Серебро и Золото

Вино оказалось приторно сладким и невероятно вкусным. "Все дело в "богатстве красок" - решила девочка. Елизавета действительно никак не ожидала встретить в одном маленьком глотке так много вкусовых оттенков. Но они там были. И от наслаждения она на мгновение даже забыла обо "всем остальном", а затем ее внезапно обретенный супруг смог удивить графиню Скулнскорх настолько, что не только страх, но и все прочие опасливые мысли как ветром из головы выдуло.

Мальчик сделал глоток вина, поморщился, словно вместо сладости почувствовал оскомину, отставил бокал в сторону и, чуть склонив голову в вежливом поклоне, снял с пояса кинжал. То есть, до этой минуты Елизавета даже не подозревала, что на брючном поясе ее мужа, скрытое длинным жилетом, висит настоящее оружие. А в том, что это не декоративная поделка и уж, тем более, не игрушка, и сомневаться не приходилось. Потертые кожаные ножны с потемневшей от времени серебряной инкрустацией, удобная рукоять - желтая кость и темное серебро - и аура смерти, которую, - вот так фокус! - девочка почувствовала только сейчас. Но смерть - страшная тайна и ужасный соблазн. Рука Елизаветы, кажется, сама собой потянулась к клинку, но была остановлена тихим, но властным голосом Людо.

- Без золота, - сказал мальчик, осторожно опуская кинжал на столешницу.

Елизавета вздрогнула и остановилась. Рука ее замерла, так и не коснувшись рукояти, украшенной накладками из резной кости - бивня нарвала, - и пошла вспять, медленно отступая от границы дозволенного.

- Не бойся, - остановил Елизавету Людо. - Сними золото и можешь спокойно брать его в руки. Он твой теперь. Твой...

2.

Баронесса не солгала. Да и с чего вдруг? До сих пор у Елизаветы не случилось ни единого повода сомневаться в словах тети Жозефины. Разумеется, старая баронесса кое о чем умалчивала, рассказывая воспитаннице о тех или иных жизненных обстоятельствах, кое-что недоговаривала или даже скрывала, касаясь особенно деликатных моментов их семейной истории, но никогда не обманывала. Не обманула и на этот раз: первого сентября Елизавета и Людо, и в самом деле, отправились в школу.

Впрочем, этому странному и даже несколько волнующему событию предшествовали некоторые хлопоты и длинные разговоры с разного рода дамами и господами, не все из которых выглядели людьми "их круга". Тем не менее, баронесса стоически вынесла все выпавшие на ее долю - как опекунши "юных родственников" - испытания, и решение отнюдь не простой проблемы было, в конце концов, найдено. Следует заметить, что уже изначально задача, стоявшая перед баронессой, оказалась не так проста, как может показаться. Дело в том, что все по-настоящему хорошие школы, к великому огорчению Жозефины Икьхгорн, оказались заведениями закрытого типа, то есть, попросту говоря, интернатами, и к тому же проповедовали раздельное обучение полов. Однако Елизавета ясно и недвусмысленно дала понять всем и каждому, что об этом не может быть речи. И вообще "она желает проводить ночи в постели с законным супругом, а не на сиротских койках в общежитиях школ для девочек". Общественные же школы не удовлетворяли высоких требований к воспитанию и образованию, которые предъявляла к учебным заведениям старая баронесса.

Все-таки после некоторых усилий компромисс был найден. Им оказалась частная школа, "Академия Луки Бранциони", что помещалась в старинном вполне готического облика сумрачном здании на улице "Принцев и принцесс", то есть, в самом сердце старого города, где узкие улицы петляют меж высоких краснокирпичных и темных каменных стен, то, спускаясь в бывшие овраги, то, поднимаясь на оплывшие холмы, то вовсе исчезая в разросшихся парках, похожих на кладбища, а то и на кладбищах, незаметно превратившихся в городские парки.

