Страница 212 из 326
Фон Вейганд только хохочет в ответ.
Вот подонок.
Поднимаюсь, спешно скрываюсь, не желаю опять демонстрировать постыдную слабость. Запираюсь в ванной комнате, поворачиваю кран и отпускаю чувства на волю. Начинаю рыдать. Сгибаюсь пополам, захожусь в истерике.
Что это за мерзкий лязг? Мое персональное кораблекрушение.
Хотя нет. Я не на дне. Не тону и не задыхаюсь. Я просто выпотрошена. Ржавые крючья забираются под кожу и разрывают плоть на куски.
Bon appetit (Приятного аппетита).
Раздраженно сбрасываю туфли. Сдавленно всхлипываю, закусываю губу. Тонкая ткань чулок не ограждает босые ступни от ледяного кафеля. Наклоняюсь вперед, набираю холодную воду в сомкнутые ладони, смываю безнадежно испорченный макияж.
Жаль, весь этот вечер смыть нельзя.
Позорище. Ниже падать некуда. Пускаем титры.
Господи, где же он?
Свет в конце тоннеля. Выигрышный билет. Гребаный хэппи-энд.
Не слышу ничего, однако улавливаю движение за спиной. Хочу обернуться, повинуюсь инстинкту. Не успеваю.
Мощное тело прижимается сзади, опаляет жаром, вбивает меня в умывальник. Чужие пальцы уверенно скользят по рукам. От запястья до сгиба локтя. Сжимаются на нервно трепещущих плечах.
Сердце выходит из игры, пропускает удар. Еще и еще. Капитулирует.
Замираю, разом утратив дыхание. Голодным взглядом вгрызаюсь в зеркало напротив. Жадно изучаю.
Не издевка и не шутка.
Правда? Пожалуй. Все по-настоящему. Без обмана. В режиме реального времени. Вполне натурально.
— Проваливай, — еле шевелю губами.
В ответ получаю кривую усмешку.
— Давай, уматывай поскорее, — борзею. — Сенатор истосковался.
Фон Вейганд молча распускает мои волосы, медленно перебирает спутанные пряди, пропускает между пальцами, наматывает на кулак.
— Совсем охренел? — восклицаю возмущенно. — Неужели непонятно? Я тебя игнорирую. Нечего липнуть. И прощение не вымаливай. Убирайся.
Он смеется.
Тихо и страшно. Надтреснуто, точно сдерживает ярость.
А потом резко дергает назад, вынуждает запрокинуть голову, завопить от дикой боли.
— Прости, родная, — шепчет на ухо, нежно трется щетиной о щеку. — Сенатору придется занять очередь.
Грубо толкает вперед.
Кричу, зажмурившись от ужаса. Доля секунды — и мое лицо впечатают в зеркало. Лишь миг до фатального исхода. Миг до непоправимого.
Почти ощущаю боль от миллиона жалящих укусов, почти чувствую, как кровь струится вниз, окропляет стерильно чистую поверхность умывальника.
Но ничего не происходит.
Выжидаю. Долго, невыносимо долго. Осторожно открываю глаза, изучаю собственный взгляд.
— Не помешал? — вкрадчиво спрашивает фон Вейганд.
— Ч-чему? — бормочу сбивчиво.
— Игнорированию, — обдает льдом.
Встряхивает, будто нашкодившего щенка, заставляет жалобно взвизгнуть. Отпускает, однако не отступает.
— Тебя достаточно трудно игнорировать, — отвечаю с горькой усмешкой.
Хм.
Если честно, тебя нельзя игнорировать.
Только какой смысл озвучивать очевидные вещи?
Мы не в дурацкой сказке. Не в сопливом фильме. Не в чертовой книге. Сила любви не растопит ледяное сердце. Поцелуй не снимет жуткое проклятье, не обратит монстра в прекрасного принца.
Я не проснусь, не очнусь от бесконечного ночного кошмара.
Глупо искать свет надежды там, где все давно сожрано темнотой. Наивно верить в чудеса, уповать на везение, гнаться за бесплотной тенью.
Зло царит абсолютно повсюду, не встречает никакого сопротивления. Порок торжествует, расцветает, покоряя новые души. Чудовища не жмутся во мраке, не скрываются во тьме. Им нечего бояться, их везде приветствуют.
А впрочем — наплевать.
Ощупываю макушку, морщусь от болезненной вспышки, на автомате поправляю волосы, стараюсь придать лицу вменяемое выражение.
Фон Вейганд стоит за моей спиной. Чуть склонив голову, взирает исподлобья, держит свою собственность под контролем, исследует немигающим взором.
