Страница 141 из 326
Кончаю, ибо он позволяет.
Думаю, что падаю, но жестоко ошибаюсь. Опять, снова, в очередной раз. Пора бы стать умнее, но куда там.
В этот конкретный момент понятия не имею об истинном, ничем не замутнённом падении. О полёте, который по-настоящему выбивает дыхание из лёгких. Об ударе, камня на камне не оставляющем от прежнего восприятия окружающей действительности.
Я невинная и неопытная, неискушенная и неиспорченная. Несмотря на все аферы и приключения, я практически девственница.
Не вижу ближайшее будущее, не догадываюсь о финальном аккорде. Не подозреваю о том, что некоторые вещи способны впечатать в стену, размазать по дороге асфальтоукладочным катком.
Напрочь забываю о методе кнута и пряника.
Зря, очень зря.
В этой жизни за всё приходится платить. За удовольствие — тем более, причём по особому тарифу.
Фон Вейганд отстраняется. Крепко обхватывает мои ослабевшие колени, небрежно целует сначала левое, потом правое. Словно отдаёт дань святыне, проводит лишь ему ведомый ритуал. Вынуждает выпрямить ноги, прижимается губами к лодыжкам, трётся бородой.
От этой неожиданной ласки по телу проходит разряд электрического тока.
— Спасибо, — выдаю совершенно идиотскую благодарность.
— Пожалуйста, — он ухмыляется, резко поднимается с кровати, отходит в сторону.
— Куда ты? — машинально дёргаю галстук, поворачиваюсь на бок, тщетно стараюсь увидеть происходящее сквозь темноту.
— Готовлюсь к торжественному событию, — поясняет многозначительно.
Судя по звуку, открывает и закрывает ящик. Вероятно, здесь есть комод или тумба. Не могу рассмотреть детали обстановки. Единственный источник света — полузашторенное окно. Скупого отблеска ночных огней ничтожно мало, дабы в полной мере оценить происходящее.
— В смысле? — нервно сглатываю.
Отчётливо вижу, как за стеклом кружатся пушистые снежинки.
Чёрт побери.
Снежинки вижу, а за действиями противника уследить не способна.
Дерьмо.
Конечно, умом понимаю, что бояться глупо. Мне элементарно не посмеют причинить серьёзного вреда. Но вот телом… Телу не прикажешь. Реагирует неадекватно. Или наоборот — чует опасность?
— Раздвинь ноги, — холодно повелевает фон Вейганд.
Возвращается ко мне, садится рядом.
Странное ощущение.
Внутри словно вспыхивает сигнальный огонь. Срабатывает система безопасности, включается инстинкт самосохранения.
Плотнее сжимаю бёдра, отползаю дальше, пробую спрятаться.
Почему так страшно?
Подумаешь, абсолютно голая привязана к кровати. С кем не бывает? Вполне обыденная ситуация. Необходимо урезонить обезумевший пульс, выровнять сбившееся дыхание. Преодолеть панику и подчиниться, довериться воле любимого зверя, пока не стало хуже.
Хуже?!
Ха, смешная шутка.
Как будто сейчас всё нормально. Как будто я не пропитана грехом. Не увязла в трясине вязкой зависимости. Не миновала последнюю черту, не оказалась за гранью реальности.
— Бунтуешь, — голос фон Вейганда сочится сарказмом.
— Пытаюсь, — отчаянно стараюсь освободиться, ослабить тугой узел галстука.
— Напрасно, — бросает коротко.
А в следующий миг наваливается сверху, обрушивается точно ураган, не ведая ни пощады, ни жалости. Поворачивает меня на спину, приводит в требуемое положение и делает то, что хочет.
— Ты не… ты же не… — осекаюсь.
С трепещущих уст срывается не то всхлип, не то вскрик. Глаза расширяются от дикого ужаса. Всё ещё надеюсь освободиться, рвусь на волю, но спастись не удаётся. Тщетно бьюсь в стальной хватке.
— Н-нет, — запинаюсь. — Н-не н-надо…
Палач равнодушен к мольбам.
Его пальцы методично насилуют меня извращённым образом. Методично и настойчиво. Безостановочно. Разминают и растягивают то самое место, которое вечно нарывается на неприятности.
— Расслабься, — следует ледяное распоряжение.
Говорят, смазка помогает.
Может, и помогает, но не мне.
— П-прошу, — униженно умоляю, готова разрыдаться. — Н-нет.
