Страница 89 из 326
— Вот же шкаф, — подрываю авторитет сутенера.
Ничего не могу поделать с речевым аппаратом. Надо хоть слегка выебн*ться, иначе не засну.
— What was your first impression about Dorian? (Ваше первое впечатление о Дориане?) — не отступает от образа зануды.
— Сколько стероидов он выжрал? — бунтую напропалую.
— What was your first impression about Dorian? (Ваше первое впечатление о Дориане?) — с раздражающим равнодушием.
— Пластинку заело? — хамлю.
— Вы должны говорить по-английски, — снисходит до уровня смертных. — Мистер Уилсон не владеет русским.
— В моих краях буржуев мало кто понимает, — не лукавлю. — В чем суть трескотни? Утихни, парниша, я не опозорюсь. Что надо переведу, солдат ребенка не обидит. Ваш Дорик будет в целости и сохранности.
— Отказывается от сладкого?
И ведь знает куда надавить, урод!
— He has kind eyes, (У него добрые глаза,) — бормочу хмуро.
— When did you understand that you’ve fallen in love? (Когда вы поняли, что влюбились?)
Когда он сжал мою ладонь и представился: — Меня зовут Секс. Просто Секс…
Черт, перепутала.
— After our kiss, (После нашего поцелуя,) — бросаю отрывисто.
Не знаю, что удручало меня больше — гипотетическая любовь, фактическая необходимость участвовать в спектакле и вдохновенно врать родителям или стремительно надвигающаяся авантюра с частным бизнесом.
Дорик умел расположить к себе тотальной приветливостью, стоически выносил жестокие подколки, позволял ощупывать бугристые мышцы. Даже пробовал подыграть и наладить тесный контакт. Производил приятное впечатление и постепенно уничтожал защитный панцирь вокруг моего неверующего людям сердца. Суровый фасад прокаченных мускулов скрывал натуру плюшевого мишки.
Мы сближались, становились парой, делились сокровенным и теряли прежнее стеснение в общении друг с другом. Никакой натянутости, никакого официоза. Мило и по-домашнему.
— It’s his work, (Это его работа,) — оправдывает Андрея и мягко, но настойчиво удерживает меня от мордобоя.
— Let me go! (Пусти!) — рвусь на волю, извиваюсь в тисках бицепсов и трицепсов. — I’ll kill this f*cking bastard! (Убью греб*ного ублюдка!)
— It’s his work, you shouldn’t blame him for… (Это работа, не следует винить его за то, что…)
— For being a bastard?! (Что он ублюдок?!) — возмущению нет предела.
— We’ll repeat that part better and we’ll pass the test tomorrow, (Мы повторим ту часть лучше и пройдем испытание завтра,) — произносит успокаивающим тоном.
— I don’t want to repeat, I don’t want to pass, (Не хочу повторять, не хочу проходить,) — буяню и срываюсь на змеиное шипение: — I want to have a bath in the fountains of his blood. (Хочу в фонтанах его крови купаться.)
— Maybe later? (Может, позже?) — предлагает компромисс.
— Oh, I’ll come back, (О, я вернусь,) — обещаю торжественно. — I’ll cut my beefsteak (Я вырежу свой бифштекс.)
Сутенер-зануда ограничивается снисходительной улыбкой, его голубые глазки блестят от удовольствия, пока Дорик пытается угомонить разбушевавшуюся невесту.
Так и живем. Грустим и сражаемся, падаем и поднимаемся.
Закономерно наступаю на горло гордости, смиряюсь с очередной ложью, свыкаюсь с новой расстановкой сил. Иллюзия выбора исчезает за горизонтом действительности.
Кое-что угнетает, кое-что пугает. Сомнения никуда не денутся.
Брачный сайт давно не выглядит хорошей идеей. Бизнес-план кажется верхом идиотизма.
Ну, кто мешал кайфовать в солярии, релаксировать в СПА-салонах и скупать брендовое тряпье? Зачем лезть на рожон? Зачем столь бездарно подставляться?
Живо представляю, как мое трясущееся тельце приковывают цепями, растягивают на дыбе, обливают керосином и… сохраним легкий шлейф недосказанности.
Впрочем, визит в уютные подземелья особняка — не самое жуткое.
Самое жуткое — крушение надежд.
Если до этих событий я всласть тешилась грезами, то теперь поняла всю степень своей наивности и общей безнадежности.
