Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 186



Кукша не отвечает, и Рябой начинает сердиться:

— Что? Сорвал хороший куш и решил жить сам по себе, а Рябого побоку?

Кукша продолжает молчать, и Рябой разражается упреками:

— Кто тебя подобрал, когда ты подыхал с голоду? Кто тебя кормил? Кто ремеслу выучил? Кто? Ну, отвечай же, неблагодарная тварь!

Невесть почему Кукше вдруг приходит в голову изобразить немого. Глядя прямо в глаза Рябому, он корчит дурацкую рожу и нечленораздельно мычит.

— Ах ты, скифский пес! — шипит Рябой и так сжимает Кукшины плечи, что, кажется, вот-вот захрустят кости. — А ну, пойдем в сторонку, потолкуем!

Но сейчас Кукша не сдается так просто, как в тот раз под лестницей в переулке, где днем и ночью горят фонари. Тогда от голода у Кукши темнело в глазах, если он наклонялся, а теперь не темнеет.

Кукша резко падает вперед. Плечи его высвобождаются, в клешнях Рябого остается только Кукшина шерстяная накидка. Кукша ударяет его головой в живот, вернее, в то место, где кончается грудная клетка. Рябой охает и, скорчившись, хватается за живот. Он пробует что-то сказать или крикнуть и не может. Кукша вырывает у него из рук свою накидку и бросается в толпу.

Некоторые праздные люди, видевшие, как он боднул Рябого и что-то вырвал у него, пытаются задержать Кукшу, но они действуют вяло, потому что у пострадавшего не слишком почтенный вид: кто их знает, из-за чего сцепились эти бедняки, стоит ли стараться ради кого-то из них! Во всяком случае, на вознаграждение тут рассчитывать нечего! Кукша без труда увертывается от чьей-то руки и скрывается в рыночной сутолоке.

Он кружит по улицам, а потом возвращается на торговую площадь — вряд ли Рябой ждет его там. Взяв в зеленной лавке все, что нужно, Кукша бежит домой.

Хорошо, что Рябой думает, будто Кукша зажил самостоятельной воровской жизнью, значит, он будет искать его прежде всего в харчевнях и кабаках, а там Кукша не бывает. Однако он, конечно, станет похаживать и здесь, где видел Кукшу. Надо держать ухо востро. Если они опять встретятся, Рябой, возможно, не будет больше пускаться в разговоры, а сразу кликнет стражников.

Глава шестнадцатая

КУКШУ ВЫКУПАЮТ

Миновала зима с ледяными дождями и сырыми снегопадами, и снова на безоблачном небе сияет милосердное солнце. Облегченно вздыхают бездомные бедняки, дожившие до весны. Увы, не у всех хватило сил ее дождаться. Многих за зиму сволокли в огромные ямы, вырытые на городских окраинах, и оставили гнить под открытым небом. Так спокон веку хоронят в Царьграде безродных бедняков и казненных преступников.

Но никого уже не печалят зимние беды. Живые радуются солнцу, а мертвые одинаково равнодушны и к теплу и к стуже. Приближается самый большой праздник православных — пасха, и город полон торжественного ожидания. Царьградцы прибирают к празднику свои дома и улицы. С наступлением пасхи кончается долгий великий пост, и, отстояв в церквах вечерню, всенощную и заутреню, горожане отправятся домой и сядут за праздничный стол. С этого времени разрешается есть мясо и пить вино.

В свечной лавке Епифана торговля идет не слишком бойко — к празднику даже небогатые люди стараются купить восковых свечей вместо сальных, поэтому у Епифана достаточно времени, чтобы читать «Жития святых». Вот и сейчас он сидит перед налоем, отстранив подальше от глаз толстую пергаментную книгу.

В лавку входит богато одетый юноша с красивым умным лицом. Это посещение удивляет Епифана — богатые люди не ходят в лавку сами, они присылают слуг. Епифан встает и с подобострастной улыбкой приветствует юношу. Они говорят о погоде, о приближении праздника. Епифан пытливо всматривается в лицо юноши, пытаясь угадать, чем вызвано необычное посещение.

