Страница 10 из 326
На ум приходит интервью, увиденное в прошлой жизни, до встречи с потенциальным женихом и по совместительству чертовым ублюдком Стасом. Характер дедули Вальтера уж точно не сахарный, наверняка, ничем не уступает, если не превосходит натуру внука.
Как думаете, садизм передается через поколение или отец фон Вейганда такой же психопат с тонкой душевной организацией?
— У нас не так много времени, чтобы тратить зря. Алекс не должен ничего заподозрить. Пусть думает, мы сплетничаем, я пытаюсь разузнать о тебе подробности. Впрочем, мне уже многое известно, — она подбрасывает очередную загадку.
— Что именно? — зажигаюсь интересом.
— Например, ты не баронесса Бадовская, — женщина довольно улыбается.
По моему ошалевшему выражению лица нетрудно догадаться о верности сего утверждения.
— Но как? — звучит закономерный вопрос, и я настолько дезориентирована, что называю фон Вейганда по имени: — Алекс признался?
— Нет, он только подтвердил мои предположения, — отмахивается она. — Не важно, объясню в другой раз, когда будет больше времени. Сейчас нам необходимо спешить. Я не смогу остаться здесь на ночь. Понимаю, это был бы лучший выход, и помощь, но не получится. Мне придется уехать.
А вот это паршиво. Форменное скотство с вашей стороны, милая бабушка. Почему бы не погостить в гостеприимном доме пару-тройку месяцев?
Ладно, недель.
Черт, на дни тоже соглашусь. Хотя бы один маленький день отсрочки, шанс на то, что зверь перебесится и не начнет неистовствовать, собьется карательный настрой и меня по счастливой случайности амнистируют.
— Я бы тоже хотела о многом спросить, — говорю вслух, понимая, вопросов действительно полным-полно.
Почему фон Вейганд и Сильвия не разведутся, если ненавидят друг друга? Куда запропастился дедушка-нацист, с какой радости не поздравляет подающего надежды внука? Где, наконец, родители?
Десятки, нет, сотни тем, требующих разъяснения.
— Мы же не в последний раз видимся, — заявляет Элизабет.
А тут я бы воздержалась от конкретики. Мозг услужливо извлекает фото подвалов из недр памяти. Это не просто пугающе. Это не оставляет спасительной лазейки, выбивает табуретку из-под ног, заставляет задыхаться, судорожно извиваться на веревке.
— Рассказывай, — повторяет госпожа Валленберг.
Найти человека, которому можно открыться целиком и полностью, поведать подробности происшедшего, не боясь новых неприятностей, еще труднее, чем обнаружить нормальную передачу по телику под Новый год. Продираясь сквозь сотни муторных «огоньков», концерты многолетней давности, убогие мюзиклы с участием набивших оскомину исполнителей и фильмы, хорошие, но затертые до дыр, опостылевшие до скрежета зубов. Короче, трудно. Нереально.
Ментальная общность — не повод, однако я оправдываю себя ею. Близостью духа, природным идиотизмом, без разницы чем, лишь бы не молчать. Уцепиться за последнюю надежду.
Тяжело вздыхаю, признаюсь избирательно. Не выкладываю подробностей сделки на сумму в полмиллиона долларов, повествую исключительно о записке, пропавшей и удачно подброшенной, о звонках Гая, неизвестно по каким каналам вычислившего мой номер, о сцене в массажном салоне и несуществующих двенадцати свиданиях. Выделяю основное.
— Ты попала в их ловушку, — подводит итог Элизабет.
— В чью ловушку?
— Алекс не считает, что ты изменяла ему, — она не обращает внимания на мое уточнение, спокойно продолжает дальше: — Теперь все становится на свои места.
— Что становится?
По правде, сообразительность никогда не была моей сильной стороной. Честно, сильных сторон во мне, вообще, не так уж много, а под прицелом горящих, почти черных глаз и вовсе превращаюсь в истеричную тряпку, дрожащую по щелчку пальцев, даже когда источника раздражения нет поблизости.
