Страница 10 из 17
— Подвал, Мара! Не думаю, что бабка огурцы солила.
Мара ойкнула, как девчонка, и, не осознавая, что делает, вцепилась Бьярну в предплечье. Все эти кочаны капусты, помидоры…
— Бежим! — крикнула она.
Как она не поняла сразу! Ведь должна была догадаться! Во всех этих банках со специальным раствором находятся гомункулы. Дремлют, пока на дворе день, а когда наступает ночь, выходят и бродят по дому. Выискивают, озверевшие от голода, чем бы поживиться. А они, как Мара сейчас вспомнила, не только энергией питаются, но и живой плотью. И вполне вероятно, что в старом особняке не осталось уже ни крыс, ни пауков. Зато такая отличная вкусная добыча сама пришла в гости! Здесь нельзя больше оставаться! Даже ее силы не хватит на то, чтобы уничтожить всех расплодившихся тварей. Уйти, а утром вернуться и сжечь дом. Больше ничего сделать нельзя.
Бьярн все понял. Мара любила с ним работать еще и потому, что напарнику не надо было повторять дважды. Они рванули к выходу. Но слишком поздно.
Только теперь Мара разгадала, где твари прятались все это время и почему звук шел словно отовсюду. Деревянные стены, ставшие трухлявыми и ненадежными, вдруг пошли трещинами. Они крошились, выпуская наружу тех самых существ, которых напарники только что видели на рисунке. Гомункулы все это время прятались в перекрытиях дома и между стен.
Пока Мара и Бьярн искали их на чердаке, твари поднялись наверх, окружили, а теперь медленно и верно двигались навстречу своей добыче.
Они были точно такими, как на изображении. Уродливые большеголовые создания с узенькими щелями вместо глаз и непомерно расширенными ноздрями. Некоторые величиной с кочан капусты, другие — не больше ладони взрослого человека. Они неуверенно двигались вперед, переступая кривыми тонкими ножками, принюхиваясь.
— Бьярн… Они слепые… — прошептала Мара. — Молчи, застынь на месте.
Один из гомункулов повернул голову на звук и зашипел, разинув пасть, обнажив ряд длинных, острых, как иглы, зубов.
Бьярн стоял ближе к выходу, Мара у стены. Между ними три шага взрослого человека. А вокруг каждого постепенно сжималось кольцо, состоящее из желтоватых, влажно блестевших при свете «русалочьего огня» тел.
Даже если напарники не издадут больше ни звука, их все равно обнаружат на ощупь довольно скоро.
Бьярн подал Маре знак руками: «Прыгай ко мне. Я тебя поймаю. Успеем убежать». Мара отрицательно покачала головой. Они услышат и кинутся на Бьярна. Судя по острым зубам тварей, далеко уйти с Марой на руках ему вряд ли удастся.
Она закрыла глаза, прислушиваясь и словно наяву наблюдая, как темная энергия затопила чердак. В мешке, который Бьярн так и не снял с плеча, лежит «Пожиратель тьмы». Они приобрели его за бешеные деньги и держали на самый крайний случай, а он, похоже, как раз наступил. «Пожиратель» безотказно действовал на любую нечисть, уничтожая темную энергию, которую та излучала. Любое создание тьмы впадало в оцепенение, достаточное для того, чтобы убить врага. Или, как сейчас, сбежать. Гомункулы же настолько малы, что «Пожиратель» должен оглушить их до утра.
— Бьярн, — одними губами произнесла Мара, привлекая внимание напарника. — Пожиратель…
Один из гомункулов почти добрался до ноги Бьярна — еще пара мгновений и вцепится. Выхода нет: их надо отвлечь, выгадать для него время. Мара сняла с пояса кинжал и, не обращая внимания на запретительные жесты напарника, провела по ладони.
Капли крови градом посыпались на пол. Гомункулы разом повернулись к источнику вкусного запаха. Их ноздри раздувались, рты были разинуты в предвкушении пищи. Они все теперь шли по направлению к Маре.
— Пожиратель, Бьярн! — крикнула она.
