Страница 4 из 326
— Только дай повод, — зловеще ухмыляется фон Вейганд, расстегивая брюки.
А потом я кричу, когда его член проникает на всю длину. Горько и сладко, одновременно доставляет и наслаждение, и боль, принуждает выгнуть спину, застонать, извиваться.
— Там много игрушек, инструментов, плетей, — хрипло обещает он, вбиваясь внутрь мощными толчками, безжалостно сжимая грудь. — Мы попробуем все. Абсолютно все, meine Schlampe. Не переживай, я сделаю так, что понравится.
День сливается с ночью, не различаю времени суток, теряюсь в лабиринтах измученного сознания.
Фон Вейганд относит меня в свою комнату, продолжает трахать, не ведая усталости, переворачивает, задает нужный угол и амплитуду, ласкает и терзает, сменяет гнев на милость, вновь обрушивается яростно. Шепчет на ухо пошлости, покусывает шею, тянет за волосы, называет «сучкой», его маленькой лживой сучкой и шлюхой, перемежает любовные обращения с грязными ругательствами.
Растворяюсь в ослепительном калейдоскопе развратных поз, падаю в пропасть, выгораю изнутри. Фон Вейганд не может насытиться, а я не могу существовать отдельно от него. Погибаю и воскресаю лишь в этих умелых, подчас удивительно нежных, а порой убийственно жестоких руках.
Безотчетно готова страдать, лишь бы оставаться с ним, ведь теперь и всегда… он неотделим. Бьется вторым сердцем, наполняет кислородом, вспыхивает адреналином.
Мой хладнокровный палач. Беспощадный инквизитор, которого я люблю с отчаянной тупостью, одержимостью вне рамок здравого смысла.
Глава 1.4
Всему свое время. Всему своя цена.
Выцветший коллаж событий, отображенных неровными мазками, кистью полоумного художника. Щемит тоска под скорбный перебор гитары.
Задница раскалывается на части, жжет и печет, словно там побывала раскаленная кочерга, но оно того однозначно стоило. Съеживаюсь в темноте, сокращаюсь до размеров точки. Слезы высыхают, и я вспоминаю.
Никаких стимуляторов. Добровольно-принудительным образом, достаточно медленно и деликатно, осторожно, без резких и грубых проникновений, с форой на «расслабиться и привыкнуть». Всего один раз, опять до крови. Только теперь из носа, не сильное, тем не менее, кровотечение. Нервное перенапряжение дает о себе знать. Капля за каплей срываются вниз, на белоснежные простыни.
Фон Вейганд не прекращает главное развлечение, принуждает запрокинуть голову, изучает мои расширенные зрачки, не останавливаясь ни на мгновение, трахает размеренно и со вкусом, кончает, впиваясь в губы удушающим поцелуем. Чувствую собственную кровь на языке, а его сперма обжигает внутренности, течет раскаленной лавой, заставляет тихонько скулить, дернуться и притихнуть, обмякнуть в объятьях мастера.
Потом меня купают, тщательно вытирают мягким полотенцем, закутывают в халат и несут обратно на кровать. Вызывают доктора, который осматривает, дает пилюли, обрабатывает уязвимое место исключительно для профилактики, ведь повреждений нет — ни разрывов, ни трещин. Только дикая боль и внутри, и снаружи.
Проваливаюсь в черноту, просыпаюсь, когда приходит Андрей.
Сутенер выглядит довольным, словно получил неожиданную премию. Вручает мне новехонький ноут и мобильник. Протягивает папки, рассказывает очередную легенду, которую придется заучить наизусть для вранья близким.
Оказывается, родители убеждены, что их непутевая дочка устроилась работать в крутейшей компании за бугром, трудится денно и нощно, высылает им деньги каждые две недели, общается путем смс и редких звонков.
Почему не предупредила заранее? Все случилось очень быстро, предложили в последний момент, боялась сглазить, поэтому молчала.
Где и кем вкалываю? Ношусь по Китаю, будто сраный веник, корректнее — менеджер по работе с клиентами, гоняют меня из одного филиала в другой, глаз не сомкнуть, не передохнуть, о чем и ною в каждом текстовом сообщении.
Звоню редко, потому что дорого, связь часто подводит, поэтому и слышно меня паршиво, едва ли голос разберешь, вэбка приказала долго жить, следовательно, нет он-лайн трансляций.
