Страница 316 из 326
— Жалею, — в черных глазах безумствуют бесы. — Жалею, что затянул с приглашением. Не поддался рефлексу в первый же день.
— А чего ты хотел? — вопрошаю чуть слышно, закусываю губу.
— Намотать твои волосы на кулак, поставить на колени и выдрать в глотку, — скалится, жадно буравит горящим взглядом. — Вытрахать весь твой мозг. Выеб*ть.
— Алекс, — выдыхаю сдавленно.
Упираюсь ладонями в его мускулистую грудь. Трудно понять, чего хочу. Притянуть или оттолкнуть. Разорвать контакт. Прильнуть.
Я под ним. Распятая. Распахнутая. Ноги раздвинуты. Спина выгнута. Покорная рабыня готова к употреблению. Бери. Владей.
Почему медлит? Ждет согласия?
— Да, — роняю сдавленно, судорожно втягиваю воздух и, захлебнувшись кислородом, закашливаюсь от волнения, прочистив горло, прибавляю тверже: — Давай.
Ухмыляется. Слегка. Уголками губ. Едва уловимо. Тень веселья тает. В момент. Уступает победный трон голодному оскалу.
Глаза пылают. На дне взора таится густой сумрак. Тьма затягивает. Вовлекает. Увлекает. Внутрь. Вглубь. В зияющую бездну.
Огонь. Лед. Дикая стихия. Губительная. Обжигает дьявольским пламенем. Потому и манит. Искушает.
Неизбежно. Необратимо. Неукротимо. Против всех существующих на свете заветов. Против всяких законов логики.
Мы. Вдвоем. До скончания веков.
Наша история. Вызов богам. Наша история. Насмешка судьба. Досадный промах. Ошибка, которую никогда не исправить. Проклятая спираль.
То чувство, когда тебе вонзают нож в спину. Четко. Точно. Между ребрами. А ты оборачиваешься, улыбаешься и протягиваешь руки, чтобы заключить в объятья.
То чувство, когда в тебя разряжают полную обойму свинца. Стреляют на поражение. Выжигают. Уничтожают без жалости. А ты подставляешь окровавленные губы под поцелуй.
То чувство, когда хоронят живьем. Заколачивают гроб, загоняют под землю, засыпают намертво. Отнимают надежду, вырубают на корню. А ты выбираешься. Обдираешь до мяса свои кулаки, сдираешь костяшки, уродуешь пальцы, но выползаешь, выгрызаешь путь с того света, возвращаешься к своему единственному хозяину и господину, только чтобы прикрыть его собственным изувеченным телом.
То чувство, когда нечем дышать. То чувство, когда пульс обращается в камень. То чувство, когда мир теряет звуки и краски, окончательно и бесповоротно лишается смысла.
Холст бесцветный. Холодный. Нет. Мертвый. Ледяной.
То чувство, когда…
Без тебя.
Пусто.
Нет ничего. Никого. И даже Вселенная сдается. Рушится, распадается по фрагментам. Обращается в бесполезный вязкий пепел.
— Алекс, — шепчу практически беззвучно. — Я… Я тебя…
Не позволяет договорить. Не разрешает вымолвить ни единого слова. Крадет дыхание очередным одержимым поцелуем.
Как же он голоден. Бешено. Отбрасывает пропитанную морем рубашку. Сдирает нижнее белье, раздирает в клочья. Резко. Грубо. Без предупреждения. Клеймя мою бледную кожу красными полосами.
Губы прижимаются к горлу. Алчно. Жестко. Цепеняще. Отправляя волны морозной дрожи по всему телу. Пальцы сдавливают бедра, впиваются в плоть, безжалостно и беспощадно. Вынуждают покориться, податливо прогнуться, открыться гораздо больше. Обмякнуть и напрячься, отозваться, податься навстречу. Ответить на ласку, отозваться на движение. Отдаться как прежде.
И все же фон Вейганд сдерживается.
Зверь вгрызается в железные прутья решетки. Ломится наружу. Яростно и свирепо бьется о стены клетки. Рычит, сотрясает мир вокруг утробным воем. Злобно лязгает острыми зубами, жадно царапает сталь громадными когтями.
Зря. Напрасно. Тщетно.
Цепи держат крепко.
Моя реальность расплывается. Раскалывается. Осыпается на плечи градом окровавленных осколков. Опаляет. Обжигает. Оставляет кровоточащие шрамы. Обнажает по живому.
Однако я не пытаюсь прекратить. Наоборот. Умоляю продолжать.
— Алекс, — выдаю сквозь стон. — Прошу… пожалуйста.
Фон Вейганд накрывает мою грудь ртом. Втягивает плоть. Слегка прикусывает кожу. Внутри растекается ртуть. И впечатление такое, будто мое сердце выдирают наружу.