Почему бы миру не взорваться? Не расколоться на части?
Отчетливо представляю, как зеркало реальности покрывается паутиной трещин, рушится водночасье, погребает нас под осколками.
Завораживающее зрелище.
Наше общее отражение уничтожено.
Пепел к пеплу, прах к праху. Невеселое выходит пророчество, но иного не дано. Мы знали на что шли, изначально обречены.
Отворачиваюсь, не желаю смотреть вперед. Не хочу видеть будущее.
— Лгунья, — говорит фон Вейганд, хватает за плечи, разворачивает лицом к себе. — Никак не наиграешься.
— Нет, — роняю тихо.
Под безжалостным напором становлюсь совсем маленькой и ничтожной, теряю всякое превосходство, невольно сгибаюсь, сутулюсь сильнее, сжимаюсь от животного ужаса.
— Сука, — буквально выплевывает.
— Прекрати, — выдаю неожиданно твердо. — Ты причиняешь боль.
— Серьезно? — его брови удивленно изгибаются, а рот кривится в пугающем оскале. — Так может я облегчу страдания?
Крупные ладони ложатся на талию, сминают, вынуждая заорать.
Он поднимает меня. Резко, без особого труда. Раздвигает бедра. Грубо, без лишних церемоний. Впечатывает в стену, вбивает в ледяной кафель.
Уже не кричу, задыхаюсь.
— Разрядить бы в тебя всю обойму, — произносит елейно. — Пристрелить, чтоб больше не мучалась.
Его ухмыляющиеся губы прижимаются к моему покрытому испариной лбу.
— Хотя это слишком быстро и скучно, — неодобрительно цокает языком. — Я придумаю особенное развлечение.
Обжигающе горячие пальцы забираются под платье, с легкостью уничтожают кружевное белье, скользят по животу, проникают внутрь, заставляя дернуться и глухо простонать.
— А пока просто выебу, — мрачно заявляет фон Вейганд.
И выполняет обещание.
Расстегивает брюки, совершает мощный толчок. Единственным движением умудряется заполнить зияющую пустоту.
Содрогаюсь, мышцы рефлекторно напрягаются. Ничего не могу контролировать, теряю связь с реальностью, практически отключаюсь.
— Кто ты? — раздается скупой вопрос.
— Твоя… — запинаюсь.
— Твоя — кто?
— Шлюха, — всхлипываю. — Игрушка. Вещь.
— Нет, — притягивает за бедра. — Ты моя девочка.
Выгибаю спину, льну к источнику наслаждения.
Огромный член вонзается вглубь, врезается в пылающее лоно, возносит на самый пик, погружает в блаженый экстаз. Вспарывает по живому, прошивает насквозь, движется жестко и размеренно.
Захлебываюсь криком. Бьюсь, будто раненная птица в стальных тисках. Из судорожно вздымающейся груди вырываются надсадные стоны.
— Маленькая девочка, — продолжает фон Вейганд, покусывает шею. — Девочка, которую я отымел в глотку. Прямо на месте, где прежде была церковь.
Обмираю, отказываюсь воспринимать услышанное.
— Или посреди туалета? — спрашивает насмешливо. — В монашеском наряде.
Инстинктивно стараюсь освободиться, рвусь из железных объятий.
Только напрасно. Спасения не светит. Прощения тоже.
Ангелы плачут, ядовито-алые слезы стекают по дрожащим ресницам, крупными каплями падают на грешную землю. А дьявол смеется, упивается представлением.
— Хватит, — умоляю сдавленно.
— Что такое? — бросает с издевкой. — Тебе не нравится?
Открываю рот, но не решаюсь заговорить. Судорожно шарю руками по стене, царапаю гладкую поверхность. Ищу избавление, однако натыкаюсь на равнодушный холод.
— Ты пугаешь меня, — бормочу сквозь очередной стон.
И это чистая правда.
— Вряд ли, — саркастически заявляет фон Вейганд. — Иначе бы не нарывалась.
— Я просто, — замолкаю, не способна сформулировать мысль.
Просто идиотка.
Чокнутая. Безмозглая. Истеричная.
Самоубица, напрочь лишенная тормозов.
— Просто любишь злить? — он медленно обводит мои губы горячим языком.
— Просто люблю, — признаюсь честно.
Он ничего не отвечает.
Целует нежно и страстно, с благоговением, точно святыню. Едва касается, не дразнит, а дарит тепло. Щемящая ласка совсем не сочетается с его сокрушительными движениями, ибо яростные толчки безжалостно сотрясают распятое тело.