я, – спасибо!
– Ты еще не видела самое лучшее. Кузнец добавил новую деталь. – Отец протягивает руку и опускает вниз рычажок, который расположен вдоль рукоятки. Из навершия между лезвиями выскакивает острие.
1
Латы для ног ниже колена.