Бьярн всегда действовал быстро. Мара не сомневалась: тех нескольких секунд, что гомункулы идут к ней, ему вполне достаточно, чтобы вытащить из мешка склянку с фосфоресцирующей жидкостью и разбить ее. Она забыла о том, что Бьярн не спал уже двое суток. «Говорила же тебе!» — с горечью подумала Мара, глядя, как Бьярн неуклюже выронил мешок, снимая его с плеча. Эта крошечная заминка дорого ей обошлась…
Когда она крикнула, гомункулы, теперь ясно понимая, где искать добычу, ринулись вперед. Десятки маленьких скользких тел облепили Мару со всех сторон. Карабкались по ногам, цепляясь за брюки, грызли сапоги. Она стряхивала их с себя, как крыс.
— Умри! Умри!
Вспышка за вспышкой озаряли чердачное пространство: одна за другой твари валились замертво, но их было так много, что освободившееся место тут же занимали другие. И вот Мара закричала от острой боли: самый крупный из гомункулов все же сумел вскарабкаться по ноге и вонзил зубы в бедро. И следом за этим несколько укусов тварей поменьше пронзили ее, словно молнии.
Это продолжалось совсем недолго — всего несколько ударов сердца. А ей чудилось, вечность. Бьярн наклонился за мешком, выхватил банку и швырнул об стену. Последовала ослепительно яркая вспышка, а следом за этим пространство словно застыло. Визгливые вопли гомункулов мгновенно стихли, и твари, словно перезревшие плоды с дерева, попадали с Мары на пол. Мара и сама едва не упала: ноги отказывались держать. Кровь заливала брюки, раны вызывали нестерпимую боль. Голова туманилась. Нет, нельзя терять сознание. Тогда не выбраться…
Бьярн подхватил ее на руки и бросился вниз по лестнице. Гомункулы не поднимутся до рассвета, а с восходом солнца станут не опасны.
Тщедушные тельца лежали по всему дому — вполне достаточно в качестве доказательства, чтобы получить деньги. Пусть Горг теперь сам разбирается со своим наследством. Вот только какая-то неясная мысль не давала Маре покоя, плескалась на самом дне, под слоем боли, страха и смятения.
Бьярн бегом нес ее по темным пустым улицам. В номере остались лечебные настои, укладка с инструментами — надо только добраться.
— Потерпи, птаха, — разговаривал он с ней, как с маленькой. — Смотри, мы уже прошли переулок. До «Трех топоров» рукой подать. Сейчас, девочка, сейчас…
Постоялый двор встретил их музыкой, льющейся из обеденного зала — кто-то играл на лютне, — шумом голосов и запахом пищи. Бьярн шагнул на крыльцо, но Мара, очнувшись, вдруг схватила его руку:
— Увидят… Не хочу, чтобы меня видели такую… Давай через черный ход…
Бьярн только головой покачал, но свернул в сторону, чтобы обойти здание и зайти с черного хода. Мара и сама на себя удивлялась: о чем она думает! Но почему-то так не хотелось видеть сочувствующие взгляды, а еще хуже — саркастичные, в которых ясно читалось бы: «А мы что говорили? Баба — она и есть баба. Какую работу можно ей поручить?»
Служанка, задремавшая у кровати Эрла, при виде них вскочила на ноги и застыла в ужасе, словно в комнату вломились чудовища.
— Э-э… Господин… Госпожа…
— Спасибо, ты можешь идти.
Девушка рванула было к двери — ей очень хотелось поскорее сбежать, — но все же у самого выхода притормозила:
— Господин Наместник заходил. Спросил, выживет ли Эрл. Я говорю: не знаю, на вид очень уж плох. Он над ним постоял-постоял, покивал и ушел…
— Я понял тебя, — рокочущий голос Бьярна, хотя он вовсе не хотел пугать служанку, заставил ее исчезнуть в коридоре так быстро, что показалось, будто она прошла сквозь стену.
Бьярн уложил Мару на постель и бросился к батарее склянок, стоящих на столе. Мара выставила их на случай, если Эрлу срочно что-то понадобится. Укладка с иглами и льняными нитками лежала тут же.
— Сейчас, сейчас, девочка…
Бьярн зубами вытащил пробку из пузырька с темно-синей жидкостью — настойкой Безличника. Поднес его к губам Мары.
— Три капли… — прошептала она.
— Трех мало. Ты останешься в сознании, когда я тебя буду штопать.
— Три! — сказала она твердо. — Я сама… себя заштопаю…
Бьярн только головой покачал, но сделал, как она просит, а потом вложил иглу в дрожащие пальцы.
— Отвернись!
Бьярн отвернулся, и Мара поняла, что он с трудом сдерживает резкие слова, готовые сорваться с языка.
— Проклятие!