— У тебя есть враги. Много самых разных врагов, и с каждым днем число лишь возрастает. Зависть толкает на преступление и больно ударит жертву, если правильно установить капкан. Они не знают тебя лично, но факт твоего существования — достаточная причина возненавидеть заочно. Некоторые мечтают занять место любовницы сами, а иные желают этого для своих родственниц, спят и видят, как бы подобраться к нашим миллиардам. Некоторые непременно попытаются повлиять на Алекса через тебя или опозорить его, выставив посмешищем с твоей же помощью. В мире больших денег никому нельзя доверять, здесь все делается ради наживы и собственного удовольствия, — госпожа Валленберг вносит некую ясность. — Подумай, кто из окружающих людей ближе всего на данный момент. От него и жди подлости. Любого слугу можно подкупить или запугать, вынудить к сотрудничеству. Кто присутствовал при моменте вручения записки? Кто мог знать, где ты ее спрятала? Кто имеет доступ к распорядку твоего дня и способен пустить эти сведения в дело?
Андрей постоянно находится рядом. Знаком с Гаем, вполне может оказаться «тайным источником». Он не дошел вместе со мной до бального зала, его не было когда, я встретила Сильвию. Значит, сутенеру ничего не стоило вернуться и дотошно осмотреть туалет. Прятать записку за зеркалом — невесть какая гениальность, обнаружить легко. К тому же, ему известны все мои маршруты, ничего не стоило договориться и подтасовать факты.
— Вероятно, ты права, — соглашается Элизабет, выслушав мое предположение. — Мне приходилось встречать этого Андрея, неприятный человек, лицемерный.
— Как теперь объяснить…
— Объяснять не имеет смысла, — обрывает меня госпожа Валленберг. — Алекс зол, что ты попалась, угодила в сети недоброжелателей. Думаю, он уже сделал правильные выводы относительно того, кто виновен. Этот Андрей подстроил все ловко, его накажут в первую очередь, ведь не доглядел, не исполнил свои обязанности.
В моем лексиконе не осталось приличных слов для обозначения сутенера-зануды, поэтому я ограничилась банальной констатацией:
— Получается, снял с себя вину, подставился сам же, только ради…
— Целей много. Возможно, хотели скомпрометировать тебя, возможно, пытались столкнуть Валленбергов и Мортонов. Поверь, нашим семьям есть, что делить.
Вспоминая, как фон Вейганд врезал Гаю, приходится признать: план удался на славу. И очень обидно сознавать свою неизлечимую тупость основным катализатором вероятной вражды.
— Не волнуйся, я поговорю с ним, я умею направлять своего внука, — говорит Элизабет.
Тянет спросить: как вы это делаете? Уверены, что справитесь в одиночку? Главное повалить, а потом ногами запинаем?
Damn. (Проклятье)
— Почему помогаете мне?
Любопытство неукротимо даже перед лицом полнейшей задницы в виде подвалов, наполненных сплошной любовью и романтикой, скелетами и пыточными инструментами, затхлостью и смрадом, etc.
— Во-первых, «помогаешь», — исправляет меня Элизабет, а потом на душе становится тепло, когда она прибавляет: — Во-вторых, мы очень похожи, словно я вернулась в прошлое, в этот самый дом и в этот сад. Разумеется, тогда все выглядело иначе. Семьдесят лет назад.
«Сколько же ей? — настырно стрекочет в ушах внутренний голос. — Не выглядит настолько древней старушкой!»
— Когда я венчалась с Вальтером, — продолжает она. — Надеюсь, ты и Алекс обвенчаетесь тут же, только мирно и цивилизованно.
Следует подумать над тем, к чему сказано про мир и цивилизованность. Или устрашиться грядущей перспективой сырых подземелий, если дипломатические навыки госпожи Валленберг подкачают. Ну, хотя бы оставшимися извилинами шевельнуть, пусть не с пользой, просто для приличия.
Но мой мозг сладко улыбался, пускал розовые слюнки, зарядив на повтор: вы с Алексом обвенчаетесь, обвенчаетесь, обвенчаетесь…
Хорош издеваться, дайте хоть перед казнью помечтать.
Глава 2.2
Наверное, вы уже успели заметить, насколько виртуозно я умею налажать, испортить ситуацию в последний момент, совершить роковую ошибку, перейти Рубикон в непредназначенном для этого месте.
Вот стараются для меня люди, но тщетно. Кретинизм ведь неискореним, держится за мельчайшую частичку, за любой, самый захудалый и бесперспективный атом, задорно пускает корешки и не торопится дематериализоваться.