Юноша делает большой заказ на свечи, сразу оплачивает его и говорит, что пришлет за свечами слугу. Епифан рад хорошему покупателю, однако он видит, что не ради этой покупки явился к нему юноша. Так и есть, посетитель обращается к Епифану с просьбой, которая озадачивает старого лавочника. За свой долгий век Епифан не слыхивал ничего подобного: чтобы вот так, ни с того ни с сего, приходили в лавку к свечнику и просили продать раба, да вдобавок именно того, который давно уже пропал!

Просьба посетителя озадачивает старого лавочника.

Старик даже переспрашивает: он туговат на ухо и опасается, не ослышался ли.

— Нет, вы не ослышались, — говорит юноша, — я действительно намерен купить у вас раба по кличке Немой.

— Но ведь он сбежал еще в позапрошлом году! — восклицает Епифан. — Сбежал и как в воду канул!

— Тем легче, — говорит странный покупатель, — вам с ним расстаться.



— С кем, простите? — спрашивает старик.

— Я неточно выразился, — отвечает юноша, — я хотел сказать: тем легче вам решиться на эту сделку. Если бы раб был по-прежнему у вас, вы бы, очевидно, не стали его продавать, по крайней мере, за те пять номисм, что уплатили за него на невольничьем рынке. А раз он сбежал, у вас нет оснований отказываться от этой сделки. Вам возвращают пять номисм за раба, которого у вас уже нет, ваше дело лишь подписать купчую — и раб переходит в мою собственность.

«Уж не мошенник ли какой-нибудь? — думает Епифан, внимательно глядя на него. — Нет, на мошенника не похож. Хотя, кто его знает! Может быть, позвать все же стражников?» Старик переводит взгляд с лица посетителя на отворенную дверь, за дверью пестреет уличная толпа, стражников поблизости не видать.

— Стражников звать не надо, — говорит посетитель, перехватив взгляд Епифана. — Вы меня ни в чем не уличите, только потеряете пять золотых, которые уже почти вернулись в ваш кошелек.

Такой довод кажется расчетливому лавочнику вполне разумным, он согласен, что стражники им ни к чему. Однако он ни в чем не любит спешки, особенно в таком важном деле, как купля-продажа раба. Поэтому он говорит:

— Перед тем, как сбежать, негодяй искалечил моего главного работника! Бедняга чуть не месяц лечился, я вынужден был давать ему на лекарства…

— Сколько же вы хотите за это? — перебивает его юноша.

Торговец медлит с ответом, он колеблется, боится продешевить и в то же время опасается, как бы не отпугнуть странного покупателя чрезмерным требованием. А юноша, как назло, проявляет нетерпение, не давая как следует подумать. Наконец Епифан решается:

— Четыре номисмы. И еще номисму за то, чтобы этот разговор остался между нами. Тогда будет ровно десять. — Голос старика дрожит от волнения. — Я думаю, это не слишком высокая плата за такого хорошего раба… а также за лекарства… и за простой искалеченного работника… К тому же в последнее время рабы подорожали, а Немой — очень толковый раб, правда, не скрою, он немного строптив… но…

Покупатель мягко прерывает его:

— Простите… Ведь пострадавший от Немого — свободный, если я не ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, — отвечает Епифан.

— Так у него, по-видимому, есть семья? — спрашивает покупатель.

— Конечно! — подтверждает старик. — Жена и пятеро детей.

— И они, наверно, любят ходить на ипподром? — допытывается юноша.

— Как все жители Царьграда! — отвечает торговец.

— Небось они иной раз не прочь поставить на хорошего возницу?

— Возможно, — говорит старик уже с легким недоумением.

— Я думаю, они не будут в обиде, — заключает юноша, — если я передам им через вас еще десять или двадцать номисм на игру, помимо тех десяти?

Епифан внимательно глядит на юношу, стараясь сообразить, шутит он или говорит серьезно — от такого чудного покупателя можно ожидать чего угодно. Наконец старик понимает, что над ним смеются. Он мрачнеет, а голос юноши становится жестким:

— Получите свои пять номисм, и давайте составим купчую. А нет, я ухожу.

И юноша делает шаг к выходу. Испуганный лавочник останавливает его, отпирает крохотную комнатку, и оба входят в нее. Старик покрывает кусок папируса мелким ровным почерком. Наконец купчая составлена и скреплена подписями, деньги переходят из мошницы покупателя в железную укладку торговца, и Кукша становится собственностью юноши. На улице юношу ждет Афанасий, он бросается к нему навстречу.