Страница 154 из 326
Пускай загораются сообщения о сбоях системы.
Error. Еrror. Error. (Ошибка.)
Меня не остановить и не изменить, не направить по верному пути. Радостно окунаюсь в раскалённую лаву.
Разум?
Not found. (Не найден.)
— Твоя вина, — отвечаю сухо, выдержав эффектную паузу, продолжаю шустрее: — Мы ничего не обсуждаем, не говорим о банальных мелочах. Типа как день прошёл, чем займёмся на выходных. Мы не делимся сокровенным. Нас объединяет только постель. Никаких общих хобби нет.
Нервно барабаню пальцами по комоду.
— Хотя чего распинаюсь? — фыркаю. — Давно всё знаешь. Положение плачевное. Нужно искать точки соприкосновения, беседовать о чувствах, о переживаниях и надеждах. О планах на будущее. О событиях из прошлого. О грязных тайнах и пугающих секретах.
Фон Вейганд широко ухмыляется. Не разменивается на вербальную реакцию. Не желает тратить драгоценные слова попусту.
Тяжёлый случай.
От прожжённого шулера откровенности не добьёшься.
Однако я не сдаюсь.
Плох тот ученик, который не попробует отыметь собственного учителя. В произвольном смысле. Не обязательно буквально.
— Хамство, — роняю с милой улыбкой, прибавляю не менее сладко: — Вопиющая наглость. Понятия не имею, как включить твой мобильный. Пароль к ноутбуку тоже фиг подберёшь. Это необходимо исправить.
Противник безмолвен. Заговорщически подмигивает, а потом отворачивается, несколько мгновений изучает комнату. Подходит к креслу, перекладывает инструменты для курения на диван, пиджак не трогает. Уверенно берётся за перестановку гарнитура.
— Осторожно, — срывается с моих губ предупреждение.
Эта деревянная хр*нотень наверняка очень тяжёлая. Тяжелее меня, тяжелее Катюши. Кто такую мебель строгает.
Блин, разочарование.
По ходу креслице пластиковое. Весит не больше пушинки.
Или фон Вейганд силач? Поднимает не рывком. Наоборот, с лёгкостью.
Поостерегся бы. Ещё спину сорвёт. Радикулит, ревматизм, межпозвоночная грыжа. Не молодеет же. Я за ним больным ухаживать не стану. Мазями растирать не буду.
Чёрт.
Его спина.
Только сейчас замечаю бордовые полосы на коже. Царапины от ногтей и не только. Кое-где виднеется запёкшаяся кровь.
Не сразу понимаю, что сама оставила выразительные метки. Сама запечатлела клеймо. Каблуками.
Запоздалое осознание накрывает огненной волной.
Крепко стискиваю комод, отчаянно впиваюсь в гладкую поверхность, очень стараюсь не распластаться на полу.
— Давай поговорим, — мягко предлагает фон Вейганд, располагается на диване, указывает на кресло. — Присаживайся.
Тет-а-тет.
Друг напротив друга.
Идеальная экранизация мечты.
Всё как я хотела.
Вроде бы.
— Тебе дурно? — хриплый голос пронизан тревогой. — Тошнит?
Пожимаю плечами, отрицательно качаю головой. Делаю несколько неровных шагов вперёд. Безвольно опускаюсь на мягкое сидение.
— Нормально, — пытаюсь убедить и его, и себя.
Откидываюсь назад, чуть выгибаюсь. Обнажённая кожа вплотную соприкасается с тканью пиджака. Даже не пробую избежать искушения. Впитываю аромат и ощущения. Осязаю. Безотчётно. На ощупь.
— Сомневаюсь, — разглядывает пристально, будто сканирует.
- Произвожу впечатление больного человека? — по-идиотски хихикаю, расплываюсь в дебильной улыбке. — Ну, это не новость. Понятно, что я чокнутая. Вменяемая с тобой не уживётся. Хр*ново выгляжу? Тоже ничего удивительного. Мертвенная бледность плюс фирменный панда-стайл. Вполне естественный вид, не находишь? Лихорадочный блеск в глазах дополняет образ. Или смущают морщины? Конечно, старею, уже разменяла третий десяток, дни стремятся к закату, теперь не забалуешь. Поздно колоть ботокс, надо сразу круговую подтяжку.
— Ты не притронулась к еде, — безжалостно обрывает лебединую песнь.
Хм, действительно.
— Не успела, — виновато развожу руками.
— Салат «Цезарь». Лаваш с сыром, чесноком и зеленью. Куриные крылья в соусе «Дор-блю». Креветки «Унаги». Стейк из лосося. Овощи на гриле. Вишнёвый штрудель. Эклеры. Макаруны.
