Страница 167 из 326
Вот как он умудряется.
Сбивает с ног и бьёт под дых, вгоняет нож до упора.
Трахает словами.
— Хватит, — бормочу чуть слышно. — Прекрати.
— Такая аккуратная, будто выточенная, — неумолимо продолжает. — Нежная, влажная, шелковистая.
Вдруг отпускает мои руки.
Земная цепь рвётся.
Звено за звеном.
С утробным звоном.
Прямо на пол.
Стальные путы больше не держат.
Но и былого сопротивления нет.
Выгибаюсь навстречу, жажду запретных ласк.
— Даже не подозреваешь, насколько идеальная, — хрипло произносит фон Вейганд.
Касается воспалённой кожи.
Накрывает горло ладонью.
Сдавливает.
Не больно.
Сдерживая мощь, управляя моментом.
Даёт время привыкнуть и движется дальше. Прокладывает пылающий путь от груди к животу. Увлекает за грань, погружает в дымящийся котёл, пробирает до костей и глубже.
Дразнит, дурманит, добивает.
Скользит всё ниже и ниже.
До темноты в глазах, до горько-сладкой дрожи.
— Начинаю верить в Рай, — льнёт жадным ртом к трепещущим устам. — В горячий, тесный, пульсирующий Рай.
Жалобно всхлипываю.
Пожалуйста.
Прошу, не останавливайся.
— Meine Schlampe, (Моя шлюха,) — обволакивает своим невозможным голосом, словно паук оплетает ядовитым коконом. — Meine Kleine. (Моя малышка.)
Не проникает.
Легонько поглаживает, едва дотрагивается кончиками пальцев, распаляет и доводит до исступления.
Отнимает жизнь с садистским удовольствием.
Невыносимо медленно.
По каплям.
— Богиня чёртова, — бросает хлёстко, сквозь рычание.
Грубо сминает.
Дёргаюсь как от удара.
Кричу.
— Моя, моя, моя, — шепчет точно заклинание, утыкается губами в висок, совершает контрольный выстрел: — Хочу тебя всю.
Бери.
Не жалей.
Пользуйся, применяй по назначению.
Давно твоя.
Want you harder.
Жёстче, сильнее, быстрее.
До полного затмения разума.
— Алекс, — выдыхаю судорожно, будто мольбу.
Перехватываю его ладонь, отстраняю от объятой пламенем плоти, крепко сжимаю.
— Стой, — заявляю сдавленно. — Н-не надо.
В тёмных глазах разверзается бездна порочных желаний.
Наверное, поздно менять правила.
Игра слишком далеко зашла.
Нельзя потушить огонь голыми руками. Нельзя совладать со зверем, почуявшим запах крови. Нельзя покорить неукротимую стихию.
Но всё равно рискну.
— Н-нет, — осекаюсь, сбивчиво повторяю: — Н-не так, н-не надо.
Ступаю на хрупкий лёд.
Опять шагаю по краю.
— Давай иначе, — настаиваю, обуздав обезумевший пульс, прибавляю: — Давай попробуем другой вариант.
Стараюсь воскресить в памяти ритмы испанской гитары.
Отключаю инстинкт самосохранения.
— Хочу тебя, — почти беззвучно. — Всего.
Сердце даёт перебой.
Жилы стынут.
Немею изнутри.
Однако не сдаюсь.
Делаю следующий ход.
— Хочу доставить удовольствие, — громче и увереннее. — По-настоящему. Никаких ограничений. Чтобы понравилось.
Шахматная доска безнадёжно устарела.
Чёрно-белых клеток явно недостаточно.
Будущее за импровизацией.
— Научи, — повелеваю требовательно.
Притягиваю его пальцы ближе.
Вплотную, прямо к лицу.
Касаюсь языком, чувствую свой вкус.
Какое волнующее извращение, не оторваться.
Погружаю в рот, стараюсь взять глубже. Не разрываю контакт, не жмурюсь и не отворачиваюсь. Задыхаюсь от собственной наглости.
— Уже научена, — медленно произносит фон Вейганд, мрачно ухмыляется: — За один твой взгляд я готов убивать.
Замираю, напрочь позабыв о шальных провокациях.
Становится жутко.
Зябко и душно.
Липкая паутина оплетает тело, металлические крючья ворочаются внутри.
Так бывает, когда прыгаешь с большой высоты. А внизу не ласковые волны океана, внизу острых скал зубцы.
Отступать не имею права.
Никакой слабости.