Господи. Боже.
А губы все ниже. По ребрам. По призрачным отметинам. Фантомным. Разбередив старые ранения, раздразнив затаенную боль. Пробуждают агонию. Даже калечат. Но тут же лечат, исцеляют, утоляют горечь. Опутывают нитями ласки. Окутывают нежностью.
Он точно битое хочет починить. Исправить. Склеить. Срастить. Вернуть назад, обратить время вспять. Искупить грехи. До дна чашу вины испить.
Глупый. Зачем?
Не нужно. Уже. Никогда.
Я давно все простила. Себя — не могу. За слабость. За боль. За отчаяние. Тебя — в любых прегрешениях. Заранее. На годы вперед. На века.
— Алекс, — жалобно всхлипываю.
Фон Вейганд целует меня как святыню. Осторожно. Бережно. Словно совершает лишь ему одному известный обряд. Таинство. Ритуал. С особенным благоговением. Служит. Опять преклоняет колени.
Горячий язык выводит узор на моем животе. Чертит невысказанные строки. Ниже и ниже, прямо туда, где копится грех, где берет начало наше падение.
Грязное. Жаркое. Безумное.
Преступление.
И наказание. Рядом. Близко. Хлестким пульсом по взмокшим вискам. Гулким ударом крови в затылок.
— Алекс! — сдавленно вскрикиваю.
Фон Вейганд касается меня там.
Там, где мучал. Там, где терзал. Там, где раздирал на части. Врезался раз за разом, не ведая ни жалости, ни пощады. Вбивался до упора, вырывая из горла истошные вопли.
Тягучая судорога выкручивает мой позвоночник. Спазм сковывает мышцы. Еще и еще. Принуждает простонать. Проскулить. Сжаться. Вжаться в разгоряченную гальку.
Нет.
Нет, нет, нет.
Мы так не договаривались. Нельзя, чтобы было так хорошо. Потом обязательно следует плохо. Нельзя безнаказанно кайфовать, наслаждаться, тонуть в похоти. Расплата грядет неминуемо.
Стоп. Хватит.
Я кончаю прежде, чем успеваю его прервать. Взлетаю до небес. Взрываюсь. Обрушиваюсь вниз каскадом ярких искр. Растекаюсь раскаленной волной по морскому берегу.
— Алекс, — рваный выдох. — Алекс.
Фон Вейганд не прекращает. Не отрывается от меня. Исследует. Изучает. Проводит по острым граням греха. Доводит до исступления. Ранит. Расчерчивает внутри порочную нотную грамоту.
Его губы не знают стыда. Его язык еще хуже. Везде. Срывая запреты. Ломая печати. Руша табу. Всюду. До колких судорог. До вожделения дрожи.
Я кончаю столько раз, что становится страшно.
Я вообще выживу?
Кончаю с его именем на устах. Выгибаюсь под бесстыдным ртом. Сжимаю бритую голову голыми бедрами.
Как одержимая. Как бешеное животное.
— Люблю тебя, — заявляю судорожно. — Люблю безумно.
— Подожди, — холодно обрывает фон Вейганд.
Горячие пальцы накрывают мои колени, поглаживают и движутся по икрам, обхватывают лодыжки, сжимают, заключая в железные кандалы. Властно дергают вниз, вынуждают нырнуть под опаляющий лед. Точнее — под прямой огонь. Дикий. Неистовый. До пепла сжигающий. Шальной. Под тяжесть мускулистого тела. Под напряженные до предела канаты мышц.
О мой Бог.
Шепчу. В путаных мыслях. Успеваю подумать лишь это. Взмолиться. Не успеваю. Отпетая преступница. Грешница. Пропащая душа.
И темные воды смыкаются над головой.
Я иду ко дну. Или взлетаю?
Это не рай. Ну и ладно.
Буду гореть в аду. Только бы с тобой. В одном котле. Попробуешь выбраться — затащу обратно. В ураган. В самое пекло. Прости. Другого пути тебе не светит.
— Повтори, — приказывает фон Вейганд.
— Ч-что? — спрашиваю сбивчиво.
— Ты знаешь, — дьявольская усмешка.
— Я…
Захлебываюсь собственным утробным стоном.
Кричу. Надсадно. Греховно. Порочно. Протяжно. Тону в самых темных чувствах. В самых низменных эмоциях.
Кто я? Что я? Никто. Ничто. Не важно. Ничего. Существуешь лишь ты. Глубоко внутри. Твердый. Пульсирующий. До одури обжигающий.
Огромный член входит в меня. Единственным ударом. Жутко. Жестоко. Возбуждающе. Принуждая выгнуться и заорать. Узреть ночные звезды посреди ослепительно синих дневных небес.