Страница 135 из 326
Неужели боится дать мне власть? Хоть крохотное преимущество?
Чушь. Бред. Дурацкое предположение.
Или нет?
Сердце болезненно сжимается. Не потому что опять надеваю неудобные туфли, а потому что смелая догадка царапнула глубоко внутри.
Неужели фон Вейганд может чего-то испугаться? Неужели ему ведом страх?
Если допустить, предположить гипотетически, просто представить, подключить богатое воображение.
Неужели ему тоже может быть страшно до одури? Страшно ровно столько же, сколько и мне, или даже больше. Страшно вглядываться в кромешную темноту, не находить нужных слов, понимать как бессильно и глупо звучат привычные объяснения. Страшно терять контроль, тщетно пытаться побороть неизбежность, до последнего надеяться на спасение и неминуемо гибнуть.
Страшно погружаться в бездну. В опасную зависимость. Горько-сладкую, чуть терпкую, полынно-безумную, сокрушительную и безотчетную, выбивающую воздух из лёгких.
О, Господи.
Господи, боже мой.
Глава 14.4
Стараюсь спешно привести себя в порядок. Поправляю платье, создаю видимость креативной причёски. С лицом труднее, кляксы от косметики не желают стираться.
Ну и ладно
Бросаю заведомо провальную затею, кое-как прикрываю глаза чёлкой. Ни секунды не медлю. Больше не намерена терпеть одиночество.
Хочу вернуться в эпицентр ада, в сосредоточие мрака, в квинтэссенцию тьмы. В грешный рай, дарованный по воле коварной судьбы. В проклятье, обернувшееся благословением небес.
Хочу к человеку, который стал моим домом.
Хочу к тому, кто для меня целый мир.
Шаг за шагом на негнущихся ногах, сотрясаемая голодной дрожью предвкушения, ступаю по тонкому льду. Шаг за шагом, практически наощупь, опираясь о стены, приближаюсь к вожделенной цели. Шаг за шагом по раскалённому добела стальному канату, прямо над зияющей пропастью добродетели, что объята порочным пламенем.
Комната расплывается перед глазами. Бесцветные контуры, серые и скучные краски, полнейшее равнодушие. Морозный ветер колышет шторы, бродит повсюду, изучает обстановку.
Вперёд, не помышляя о постыдном дезертирстве. По осколкам стекла, по осколкам мечты. По осколкам, что однажды вонзились в трепещущую плоть, насквозь пронзили, навечно обратили в рабов.
Скрип и скрежет под каблуками — совсем не критично, скорее нормально. Буднично и привычно. Даже не больно. Вернее — больно не там.
Больно иначе. Жёстче и резче, по другим точкам. Больно до жути, до крика, до слёз. До ледяного озноба, истерического смеха и нервического припадка.
Больно глубоко внутри.
Но я молчу.
Тянет либо зажмуриться, либо разрыдаться. Пасть ниц, а дальше ползти, устремиться вперёд, закаляя волю, превозмогая преступную слабость.
Замираю на месте. Слишком больно продолжать тернистый путь, пробовать вновь, отчаянно пробиваться сквозь стены, по живому сдирая кожу, оголять кровоточащие лохмотья мяса и белёсые кости, обнажать изувеченное сердце.
Больно…
Больно смотреть на бритый затылок прирождённого упрямца, на слегка ссутуленные плечи, на пальцы, всё крепче сжимающие поручень балкона при звуке моих осторожных, крадущихся шагов.
Точно так же эти пальцы недавно сжимали мою шею. Сейчас тоже не против сжать, а я не против подставиться. Снова, в очередной раз, как будет угодно, до бесконечности.
Больно сознавать, что мы могли никогда не встретиться, не окунуться в наэлектризованное безумие страсти. Последовать разными дорогами, не пересечься или разойтись, упустить единственную возможность.
Хотя нет.
Это должно было произойти. Неминуемо и неотвратимо, без шанса на иной исход.
Обречены с первой встречи, с первого мгновения, когда соприкоснулись ладони и скрестились взгляды. Обречены и обручены во всех существующих мирах.
Damn. (Проклятье.)
Как же больно любить.
По-настоящему, не идеализируя, не выдавая чёрное за белое. Теряя стыд и совесть, не скитаясь в напрасном поиске разумных компромиссов, а тотчас капитулируя.
Просто любить.