Никогда и ни за что.
Раунд не завершён.
Ещё поборемся, ещё зажжём.
Прекращаю забавляться, однако руку не отпускаю. Сжимаю сильнее, не собираюсь никому отдавать.
Моё.
Только моё.
— Пускай живут, — бросаю насмешливо, стараюсь обратить пугающее признание в шутку.
Хотя отлично понимаю суть.
Понторезов здесь нет, ставки серьёзные. Любого человека найдут и доставят в лучшем виде. Целиком или по частям.
Стоит лишь заказать.
— Существуют дела поважнее, — соблазнительно улыбаюсь, мило интересуюсь: — Намёк улавливаешь?
Приподнимаюсь, льну к груди, игриво толкаю плечом.
— Уточни, — вкрадчиво заявляет он, сухо любопытствует: — Чем намереваешься заняться?
Выдерживаю паузу, пытаюсь придумать приличный ответ.
Эх, бесполезно.
Была не была.
— Намереваюсь отсосать, — выпаливаю на одном дыхании, нервно закашливаюсь и строго прибавляю: — По высшему разряду.
Н-да.
Не такой реакции я ожидала, излагая сокровенные фантазии и выворачивая душу наизнанку.
Фон Вейганд заходится в припадке безумного хохота.
Отстраняется, укладывается на спину и продолжает дико ржать.
Бесчувственный чурбан.
Мужлан неотёсанный.
Хам. Урод. Подонок.
У меня оскорбления заканчиваются, воображения не хватает всякий раз изобретать новые колкости.
Пожалей, имей совесть.
— Неужели всё настолько паршиво? — спрашиваю обиженно. — Это же не квантовая механика. Освоить можно.
Заворачиваюсь в изорванную простынь, целомудренно прикрываю наготу.
— Подвязывай издеваться, — замечаю сурово, насупившись, добавляю: — Нечего развивать во мне комплекс неполноценности.
Игнорирует.
Надрывается от смеха.
Жестоко глумится.
Его глаза блестят, а щёки раскраснелись.
Феноменально, Подольская.
Далеко не каждый способен довести такого мужчину до слёз. Опустим подробности, насладимся уникальной картиной.
Рыдающий миллиардер достоин занесения в книгу рекордов.
— Что ты, вообще, понимаешь в минете? — угрожающе щурюсь, поджимаю губы. — Нашёлся профессиональный критик.
Тормоза срывает.
Вхожу в раж.
— Тут неповторимый стиль, неординарная композиция и гениальный подход, мастерство достойное поклонения, — сообщаю пафосно, для пущей убедительности вскидываю руку вверх и торжественно заключаю: — Я автор, я так вижу. Не жмись, скорее давай корону, «Оскар» и Нобелевскую премию.
Хранит молчание, не торопится награждать.
Вот жадина.
То на подарки скупится, то на похвалу.
— Не ценишь ты своё счастье, — говорю укоризненно. — Сейчас как развернусь, как хлопну дверью, как скроюсь за горизонтом навсегда.
Крупные ладони уверенно ложатся на талию.
Бунт моментально подавлен.
Не надейся сбежать.
Не получится, не выйдет.
Даже не мечтай.
— Кто тебе даст? — хмыкает фон Вейганд, привлекает ближе, жарко шепчет: — Личными вещами не разбрасываюсь.
Не успеваю оскорбиться, он резко поднимается и усаживает меня сверху, прямо туда, где полотенце повязано вокруг бёдер.
Тело к телу.
Сердце к сердцу.
Существуем в едином ритме.
Теряю дар речи, забываю дышать.
Мощь восставшей плоти прошибает до озноба. Сводит с ума и ввергает в гипнотический транс. Вынуждает испытать ментальный оргазм.
Не нужно проникать, достаточно коснуться.
— Приступай, — повелевает сухо.
— К чему? — искренне недоумеваю.
— Твори, — не скрывает сарказм, услужливо напоминает: — Ты же автор.
— В смысле? — начинаю подозревать неладное, робко озвучиваю догадку: — Минет?
— Сама невинность, — его голос пропитан иронией. — А недавно лихо облизывала мои пальцы.
Снова наглею, повинуюсь порыву.
Подаюсь вперёд, легонько целую, сначала едва дотрагиваюсь, дразню, провожу языком, потом втягиваю нижнюю губу в свой рот.
Кусаю.
Не до крови, просто демонстрирую превосходство.
Поступаю в точности как он, копирую поведение до мелочей.