Впечатления просто адские, а ведь это только начало.
Это только начало.
Вот на что намекал проклятый ублюдок.
— Больно? — он неожиданно замирает.
— Очень, — киваю, закусив нижнюю губу.
— Сейчас больно? — гипнотизирует горящим взором.
— Д-да, — дрожу так, что зубы стучат. — П-прек-крати.
Фон Вейганд смеётся.
— Лжёшь, — покрывает моё лицо лёгкими поцелуями. — Ты постоянно лжёшь.
— Н-нет, — отрицательно мотаю головой.
— Маленькая лживая сучка, — произносит с нескрываемым наслаждением. — Трясёшься от воспоминаний о прошлом.
— Нет-нет-нет, — уверенно отрицаю. — Очень больно.
— Правда? — уточняет вкрадчиво.
— Правда, — подтверждаю вдохновенно.
— Прости, — заявляет с напускной грустью, а после довольно ухмыляется: — Всё равно оттрахаю твою аппетитную задницу.
— Ты не можешь так поступить, — цепляюсь за соломинку.
— Проверим? — интересуется елейно.
Пальцы опять оживают внутри, движутся жёстко и резко, вынуждают вздрагивать и приглушённо скулить.
— Ты же любишь меня, — бормочу сбивчиво. — Любишь, значит, не сделаешь ничего плохого.
— Довольно слабая аргументация, — презрительно хмыкает.
Хочу возразить, но фон Вейганд затыкает мой рот поцелуем.
Damn. (Проклятье.)
Разве есть смысл сопротивляться?
Только не сейчас, только не ему.
Тем паче, синопсис обещает:
Тебе понравится.
Честно?
Должно же тебе хоть когда-нибудь понравиться.
Ладно, рискну поверить на слово.
— Алекс, — судорожно выдыхаю, растворяюсь и парю в невесомости, таю под горящим взглядом чёрных глаз.
— Лора, — шепчет хрипло, мягко улыбается, слизывает капли крови, проступившие на искусанных устах, порабощает нежностью.
Горячие губы выписывают огненные узоры на покрытой мурашками коже. Невыносимо медленно изучают шею, перемещаются на грудь, исследуют живот. Не спешат, действуют осторожно, словно опасаются спугнуть, вновь повергнуть в пучину панического ужаса.
Откуда столько сил?
Никогда не торопится, всегда способен обуздать похоть. Держит эмоции под строгим контролем, постоянно начеку, готов к молниеносному броску.
Мой безжалостный инквизитор. Мой отважный воин. Мой мятежный герой, запертый в капкане меж светом и тьмой. Самый лучший. Неповторимый, непостижимый.
Мой.
Живу для него.
Мой.
Дышу для него.
Мой.
Всё для него.
Только мой.
И это закрытая зона. Окружена каменной оградой, запечатана мраком. Больше никто не смеет коснуться, посягнуть на чужие владения, вторгнуться на частную территорию.
— Алекс, — не то сливается с грешным стоном, не то и есть грешный стон.
Возбуждение затопляет до краёв, пламя охватывает податливую плоть, принуждает извиваться и трепетать. Страх сдаёт позиции, постепенно отступает.
— Господи, — порочный всхлип невольно срывается с губ, обрекает на погибель.
Позвоночник выгибается до хруста. Мышцы напрягаются, трепещет каждый мускул, натягивается до предела, точно тетива лука.
— Боже, — перемежается с очередным святотатством.
Закрываю глаза, застываю на краю пропасти, содрогаюсь всем телом.
Пылаю и замерзаю, почти умираю.
Почти, но не совсем.
Горячий язык скользит вдоль раскалённого лона, пробует на вкус, будто изысканный десерт. Гладит и обводит, уверенно избавляет от оков добродетели. Ласкает и клеймит, нежно и небрежно низвергает в бушующий океан ледяного безумия.
Изощрённая пытка. Издевательство. Извращение.
А мне плевать.
Хочется большего. Гораздо большего. Крамольного и развратного, отталкивающего, мерзкого и гадкого. Упоительного и возвышающего, коронующего через нестерпимые страдания и жесточайшие мучения.
Хочется к небесам. Сквозь грязь. Стирая в кровь костяшки пальцев, захлёбываясь в рыданиях, изнывая от страсти. Комкая простыни, задыхаясь от гремучего коктейля боли пополам с наслаждением.