Страница 233 из 326
Он владеет мной.
Безраздельно.
— Ублюдок! — выпаливает Стас и резко выбрасывает крепко сжатый кулак вперед, бьет прямо в цель.
Я содрогаюсь, будто удар попадает по мне. Грудь обдает огнем, желудок скручивает нервный спазм.
Фон Вейганд чуть сгибается, однако не отступает, с издевкой выдает:
— И все?
Стас продолжает атаковать. Не останавливается, пробует закрепить успех. Бросается на противника, выпуская на волю всю свою ярость.
Серия коротких ударов по корпусу. В одностороннем порядке. Передо мной оживает сцена из дурацкого боевика.
Никакого ответа. Никакого сопротивления. Ни единой попытки уклониться.
От этого еще во сто крат страшнее.
Надо прекратить беспредел. Остановить их. Прямо сейчас. Развести по углам. Наказать, вразумить. Достучаться до разума. Надавить на жалость.
Но что-то мешает, не позволяет ни шелохнуться, ни сдвинуться с места. Что-то держит за горло, не разрешает вырваться.
Я точно под кайфом от дикого ужаса и гнетущей паники. Я словно в обманчиво мягком, вязком коконе. Оплетена, окутана. Одурманена. Доведена до грани.
— Теперь ты рад? — рычит Стас.
Его кулак практически врезается в челюсть соперника.
Практически, но не совсем.
— Не совсем, — вкрадчивая ремарка будто эхо в моей голове.
Фон Вейганд отклоняется в последний момент. Ловко, молниеносно, с грацией жадного до крови хищника. Накрывает кулак противника своей ладонью. Это кажется нежным. Только недолго.
Раздается омерзительный хруст. Треск костей.
И утробный вопль ударяется о стены.
Стас падает вниз, на колени. Безвольно стекает на пол. Старается проглотить собственный крик. Перемежает стоны боли с проклятьями. Скулит сквозь стиснутые зубы.
Он пытается держаться. Даже теперь. Пытается скрыть страх, побороть ужас и выстоять любой ценой.
— Ты достоин уважения, — говорит фон Вейганд.
Почему этот комплимент звучит как эпитафия?
— Я не хочу… она… не должна видеть.
Господи, хватит.
Мечтаю проснуться. Мечтаю очнуться. Вернуться назад. На пару дней, на пару часов. Исправить, переписать, зачеркнуть лишнее.
Однако небеса привычно глухи к моим мольбам.
Я помню школьные драки. Довольно жестокие. Всякие стрелки и разборки стенка на стенку. Я помню мордобои в клубах. Кого-то случайно толкнули — и понеслась. Пьяные стычки привычное дело на свадьбах, на разных шумных праздниках.
Я много чего помню, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что разворачивается передо мной сейчас.
Фон Вейганд не бьет Стаса, нет.
Он его забивает. Убивает. Голыми руками.
А я ничего не могу сделать. Стою и смотрю. Судорожно сглатываю стремительно скапливающуюся во рту слюну.
Резкие, жесткие удары. Сильные, безжалостные как сама смерть. Методичные, размеренные, отточенные до безупречности.
Зрелище завораживает.
Хочется верить, что это просто инстинкт. Бесконтрольный, первобытный. Тот, который всегда заставлял людей искать развлечение в гладиаторских боях и жутких казнях.
Металлический запах крови щекочет ноздри.
Холод клубится под ребрами, а жар разливается внизу живота. Мышцы натягиваются, напрягаются до предела. Внутреннюю сторону бедер сводит нервный спазм. Гремучее сочетание льда и пламени увлекает за грань. Заводит, держит на взводе.
Я ощущаю возбуждение, и не понимаю, чье оно. Кому принадлежит. Не мне. Однозначно не мне. Ведь я не больная на голову. Не сумасшедшая. Не психопатка. Не извращенка. Не сдвинутая по фазе истеричка.
Черт, да я просто чокнутая.
— Нет! — кричу, срывая голос. — Прекрати.
Я поднимаю руку и направляю пистолет на фон Вейганда. Оружие трясется, буквально ходуном ходит во взмокшей ладони, четко повторяет мою собственную дрожь.
— Отпусти его, — очень стараюсь не запинаться, не срываться на шепот. — Пусть уходит вместе со своей сестрой. Пусть уходит с миром и все.
Ощущение точно сталь плавится под моими пальцами. А под ногами горит земля. Еще немного и меня похоронит бездна.