Фон Вейганд никогда не заявится к моим родителям с охапкой роз, не падет на колени перед папой, не разрыдается, униженно умоляя руки единственной дочери. Нам не светит душещипательной экранизации сопливых кинофильмов. Нам не светит даже отдаленного подобия такой экранизации.
Не будет теплого ужина в кругу семьи, шашлыков на природе, совместного празднования знаменательных дат, дружеских посиделок до рассвета и еще тысячи мелочей. Вроде не слишком важных, но в какой-то мере очень значимых мелочей.
А это печально.
Обидно, досадно, только здесь ничего не попишешь.
Противно сосет под ложечкой от постоянного ощущения опасности. Тревога становится вечным спутником, терзает воображение.
Понимаю — либо пан, либо пропал. Либо обрету баланс равновесия между переводчицей и баронессой. Либо сломаюсь и превращусь в разменную монету. Грань чересчур тонка, хоть бы не промахнуться. Тут любой шаг грозит оказаться фатальным.
***
После недели изнурительных репетиций сутенер-зануда отдает нас на растерзание, тьфу, на финальную проверку фон Вейганду.
Вечер, кабинет руководителя, пронизывающий свет лампы бьет по глазам.
Я и Дорик синхронно повествуем о трогательной истории знакомства в цеху, умиляемся, вспоминая о каждом последующем свидании, обмениваемся пылкими признаниями. В общем, проявляем недюжинное актерское мастерство, выпрыгиваем из кожи вон, дабы не ударить в грязь лицом.
Искренне надеемся на похвалу, а получаем ледяное:
— Не вижу страсти.
Камень брошен в огород по-русски, что уже намекает.
— У кого? — все же считаю нужным уточнить.
— У тебя, конечно, — фон Вейганд с наслаждением затягивается сигарой, выпускает облачко дыма изо рта и прибавляет: — Так дело не пойдет.
— А как надо? — закипаю.
— Больше убедительности, больше огня, — небрежным движением струшивает пепел. — Вы похожи на друзей, а не на пару.
И крышку котла сносит далеко и надолго.
— Поцелуй меня, мой дикий зверь! Мой тигр! — с надрывом обращаюсь к мнимому любовнику, краем глаза наблюдаю за реакцией настоящего. — Kiss me, my wild beast! My tiger!
Дорик ощутимо вздрагивает, когда я бесцеремонно усаживаюсь на него сверху и начинаю ласково трепать за щечки. Вжимается в кресло, старается не потерять стандартную улыбку, однако справляется с трудом.
— Не скромничай, малыш, поцелуй свою строптивую тигрицу, — вхожу в роль. — Ну же, не стесняйся. Почему не целуешь? Why don’t you kiss me?
— Он гей, — вкрадчиво бросает фон Вейганд.
— Что?! — резко отстраняюсь, поднимаюсь и отступаю на безопасное расстояние.
— Гей, — повторяет без особых эмоций.
— Не мог нормального найти? — задаю риторический вопрос.
— Он вполне вменяемый, есть медицинское заключение, — очередная затяжка и струйка дыма уносится ввысь.
— Я не об этом, — голос дрожит от гнева. — Я о том, что он, блин, гей!
— Откуда столько нетерпимости к секс-меньшинствам? — картинно поражается, негодующе качает головой.
— Да я толерантна до мозга костей, до толерантности головного мозга, блин, толерантна!
Перевожу дыхание, с явным огорчением и сочувствием взираю на Дорика. Такой материал пропадает. Вот как угораздило. Вокруг полно дам, жаждущих нежного внимания, а жалкий предатель на темную сторону подался. На кого отечество покинул, дезертир?
— Хм, руки помою, — начинаю пятиться к выходу, нервно добавляю: — Хлоркой. Сожгу одежду, приму душ из мирамистина.
— Шучу, — ловко обезоруживает фон Вейганд. — Успокойся.
Взять бы эту горящую сигару и засунуть ему в…
— Знаешь, твой юмор напрягает, — сурово грожу пальчиком. — Давай по старой смехе: шутить могу только я. Усек?
— Что имеешь против геев?
Нет, он родился не в Испании. Он родился в Одессе.
— Ничего не имею, но замуж за одного из них не хочу, даже частично, — упираю руки в боки, полыхаю возмущением: — В моем случае, гей — это же все равно, что евнух.