Сгорать и возрождаться, осквернять и освящать, крепче сжимать рукоять ножа. Вонзать лезвие до упора, поворачивать, не ведая жалости, окроплять высший дар не менее высшим страданием. Не жалеть ничего, не жалеть ни о чём.
Без пауз, наплевав на отговорки, нон-стоп. В режиме реального времени.
Вдох-выдох.
«Смелее, — отражается в тугих ударах крови. — Не медли».
Прямо по курсу — он.
Мой извращённый идеал. Искажённое отражение реальности. Отражение реальнее любой реальности. Мой кислород.
Пьянею от воздуха. Пьянею от него.
Теперь действительно хорошо. С ним всегда хорошо.
Ещё несколько шагов. Ноги дрожат, колени слабеют. Разбитое стекло хрустит, точно нетронутый снежный покров.
На улице около нуля.
Около любви, около ненависти. Губительно и спасительно.
Токсичная доза яда разливается по венам. Толчки чокнутого пульса бьют по вискам будто молотом. Дублируют каждый шаг, зеркально отображают неровную поступь.
На улице около страсти. Пагубно и прекрасно.
Замечаю сверкающие огни ночного города, смазанные тени деревьев, широкое полотно центральной улицы, обрамлённое рекламными билбордами, мрачные контуры знакомых домов по обе стороны от проезжей части.
Ну, конечно.
Роскошный отель с закосом под старину, построенный на месте снесённого театра.
Ещё не распахнул гостеприимные двери для посетителей, но уже манит внимательно изучить величественные чертоги. Почти дворец. Выглядит так, словно Лувр по ошибке выстроили посреди глухого села. Едва ли сочетается с окружающей архитектурой.
Вот где мы находимся. Могла и раньше догадаться.
Но какая разница?
Мысли заняты другим.
Приближаюсь вплотную к фон Вейганду, с трудом отдаю отчёт в собственных действиях.
Краткий миг на законную долю сомнения — слабость или глупость?
Well, I fucking love him. (Ну, я, бл*ть, люблю его.)
Когда любишь, не думаешь. Мозг отключается, уступая бразды правления примитивным инстинктам. Прощайте, извилины.
И да, ты легко позволишь обращаться с собой точно с куском дерьма. Вообще, радостно измажешься дерьмом от макушки до пят, найдёшь в этом определённое мазохистское удовольствие и будешь долго кайфовать. Станешь дерьмом, кем угодно станешь ради…Ох, даже не «ради», а просто так, чисто машинально, на голых эмоциях.
Забудешь про гордость, пошлёшь здравый смысл к чёрту. А если не получается вырубить сознание, то это нифига не любовь.
Вспышка гормонов, сезонное увлечение, корыстное побуждение. Версий хватает, только ни одна не имеет ничего с тем самым.
С настоящим. С тем, что выворачивает душу наизнанку, пережёвывает будто комок соплей, перемалывает вместе со всеми существующими в бренном теле костями, выплёвывает обратно в суровый и несправедливый мир.
В мир, который не нужен без…
Криво усмехаюсь, не скрываю горечь.
Надеюсь, фон Вейганд тоже меня любит. Хоть немножко.
Строчит трогательные поэмы, вдохновлённый серебристым сиянием луны и переливчатым мерцанием звёзд. Страдает, мучается и рыдает над измятыми страницами, испещрёнными бисерным почерком.
Романтическая картина подстёгивает на безотчётный и безрассудный поступок. Делаю, не думаю.
Игра на публику? Очередной акт бездарного спектакля?
Не берусь судить, действую рефлекторно.
Наклоняюсь и целую его руку.
Руку палача. Убийцы. Хищника. Безжалостного мясника. Жестокого повелителя моего сердца. Руку, с которой желаю смыть кровь собственными слезами.
Нежно касаюсь крепко сжатых пальцев, дрожащими губами прижимаюсь к побелевшим костяшкам, пытаюсь отогреть, горячим дыханием растопить лёд.
— Что нужно сделать? — сбивчивый шёпот взрывает гнетущую тишину. — Чтобы ты верил? Чтобы доверял?
Фон Вейганд вздрагивает. Кожей ощущаю испепеляющий взгляд, но не решаюсь встретить судьбу.
— Я доверяю, — бросает насмешливо, а после произносит с расстановкой, чётко выделяя каждое слово: — Если бы не доверял, меня бы здесь не было.