Палач отпускает жертву. Отвлекается. Но поворачиваться не спешит.
— Ты повторяешься, — заявляет холодно. — Это скучно.
— Не думаю.
Щелчок предохранителя вмиг заставляет его обернуться.
— Теперь мы сыграем по моим правилам, — нервно улыбаюсь.
Обхватываю пистолет второй рукой, отчаянно пытаюсь унять лихорадочный озноб, справиться с ядовитым волнением.
— Любишь, когда жестко, — ровно произносит фон Вейганд.
На каменном лице не отражается никаких эмоций. Ни гнева, ни раздражения. Ни тени удивления. Как будто я регулярно держу его под прицелом. Разгуливаю по особняку с оружием.
— Выгодная сделка, — заключаю с показным спокойствием. — Удаляем лишние элементы, занимаемся исключительно друг другом. Стас свою партию исполнил, поэтому может быть свободен. Будем считать это актом спонтанной благотворительности.
Полные губы растягиваются в усмешке. Мрачной, пугающей. Брови издевательски выгибаются.
— Ну, как пожелаешь, — хмыкает он.
Хватает Стаса за горло, поднимает рывком, впечатывает в ближайшую стену, вырывая из окровавленной груди гулкий стон.
— Нет, подожди, — бормочу поспешно. — Мы же договорились.
— Разве? — скалится. — Похоже, я это пропустил.
— Ты не должен его убивать, — леденею изнутри.
— Не должен, — повторяет насмешливо. — Но очень хочу. А я привык воплощать желания в реальность.
— Я могу предложить что-нибудь взамен, — бормочу лихорадочно. — Что-нибудь гораздо более интересное. Что-нибудь… что угодно.
— У всех твоих предложений вышел срок годности.
Так и застываю с открытым ртом, жадно глотаю воздух. Пытаюсь выдать пламенную речь, но слова не идут, застревают, забиваются глубоко в горле.
— Я буду стрелять, — не узнаю собственный голос. — Я выстрелю. Клянусь.
Фон Вейганд прошивает меня взглядом насквозь.
— Стреляй, — бросает ровно.
С ужасом наблюдаю за тем, что происходит дальше. Очередной мощный удар. И приглушенный вскрик Стаса рвет душу на части.
Боже, он просто забьет его насмерть.
Меня прошибает пот.
Я смотрю на все это, словно вижу впервые. Мотаю головой, будто стараюсь развеять жуткий мираж. Ощущаю угнетающее, тупое бессилие.
И вдруг замечаю спасительный знак.
— Алекс, — шепчу чуть слышно. — Пожалуйста.
Я вижу к чему фон Вейганд прижал Стаса. Не к стене. К кресту. К тому самому кресту, на котором прежде распинал меня. Допрашивал под кнутом, с пристрастием.
— Н-не здесь, — бормочу сбивчиво. — П-прошу.
Он перехватывает мой взгляд.
Вспоминает? Сомневается? Размышляет о помиловании? Забраться бы в его голову, понять бы как все исправить. Как изменить, оживить.
— Ты права, — произносит сухо. — Разделаю его в другом месте.
Сметает шахматную доску со стола. Расчищает поверхность. Что белые, что черные фигуры одинаково разлетаются во все стороны.
Я содрогаюсь. Радуюсь ничтожному выигрышу. Жалким мгновениям, которые позволяют отстрочить приговор. Вот только пощады не светит. И прощения тоже. И никто в целом свете нам не поможет.
Никто сюда не придет. Никто не рискнет. Не спасет.
Не на кого надеяться.
Кроме себя.
— Хватит, — приставляю дуло к подбородку. — Иначе я вышибу свои мозги.
— Валяй, — соглашается коротко. — Только целься хорошо.
— Я серьезно, — вдавливаю металл до боли.
— И я не шучу, — хмыкает он. — Если промажешь, пуля снесет лишь челюсть. Не самая приятная картина. Но жить будешь долго.
— Чушь, чепуха, — истерично хихикаю. — Это же просто авторская фантазия Паланика. В реальности с таким ранением никто не выживет.
— Проверь, — заключает спокойно.
Мой блеф на него не действует. И любой шантаж мимо. У меня нет ни единого шанса повалить этого зверя на обе лопатки.
Он укладывает Стаса на стол. Нарочито бережно. Заботливо.
— Пожалуйста, остановись, — выдаю с придыханием.
Пальцы немеют, липкие струи ледяного пота оплетают спину кружевом, позвоночник натянут как тугая тетива лука.