— Ну, я просто не обратила внимания, — небрежно отмахиваюсь. — Зачем сразу подозревать в тяжком недуге? Расслабься, зверушка здорова. Не дождёшься.
— Эклеры, — произносит с нажимом.
Твоя правда.
Срочно звони в «неотложку».
Чёрт, эклеры не продинамлю даже на смертном одре.
Лучше вызывай экзорциста.
Так надёжнее.
— Мне нравятся вкусняшки, — признаюсь чистосердечно. — Но совсем необязательно набрасываться на них и…
И тут происходит очередное озарение.
Все эти блюда регулярно заказываю в местных ресторанах.
Откуда?!
Вот откуда столько знает?
Вопрос риторический.
— Я навёл справки, — милостиво поясняет фон Вейганд.
Предвкушает очередную порцию претензий, скандал и бойкот, бурную истерику. С явным торжеством следит за сменой эмоций на моём лице.
Дорога от офигения до ярости занимает несколько ничтожных секунд.
Однако на сей раз оперативно сбрасываю обороты. Пора перестать удивляться. Настало время удивлять самой.
Никаких упрёков. Никаких претензий. Ни тени возмущения.
Обломись, малыш.
— Как ты относишься к тортам? — интересуюсь ровно, будто спрашиваю о гольфе.
Тяжёлая артиллерия обождёт.
На данном этапе необходимо ошарашить противника, вырвать у него из рук колоду краплёных карт, перетасовать и разбросать по комнате. Нужно сбить негодяя с толку, стукнуть пыльным мешком из-за угла. Со всей дури. Не жалея сил. Подключив буйную фантазию.
В конце концов, победу даруют за мастерство.
Кулаками помахать успею. Без проблем сумею заорать.
Надо действовать тоньше. Аки хирург. Скальпелем.
— Неоднозначно, — в тон мне произносит фон Вейганд, скупо прибавляет: — Довольно таки прохладно.
Не отчаиваюсь.
Открываю бутылку минеральной воды. Пью. Беру тайм-аут на раздумья, рассчитываю новый ход. Украдкой поглядываю на десерт, замышляю недоброе.
Хватит, притормози.
Впрочем, почему не рискнуть?
Неизвестно какие извращения таятся в бритой башке. Хотя известно. Частично. По фрагментам. Кнуты, цепи, плети, прочая банальщина. Копнём глубже. Не ведая страха. Приготовимся к леденящим душу откровениям.
— А ты хотел бы, — осекаюсь, выжимаю максимум соблазнительности из привычной дурацкой улыбки, посылаю к чёрту внезапно пробудившееся смущение и продолжаю партию: — Хотел бы обмазать меня взбитыми сливками? Мёдом? Джемом? Мороженым? Заварным кремом?
Ублюдок молчит.
В чёрных глазах отплясывают бесенята. Рот кривится в зловещей ухмылке.
— Хотел бы обмазать и слизать всё это с нежной кожи? — заявляю невинно, провожу языком по губам для закрепления эффекта.
Мучительно тянет сбежать, немедленно скрыться подальше отсюда, забаррикадироваться в ванной или вырваться на улицу, на мороз.
Тянет отвернуться, зажмуриться, сгорбиться и стать незаметной.
Но я обязана довести провокацию до логического финала. Отступать — слишком большая роскошь. Не могу показать слабость.
Фон Вейганд слегка наклоняется вперёд. Не позволяет разорвать контакт, проникает внутрь, не прикасаясь.
Вечная ночь. Без края и без конца. Ложиться на меня. Накрывает тёмным бархатом. Смягчает удар стального клинка. Прямо туда. Под рёбра.
— Проклятая диета, — оглушающий шёпот и звериный оскал. — Вынужден отказаться.
Дрожь зарождается в груди, движется по всему телу. Неумолимо. Против воли. Слёзы душат. Отчаянно рвутся наружу.
Не спасут ни эклеры, ни макаруны. Ни даже вишнёвый штрудель.
Яд сомнения пропитывает плоть, застывает в жилах густой смолой. Вязкие капли стекают вниз. По кончикам ресниц.
Отключаюсь. Стараюсь не думать. Перевести стрелки. Отгородится от реальности, закрыть собственное сознание.
Что чувствовала Мария-Антуанетта?
Когда опускалась на колени перед гильотиной.
В белой пикейной рубашке, с чёрной лентой на запястьях, с муслиновым платком на плечах и в лиловых туфлях. Лишённая всего, доведённая до предела. Униженная, но не сломленная. По-прежнему королева.