По случаю поступления в школу, Елизавете и Людо пришлось не только обзавестись форменной одеждой, вызвавшей некоторое разочарование у нее и скептическую улыбку у него. Им случилось приобрести так же множество разнообразных и странных предметов, наподобие пеналов с карандашами и самопишущими ручками или жестяных коробок для хранения завтраков. И более того, они оказались вынуждены выправить необходимые документы, которых, как выяснилось, не было ни у одного, ни у другой. Но этот вопрос, к счастью, решался много проще некоторых других.

Среди ряда патронимов, титулов и владетельных имен, которыми по праву рождения именовалась графиня Скулнскорх, затесалась и "фамилия" Кейн. На самом деле это было название маленького поместья, спрятавшегося в уютной долине среди покрытых снегами вершин западных Альп. Старый священник, служивший уже почти полстолетия в поместье Кейн, почитал себя не столько слугой бога, сколько подданным эдле Елизаветы фон Кейн, поэтому и не странно, что его не пришлось просить дважды. Его вообще не пришлось просить. Пастору просто сказали, что от него требуется, и он незамедлительно выдал необходимую для муниципальных властей - то есть, для отдела народного просвещения столичного муниципалитета - справку о том, что четырнадцать лет назад в деревушке Верхний Кейн у Леопольда и Карлы Кейнов родились дети: сын - Ловис и дочь - Лиза. То, что ни Леопольда, ни Карлы никогда не существовало, а фамилию Кейн по правилам следовало писать с приставкой "фон" или "де", никого, в сущности, не должно было интересовать, как и то, являются ли Людо и Лиза братом и сестрой. Очень удобным оказалось и то, что в Академии мэтра Бранциони учились только школьники старших классов: с девятого по двенадцатый. Вот в первый - то есть, девятый класс - Академии и поступили Ловис и Лиза Кейн. Для этого, к слову, Елизавета несколько "подросла", прибавив себе целый год, а Людо, напротив, пришлось несколько "помолодеть". Теоретически, им необходимо было так же выдержать вступительный экзамен, но за них поручился кто-то из уважаемых профессоров столичного университета, и доктор Бранциони счел за лучшее, удовлетвориться этой рекомендацией, чтобы не нажить себе, не дай Бог, врагов в академической среде.

***

Первый школьный день вполне удался. Погода стояла теплая и ясная, ярко светило солнце, благоухали созревающими плодами фруктовые деревья. Оттого, быть может, и узкие кривые улочки старого города казались этим утром не столько мрачными, сколько живописными. И замкообразное здание "Академии Луки Бранциони" представлялось примечательным и достойным внимательного изучения, как памятник эпохи раннего возрождения или позднего средневековья, что, как утверждают некоторые знатоки, в сущности, одно и то же.

Феликс - старый шофер баронессы Икьхгорн, довез Людо и Елизавету до самых ворот школы, и, более того, не сдвинулся с места, пока они не пересекли линию высокой, чугунного литья, ограды. Он дождался прощального взмаха тонкой руки "молодой графини", просигналил в ответ клаксоном и только после этого неторопливо тронул тяжелый темно-бордовый "Майбах" старой госпожи.

- Ну, вот мы и в школе, - с оттенком облегчения в голосе сказала Елизавета и с любопытством, впрочем, искусно укрытым под маской "улыбчивой бесстрастности", принялась рассматривать людей и предметы, попадавшиеся ей на глаза.

- Новенькие? - спросил, возникая прямо на их пути, высокий юноша, внешний вид которого демонстрировал преувеличенно педантичное отношение к деталям.

Елизавета решила, что молодой человек скорее красив, чем симпатичен, и слишком ухожен для того, чтобы выглядеть естественным.

- А вы, сударь, старожил? - вопросом на вопрос ответил Людо. - Меня зовут Ловис Кейн, мою сестру - Лиза. Как прикажете обращаться к вам?

- Значит, Лютц и Цисси ! - одними губами улыбнулся юноша. - Я Томас Тиц!

- Очень приятно, Дамаль! - протянул руку Людо. - Лиза, - обернулся он к Елизавете, едва пожав руку опешившего от такой наглости, Тома. - Позволь представить тебе Дамаля. Но ты, если хочешь, можешь называть его просто Дама .