Как мои родители свято уверовали в подобную ересь?
- Нам оказала содействие ваша подруга Анна, — улыбается сутенер, срывая покровы таинственности.
Милейшая подруга действительно строила карьеру. Не в Китае, а в Европе. Точнее — в одной из корпораций господина Валленберга. Она подтверждала легенду, периодически выходила на связь, ее мама созванивалась с моей и часами слезно обсуждала тему «кровинушки на чужбине, бедные и несчастные, зато денег заработают, продвинуться, переведут их куда повыше, наградят пирожком, медалькой и личной жилплощадью».
- Если захотите пообщаться, то Анна приедет сюда, — обещает он и добавляет, что вон в той синенькой папочке досье на мою подругу Дану, которую тоже вполне реально выловить и завезти в особняк.
Не проникаюсь его заманчивыми предложениями, набираю заветный номер немеющими от волнения пальцами.
- Помните о деталях, — сурово напутствует сутенер и покидает комнату.
Конечно, телефон могут прослушивать, определенно, прослушивают. Ну и что? Не стану же я орать в трубку — спасите, помогите, меня похитил чокнутый миллиардер, мечтающий протестировать богатый арсенал пыточных агрегатов.
- Привет, мам, — одними губами, практически шепотом.
- Алло? Лора? Это ты? — обеспокоенный голос доноситься из параллельной реальности.
Господи, не выдержу, не надо, умоляю, нет.
- Да, мам, — стараюсь повысить громкость, получается хреново. — Как дела? Как у вас?
- Хорошо, не волнуйся, — она начинает тараторить без умолку, спешно и сумбурно выкладывает последние новости, а потом взволнованно говорит: — Ой, Лорик, тебе же деньги идут… давай, рассказывай ты. Как у тебя?!
- Нормально, — глазам становится больно.
- Лора, что-то случилось? Говори, не молчи…
- Нормально, мам, — повторяю отчетливо, стараюсь исправиться и вдохновенно сочиняю на ходу.
Рассказываю о грядущем повышении, о том, как собираюсь выслать им сумму покрупнее под Новый год и, возможно, передачку с подарками соберу. Праздник же. Обещаю звонить чаще благодаря казенному мобильнику, прошу не волноваться, а радоваться. Шучу, смеюсь, расспрашиваю о погоде, общих знакомых, разных мелочах.
- Сейчас тебя хотя бы слышно нормально, — счастливо произносит мама.
Потому что до этого говорила не я.
- Когда снова сможешь позвонить?
В ближайшее время, если условия моего содержания под стражей опять не пересмотрят.
- Наверное, скоро, посмотрим, — пытаюсь не шмыгать носом.
- Ты плачешь? Лора, почему…
- Простудилась, — кашляю для убедительности. — Люблю тебя, мам.
Прерываю вызов, взрываюсь.
Начинаю рыдать, истерично захлебываюсь слезами.
Хочется домой, обратно в мой мир, привычный и родной. К бабушкиному плову с пылу, с жару и сплетням на лавочке у подъезда. К папиной рубашке выходного дня и анекдотам, остротам и прибауткам на любую тему. К маминым придиркам, запретам и причитаниям о том, какая же у нее бессердечная и плохая дочь. Не хватает этого — обыденной легкости, хорошей фигни, полнейшего дерьма.
Портал закрылся. Тень Лоры Подольской созванивается с родителями, лжет и делает хорошую мину при самой отвратной игре. Остается врубить Pink Floyd, вышибить себе мозги под High Hopes.
Но я не сдаюсь. Никогда.
Съеживаюсь в темноте, сокращаюсь до размеров точки. Не сдаюсь, нет.
Фон Вейганд возвращается поздно, включает свет, удостаивает меня беглым взглядом, идет принимать душ. Ожидаю продолжения, представляю, что он будет делать и как. Покорная рабыня в опочивальне господина, украшенная его метками, синяками и кровоподтеками.
- Разденься, — ровный тон, выражение лица не поддается расшифровке.
Поднимаюсь с постели, выполняю приказ, совсем не желаю «давать повод».
- Болит? — пальцы лениво исследуют тело, едва касаются похолодевшей кожи.
Господи, мне жутко. Теперь мне постоянно жутко и невыносимо горячо.
- Да, — судорожно сглатываю, колени дрожат и слабеют, чудом удается не грохнуться на пол.